Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций - Игорь Данилевский

Однако это не последняя проблема, которую хотелось бы затронуть в данной теме.

Всякий раз разговор о нашествии, так или иначе, сводится к ряду проблем, которые очень живо воспринимаются нашими современниками. Несмотря на то, что они как будто стоят в стороне от тематики данного лекционного курса, позволю себе задержать на них внимание. Дело в том, что они являются своего рода символами того, как мы воспринимаем монгольское завоевание русских земель.

Прежде всего, это касается вопроса о той роли, которую сыграла Русь в прекращении продвижения монгольских полчищ на запад. Идеальным воплощением общепринятой точки зрения звучит знаменитое письмо А. С. Пушкина П. Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г.:

У нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех.

Итак, татары не посмели…оставить нас в тылу… Приятно, конечно, так представлять свою роль в европейской истории. К сожалению, проанализированные тексты не дают достаточных оснований для такого заключения. Русские города оказывали монгольским войскам сопротивление не менее, но и не более героическое, чем, скажем, грузинские, или иранские, или иракские, или китайские, или азербайджанские, или тангутские, или хорезмийские… Перечень этот можно продолжать довольно долго, поскольку в результате завоевательных походов под властью монгольских каанов оказалась колоссальная территория, почти вдвое превосходящая по площади бывший Советский Союз. Почему же их монголы не побоялись оставить у себя в тылу?

К тому же наши западные границы они благополучно перешли. К весне 1242 г. Субедей, не потерпевший за всю свою жизнь ни одного поражения, дошел, как мы помним, до Адриатики. У Западной Европы были все основания для серьезного беспокойства: Италия и даже Англия готовились к отражению высадки монгольского десанта.

И вдруг враг исчез. Монгольские отряды повернули на восток и, как говорится, растворились в бескрайних степях Азии…

Что же заставило монгольских полководцев отказаться от мысли о завоевании Европы?

Довольно широко бытует представление, что ослабевшие в

многолетних войнах монгольские войска были просто не в состоянии продолжать затянувшийся поход. На курултае 1286 г. поход в Западную Европу не планировался. Батый предпринял его по собственной инициативе и, видимо, не рассчитал сил…

С другой стороны, известно, что в 1240 г. великий каан Угедей послал приказ своему сыну Гуюку и племяннику Менгке вернуться в Монголию вместе с отрядами, воины которых составляли их личный улус и были лишь на время приданы в помощь Батыю. Причин для такого приказа могло быть несколько. Во-первых, инициатива Батыя захватить территории Центральной, а возможно, и Западной Европы могла вызвать вполне законное недовольство дяди[344]. Во-вторых, к тому моменту Батый успел серьезно поссориться с Гуюком, которого он обвинял в излишней жестокости при завоевании русских земель. По мнению Батыя, это затруднило продвижение монгольских войск на запад. Дело дошло до того, что Гуюк отказался признавать старшинство Батыя, за что по доносу самого Батыя получил основательный нагоняй от отца. Вот как об этом повествует «Сокровенное сказание монголов» — источник, который, по словам Н. В. Устюгова, передает аромат эпохи, рисует живую картину степной жизни [345]:

§ 275. Из Кипчакского похода Батый прислал Огодай-хану следующее секретное донесение: “Силою Вечного Неба и величием государя и дяди мы разрушили город Мегет и подчинили твоей праведной власти одиннадцать стран и народов и, собираясь повернуть к дому золотые поводья, порешили устроить прощальный пир. Воздвигнув большой шатер, мы собрались пировать, и я, как старший среди находившихся здесь царевичей, первый поднял и выпил провозглашенную чару. За это на меня прогневались Бури с Гуюком и, не желая больше оставаться на пиршестве, стали собираться уезжать, причем Бури выразился так: “Как смеет пить чару раньше всех Бату, который лезет равняться с нами? Следовало бы протурить пяткой да притоптать ступнею этих бородатых баб, которые лезут равняться!” А Гуюк говорил: “Давай-ка мы поколем дров на грудях у этих баб, вооруженных луками! Задать бы им!” Эльчжигидаев сын Аргасун добавил: “Давайте-ка мы вправим им деревянные хвосты!” Что же касается нас, то мы стали приводить им всякие доводы об общем нашем деле среди чужих и враждебных народов, но так все и разошлись непримиренные под влиянием подобных речей Бури с Гуюком. Об изложенном докладываю на усмотрение государя и дяди”.

