Жена государственной важности - Ирина Градова

– А вы повода не давали?

– Да вы что! Студенты – мои дети, и так было всегда, даже в самом начале моей карьеры. А я – не педофил.

Глядя в светлые глаза Михаила, Устинья ловила себя на мысли, что верит ему. Наверное, ужасно жить в атмосфере постоянных подозрений, обвинений и упреков – никому не пожелаешь!

– Владик постоянно становился предметом шантажа: чуть что, Женя говорила, что уйдет к родителям и заберет сына, причем сделает все, чтобы не позволить мне с ним видеться. От прежней любви не осталось и следа, мне не хотелось возвращаться домой, и я придумывал всевозможные предлоги, чтобы задержаться.

– А это, в свою очередь, порождало еще больше проблем?

– Да. Карьера Жени пошла на спад. Во-первых, ее вообще стало трудно выносить, кроме того, частые госпитализации делали невозможным включение ее в репертуар или гастрольный график. Женя засела дома, но сыном не занималась: она могла часами сидеть на диване, уставившись в одну точку, забывая покормить Владика или отвести в садик. Потом вдруг на нее нападала жажда кипучей деятельности, и она тащила его куда-нибудь: в музей, в театр, в кино, совершенно не считаясь с тем, что он – всего лишь маленький мальчик, и многое из того, что интересует ее, ему просто не по возрасту! Владик привык к ее регулярным сменам настроения и радовался, когда Женя обращала на него внимание, ведь обычно она его игнорировала, погружаясь в себя. Теща, надо отдать ей должное, пыталась сгладить острые углы, постоянно присутствуя в жизни дочери и внука, принимая на себя ответственность, когда Женя была не в состоянии здраво мыслить и действовать. Женя взяла за правило врываться в аудиторию прямо во время моих лекций и устраивать скандал – я начал бояться, что руководству университета рано или поздно надоест «неудобный» преподаватель с серьезными семейными проблемами. Благодаря моему приемному отцу, чье имя много значило в университетских и научных кругах, меня не вызывали «на ковер» и входили в положение, но я понимал, что так не может продолжаться бесконечно. Я заикнулся о разводе, но теща буквально стояла на коленях, умоляя не бросать Женю. Она вооружилась заключением лечащего врача, где было ясно сказано, что любой стресс может спровоцировать приступ, а в состоянии измененного сознания она была абсолютно непредсказуема…

Михаил умолк и отхлебнул совсем уже остывший чай. Казалось, он этого даже не заметил – его взгляд был затуманен, словно он ушел куда-то далеко и перестал осознавать присутствие Устиньи.

– Она сотворила что-то ужасное, ваша жена? – едва слышно спросила девушка. – Что-то, чего вы не можете ей простить до сих пор?

Крымов вздрогнул и посмотрел на нее.

– Вы правы, – кивнул он через минуту, в течение которой Устинья, затаив дыхание, ожидала ответа. – Она убила нашего сына.

– Ч-что?! – Устинья свалилась бы со стула от неожиданности, если бы между его спинкой и столом было больше места: только благодаря тесноте закутка она удержалась на сиденье.

– Ревность Жени достигла апогея – не проходило и дня, чтобы она не закатила скандал, вовлекая в него и Владика, и собственную мать, и даже отца, если он по какой-то случайности оказывался в нашей квартире. Наверное, она воображала себя Сарой Бернар или кем-то вроде того, заламывала руки, произносила длинные монологи о том, что она, дескать, пожертвовала ради меня карьерой великой музыкантши, а я, неблагодарная тварь, не могу оценить подобного мученичества… Иногда приходилось вызывать санитаров из психушки, чтобы они утихомирили ее, и платить им, чтобы не забирали в больницу – благодаря связям тещи и тестя это обычно удавалось. Шизофреники не так часто бывают буйными и, как правило, представляют опасность лишь для самих себя, однако в случае с Женей все обернулось трагедией. Однажды она позвонила мне прямо во время занятия с требованием немедленно возвращаться домой. Это случалось частенько, и я успел привыкнуть к ее «закидонам», поэтому сказал, что вернусь, когда закончу работу. Тогда Женя заявила, что забирает Владика и уходит от меня. Я решил, что она просто поднимется к родителям и останется у них, ведь ей больше некуда идти. Однако, когда после семинара я позвонил теще, она удивилась и сказала, что Женя с ней не связывалась. Я приехал домой, но в квартире не оказалось ни жены, ни сына – она выполнила свою угрозу, но мы понятия не имели, где их искать. Мы звонили ей на мобильный, но Женя не брала трубку. Наконец мне удалось дозвониться, и она сказала, где находится. Я пришел в ужас, но он превратился в настоящий кошмар, когда мы на машине добрались до места: оказалось, что Женя забрела с Владиком на территорию заброшенной стройки. Каким-то образом ей удалось забраться с сыном на четвертый этаж недостроенного здания…

– О господи! – не выдержав, простонала Устинья, прикрывая рот рукой: она начала понимать, к чему ведет Михаил. Ей не хотелось слушать конец истории, и все же она не могла просить его замолчать, ведь сама же уговаривала рассказать правду!

