Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

Случай с Посланцем далеко не исключение. Я такого рода случаев знаю десятки. Общим для них для всех является стремление искренних коммунистов и лично очень хороших людей вдохновить окружающих на самоотверженный и честный труд ради всеобщего блага. И все они потерпели крах и были так или иначе наказаны как партийными властями, так и самим народом. Ужас тут состоит в том, что этот их печальный конец вполне закономерен, ибо улучшить жизнь теми идеалистическими методами, какие навязывают людям такие Посланцы, в принципе невозможно. А главное — они своей честностью и самоотверженностью мешают жить тем, кто неплохо устроился и имеет какую-то реальную власть. Жулики, с которыми начал в свое время борьбу Посланец, тесно связанные с районным и даже областным начальством, уже в самом начале его мученического пути подстроили ему дельце, за которое его неминуемо должны были посадить в тюрьму на десять лет. Его спасло тогда только то, что это было начало большой кампании, и его процесс мог скомпрометировать великое начинание Партии по подъему сельского хозяйства.

Матренадура о Западе

Там, рассказывал племянник, все время кошмарные случаи происходят. Про один такой случай во всех газетах пропечатали. Там у них от всего страхуются. И от смерти тоже. Застрахуешься на большую сумму, помрешь, а тебе за это денежки платят. Процент называется. Вот в один дом и пришел страховальщик. Агент называется по-ихнему. Мужа уговорил застраховаться. Выгодно: восемьдесят процентов после смерти. И жену уговорил. Хотя и меньше, всего шестьдесят процентов (женщины там дешевле, не то что у нас), но все равно выгодно. Агент ушел, а муж с женой смекнули, что вместе они сто сорок процентов хапануть за это могут! Пожадничали, взяли оба и отравились. А денежки им так и не выдали. Доказали, что они сами нарочно умерли. А за это ничего не полагается. Даже штраф платить за обман пришлось. Зажрались, сволочи! От жиру бесятся!

Покушение на Брежнева

Покушение на Брежнева, сказал Парень, одно из самых интересных в истории. Нельзя сказать, что оно не удалось. Его просто отменили в последний момент. Не знаю, по каким причинам отменили. Возможно, сама жертва в последуй момент струсила. О чем я говорю? Сейчас поясню, в чем тут дело.

Вы сами знаете, что такое Брежнев: бездарность во всех отношениях плюс маниакальное тщеславие. Его холуи вовсю играли на этом, внушив ему мысль, что он — Ильич Второй, то есть самый крупный деятель в истории после Ленина. И захотелось ему во всем сравняться с Лениным. Потом он решил превзойти Ленина, вообразив себя гениальным писателем. Но это — потом. А сначала ему захотелось иметь в своей биографии такое же покушение, какое имел Ленин. Чтобы покушение было, но чтобы безопасное совершенно. Это вполне в его духе: быть великим полководцем, не командуя ни разу в жизни даже ротой, быть теоретиком, не умея даже толком прочитать написанное другими. Сейчас уже невозможно точно установить, как формировалась у него эта идея и с какой целью. Надо полагать, и охрана тут приложила старания, чтобы набить себе цену. И КГБ, вне всякого сомнения, приложил руку: это покушение можно было бы использовать как предлог расправиться со всякого рода недовольными, с диссидентами — в первую очередь, и закрутить гайки. Важно тут то, что идея покушения пришла из разных источников. И каждый из этих источников имел свои собственные виды на него. Причем — разнообразные. Возьмите, например, позицию Шефа КГБ. Конечно, покушение — удобный предлог решить все проблемы КГБ старыми, испытанными еще при Сталине методами. Это очевидно. Что скажет Запад? О Господи! Запад чуточку порыпается, но скажет именно то, что нам нужно. Это же Запад! Вместе с тем Шеф КГБ является первым (как он думает сам и как его люди распространяют слухи на Западе) претендентом на пост Генсека. А что, если покушение зайдет чуточку дальше и... Решение о покушении должно быть принято (в завуалированной форме, конечно) на уровне Политбюро. А в нем тогда далеко не все были сторонниками Брежнева. И каждый из активных членов Политбюро ненавидел Брежнева и мечтал занять его место. А последующие чистки Политбюро и аппарата ЦК и внезапная смерть некоторых крупных лиц?! Не связано ли это с событиями рассматриваемого периода?! Короче говоря, можете себе вообразить, какая интрига завязалась там в это время! Интересы Партии и Государства! Диссиденты распустились и того гляди начнут стрелять в вождей и бомбы кидать! Этот болван (имелся в виду Брежнев) того гляди скрутит нас всех, посадит под арест или убьет! А чем я хуже его! Я — великий человек (это думает сам Брежнев, его холуи поддерживают его в этой мании величия), враги постараются меня убрать, как они хотели убрать Ленина, но моя жизнь нужна для человечества. Это надо понимать так: покушение провалится — покушающийся промахнется или рана окажется пустяковой. Но для человечества, конечно, она должна выглядеть почти смертельной. Только могучий организм вождя (как Ленина один из миллиона) устоял. Сказалась фронтовая закалка! И так далее в том же духе. Эх, если бы я был писателем я на этом материале написал бы трагедию похлеще Шекспира. Хотя вряд ли. Персонажи Шекспира были личностями. А эти — клопы.

Чего хочет этот тип? — спросил Дон после ухода Парня. Провоцирует на что-то? Не думаю, сказал МНС. Скорее всего — чокнутый. И любитель поговорить. Обратите внимание, как гладко болтает. Эта новелла у него отработана. Наверняка не первый раз рассказывает. Врун, сказал Костя. Ну и что? — сказал Иван Васильевич. Пусть врет. Лишь бы интересно.

Два пути

Есть два пути эволюции человечества, говорит МНС. Первый путь — предоставлять молодежи всю совокупность культуры, знакомить ее со всеми жизненными возможностями, не чинить препятствий естественному отбору. Второй путь — установить жесткую систему воспитания, регламентировать и направлять потребление культуры, систематически осуществлять искусственный отбор. Первый путь преобладает на Западе, второй — у нас. Второй в абстрактном описании кажется предпочтительнее. Но на деле он тоже есть вариант первого, только в более узких рамках и в заданном направлении. Причем эти рамки и направление заданы не официальной демагогией и лозунгами, а самой житейской практикой. Тут тоже идет борьба за существование и естественный отбор. Но выживает и побеждает в этой борьбе другой тип индивида, более приспособленный к нашим условиям. Это — банально. