Я убью за место в раю - Петр Юшко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Больше всего не хотелось сейчас идти в детский сад. Смотреть на детей. Встал и сунул кастрюльку Рейме в руки. Пусть таскает. Собрался с мыслями и, вспомнив про пилюлю, достал из кармана баночку, кинул одну в горло. В боку пекло. Протопали до дверей, и пришлось самому ворочать тяжеленную махину гермодвери.
— Никого не пускай. Кто внутри из ваших знаешь?
— Та-ак Буга и стоит. Как поставили. Не снима-аэ. ли его ещо.
— Пару ягод можешь съесть, — кивнул Шериф финну на кастрюльку, — но не больше. Это для дела. Сторожи. И не кури ты эту дрянь!
Внутри школы в коридоре его встретил Буга. Поделились информацией. Еще раз описал черноволосую, ее повадки, взгляд, как двигалась. Буга кивал головой, запоминал, делал выводы. Старый боец. Сразу представил себе всю картину так, словно сам все видел. Наконец Шериф решился и прошел в ясли. Тут было шумно и весело. Младшие детки играли в каких-то пиратов и рексов, бегали по комнате. Самые мелкие копошились в углу в небольшом огороженном загончике. Он высмотрел среди мамашек и воспитателей новеньких. Рыжая сверкала глазами, щеки румяные, вся светится как мытая морковка. И, правда, похожа на конопатую морковку. Совсем еще ребенок. Носик пуговкой, веснушки по всей мордахе. Баба Даша руководила процессами не вставая из своего кресла. Ноги опять отекли, если судить по компрессам. Шериф отозвал в сторонку новеньких женщин. Познакомились. Глаза еще делают испуганные, но уже видно, что отлегает страх. Столько детей они не ожидали увидеть. К вечеру как получат новую одежду, отмоются в душевой горячей водой с мылом, усядутся на кровати — совсем успокоятся. Утром уже будут новыми людьми. Отдохнут и через день пойдут работать.
Черноволосая присоединилась к ним, как он и думал, почти около стены. Сказала, что отделилась от своей группы, спасаясь от волков. Просила принять к себе и не говорить в городе, что чужая для них. Боялась, что не пустят одиночку. Они поверили. Говорила искренне, даже порыдала, рассказывая, как потеряла своих. Сами женщины и двое их мужчин жили дальше на севере. Был крепкий дом в каком-то старом поселении. Сначала их было больше. Мужчины охотились, ловили в большом озере рыбу, собирали что могли. Потом потеряли двух мужчин. Несколько заболели и быстро умерли. Думали эпидемия. Стало трудно. Решили идти на юг. И так далее, почти как у всех примкнувших в поселение за последние десять лет. Одна и та же история этих маленьких точек выживания. Медведи, волки, голод, непонятные болезни.
Пока Шериф разговаривал с новенькими женщинами, он краем глаза поглядывал на Киру, девушку, которая недавно родила малыша и дружила с Марией Фроловой. Кира сидела на полу рядом с двумя девочками из свиты Бабы Даши и наблюдала за ползающими карапузами. Ее девочка лежала рядом в маленькой кроватке и очевидно спала. Кира была задумчива, не очень красива, с его точки зрения. Короткая юбчонка открывала худые ноги в желтых высоких носках. Высокая, крупная для такого тела грудь натягивала старую застиранную розовую футболку. Слишком широкоскулое лицо, глаза близко посажены, волосы короткие, почти как у мальчиков. Вся фигура какая-то нескладная. А ведь любил ее тот парень. Забыл уже, как и звали. Странно как-то звали его. Адам. Или Альберт. Что-то из старого мира. Сейчас имена другие пошли, непонятные, скорее какие-то клички. Помнит он, как парень смотрел на нее и гладил аккуратно по круглому животу, шептал ей на ухо что-то смешное, уходя в ту последнюю для себя ходку. Все это всплыло в памяти как картинка из журнала. Как старое кино. Лампочки над головой заморгали и на несколько секунд погрузили комнату в темноту. Новенькие заволновались, но их быстро успокоили. Рыжая вообще не знала, что такое электрический свет и бросилась к своему младенцу, схватила на руки. Несколько минут, пока свет снова не загорелся, была небольшая паника среди детей и их мамашек.
Шериф подошел к Кире и попросил отойти с ним в уголок. Она занервничала, сунулась в кроватку с девочкой, поправила одеяльце, оглядываясь на страшного большого мужчину в толстом тулупе и дробовиком за спиной. Какой я сейчас в ее глазах? Машина для убийства, решатель судьбы — жить ей или не жить. Сидит как на иголках, муж убит. Не исключено, что и он убит совсем не волками. Подруга не приходит. Ребенок маленький. И тут я — грязный, вонючий, лохматый, с дробовиком за плечами, истории про меня всякие жуткие рассказывают, чуть ли не оборотень. Вон как руки затряслись, сейчас еще и правда молоко пропадет из-за меня. Вот дрань! А куда деваться? Должен я ее опросить рано или поздно. И сейчас уж лучше рано, чем поздно. И так трупов уже на вагон набирается.
— Ты уж прости, Кира. Как ты родила, я к тебе ни разу так и не пришел проведать. Работы много сейчас. Такой сезон. Много людей новых приходит. Вот и сейчас привел тебе подружку с карапузом. Будет веселее вдвоем растить нам смену.
— Что вы, Шериф, это даже хорошо, что ко мне никто не приходил. Спокойнее было. После того как не стало Толика, мне было трудно видеть людей.
— Как малышка кушает? — Толик. Анатолий он, оказывается. Греческое имя. Вот тебе и Адам, память ни к черту на имена, — Баба Даша говорит, что со здоровьем у нее все налаживается.
— Все хорошо, Шериф. Спасибо что волнуетесь за меня.
— Тебе еды хватает? Может принести что-нибудь? Клубники? Мяса? Моя Тина, когда была беременна, вообще хотела только сырого мяса. Приходилось изворачиваться. Как сейчас сырое мясо есть? Клали на ночь тонкие кусочки на лед в машинном отделении, солили, и она их пожирала как волчица. Даже урчала. Так что, если что нужно — овощи дополнительные или сахар, только скажи.
— Все хорошо. Всего достаточно. Даже чай Президент лично приносил. Заваривали и пили с медом. Странный напиток. Я раньше такое не пробовала. Клубнику мне нельзя сейчас, сыпучка на коже может появиться у девочки.
— Аллергия это называется. Да, наверное, не стоит тебе сейчас рисковать. Это хорошо, что молока хватает. Ветеринар приходит к тебе?
Он помолчал и оглянулся на детей, которые после включения света снова расшумелись.
— Что-то случилось с Машей?
Первая спросила, значит, все понимает и уже догадалась. Вот драть эту жизнь во все щели. Только бы без истерики сейчас.
— Я