– Вокруг собрались рабочие с соседней площадки, и Женя получила то, чего так жаждала – аудиторию, – с трудом разжимая челюсти, проговорил Крымов. – Она не стеснялась в выражениях, но мне было плевать на это – лишь бы она отпустила сына. Я полез за ними, но не успел… Она сбросила Владика вниз и прыгнула следом.

Широко распахнув глаза, Устинья молча смотрела на собеседника, думая о том, что такое просто невозможно пережить, а он вот пережил, дышит и продолжает работать. Как ему удается?!

– Сын умер сразу, – глухо продолжил Михаил, глядя на свои руки с крупными кистями и тонкими пальцами, какие обычно бывают у музыкантов. – А вот Женя практически не пострадала, только сломала ключицу, потому что во время падения зацепилась за арматуру… Меня держали несколько человек из «публики», включая тестя, – иначе я бы ее убил. Я ненавидел ее так сильно, что не спал ночами, представляя себе, как сжимаю ее горло в своих ладонях и давлю изо всех сил, пока она не… – Его руки двигались, следуя за словами, совершая удушающие движения, которыми он планировал разделаться с женой.

– Почему же вы… почему вы не развелись после этого? – чуть слышно спросила Устинья.

– Женя грозилась покончить с собой, если я ее оставлю, но меня остановило не это.

– Что же?

– Смерть тестя. У него было слабое сердце, и гибель внука, как и сознание того, что его собственная дочь убила Владика, сделали свое дело – он скончался на девятый день после похорон сына. Теща оказалась совершенно беспомощна перед лицом такого горя, и я даже опасался, что она отправится вслед за мужем, и тогда… Я не знал, что стану делать в таком случае – возможно, убью Женьку и сяду в тюрьму лет на десять!

– Но она ведь не умерла, так? Я разговаривала с ее соседкой…

– Нет, не умерла. Встала на ноги, занялась дочерью, ведь у нее больше никого не осталось. Тесть хорошо зарабатывал, а она в жизни не работала, так что денег хватило бы не только на лечение Жени, но и просто на жизнь. Я сообщил, что ни за что не останусь с ними, что бы теща ни сказала и ни сделала. Она понимала, что мой настрой не изменится, поэтому согласилась на такой расклад, но попросила меня официально не оформлять развод, чтобы не спровоцировать катастрофу. На мой взгляд, катастрофа уже произошла, и мне, честно говоря, было плевать на то, что еще может сотворить моя сумасшедшая жена, но я пожалел тещу: все-таки она приложила немало усилий, чтобы наша совместная жизнь с ее дочерью была не такой ужасной…

– Не такой ужасной?! – переспросила Устинья. – Да она же обманула вас! Уговаривала не бросать жену, мотивируя это тем, что развод плохо скажется на состоянии ее здоровья… И вы еще ее оправдываете?

– Она – мать, – пожал плечами Михаил. – Она желает добра своей дочери, а если при этом кто-то пострадает… Кроме того, она очень любила Владика. – Его голос сорвался на последнем слове, и Устинья только теперь до конца осознала, как же трудно ему было делиться с ней своей историей! – Я поставил лишь одно условие: она держит Женю под контролем, следит за приемом лекарств и не подпускает близко ко мне и моей работе. Я, со своей стороны, обязался материально поддерживать обеих, съехал с квартиры, чтобы теща могла ее сдавать и получать стабильный доход, и перебрался к приемному отцу. Первые десять месяцев я провел как во сне: не мог работать, не мог есть, не мог видеть никого… Потом стал потихоньку отходить. Отец понимал, что мне лучше всего сменить обстановку, поэтому устроил мне поездку на Ближний Восток. Я преподавал в разных университетах в течение пяти лет, потом осел в Бахрейне. Может, я бы и не вернулся, или вернулся гораздо позже, но получил известие о болезни приемного отца. Как же я жалел о том, что столько времени потратил впустую – времени, которое мог провести с ним… Но я рад, что последние несколько месяцев находился рядом. После его смерти я решил, что мое место здесь – в Питере мой дом, мои люди, моя работа. Меня с радостью приняли обратно в университет, и вот… я тут.