§ 276. Из-за этого Батыева доклада государь до того сильно разгневался, что не допустил (старшего своего сына) Гуюка к себе на прием. Он говорил: “У кого научился этот наглец дерзко говорить со старшими? Пусть бы лучше сгнило это единственное яйцо. Осмелился даже восстать на старшего брата. Вот поставлю-ка тебя разведчиком-алгинчином да велю тебе карабкаться на городские стены, словно на горы, пока ты не облупишь себе ногтей на всех десяти пальцах! Вот возьму да поставлю тебя танма-чином-воеводой да велю взбираться на стены крепко кованые, пока ты под корень не ссучишь себе ногтей со всей пятерни! Наглый ты негодяй! А Аргасун у кого выучился дерзить нашему родственнику и оскорблять его? Сошлю обоих: и Гуюка и Аргасуна. Хотя Аргасуна просто следовало бы предать смертной казни. Да, скажете вы, что я не ко всем одинаков в суде своем. Что касается до Бури, то сообщить Батыю, что он отправится объясняться к (своему отцу) Чаадаю, нашему старшему брату. Пусть его рассудит брат Чаадай!”

§ 277. Тогда приступили к нему с докладом царевич Мангай, нойон Алчидай-Хонхортай-цзанги и другие нойоны и сказали: “По указу твоего родителя, государя Чингисхана, полагалось полевые дела и решать в поле, а домашние дела дома и решать. С вашего ханского дозволения сказать, хан изволил прогневаться на Гуюка. А между тем дело это полевое. Так не благоугодно ли будет и передать его Батыю?” Выслушав этот доклад, государь одобрил его и, несколько смягчившись, позвал Гуюка и принялся его отчитывать: “Говорят про тебя, что ты в походе не оставлял у людей и задней части, у кого только она была в целости, что ты драл у солдат кожу с лица. Уж не ты ли и Русских привел к покорности этою своею свирепостью? По всему видно, что ты возомнил себя единственным и непобедимым покорителем Русских, раз ты позволяешь себе восставать на старшего брата. Не сказано ли в поучениях нашего родителя, государя Чингисхана, что множество — страшно, а глубина — смертоносна? То-то вы всем своим множеством и ходили под крылышком у Субеетая с Бучжеком, представляя из себя единственных вершителей судеб. Что же ты чванишься и раньше всех дерешь глотку, как единый вершитель, который в первый раз из дому-то вышел, а при покорении Русских и Кипчаков не только не взял ни одного Русского или Кипчака, но даже и козлиного копытца не добыл. Благодари ближних друзей моих Мангая да Алчидай-Хонхортай-цзангина с товарищами за то, что они уняли трепетавшее сердце, как дорогие друзья мои, и, словно большой ковш, поуспокоили бурливший котел. Довольно! Дело это, как полевое дело, я возлагаю на Батыя. Пусть Гуюка с Аргасуном судит Батый!” И с этими словами он отослал его, а Бури передал в распоряжение старшего брата Чаадая[346].

Однако самой серьезной причиной возвращения монгольских войск из Европы, очевидно, должно было стать событие, которое произошло в далеком Каракоруме в декабре 1241 г. Вот что писал по этому поводу Плано Карпини очевидец происходившего в ставке великого каана:

Была схвачена тетка нынешнего императора [Гукжа], убившая ядом его отца, в то время когда их войско было в Венгрии, откуда вследствие этого удалилось вспять войско, бывшее в вышеупомянутых странах. Над ней и очень многими другими был произведен суд, и они были убиты[347].

Развивая этот сюжет, В. Г. Вернадский заключает:

Запад был неожиданно спасен событием, произошедшим в далекой Монголии. Великий хан Угэдэй умер 11 декабря 1241 г. Когда новость достигла Бату весной 1242 г., он не только отложил всю подготовку к походу, но и повел свою армию через Северную Сербию и Булгарию назад в Южную Русь. Причина этого шага была чисто политической: Бату хотел повлиять на выбор нового великого хана, в особенности потому, что сам считался потенциальным кандидатом. Более того, в ходе венгерской кампании он поссорился с сыном Угэдэя Гуюком и внуком Чагатая Бури, которые оба вернулись в глубоком возмущении в Монголию. По жалобе Бату Угэдэй сделал суровый выговор обоим князьям. Теперь, после смерти Угэдэя, можно было ожидать, что они будут мстить, интригуя против Бату. Бату был, очевидно, обеспокоен; борьба за власть в монгольской политике казалась ему более важной, нежели завоевание Европы.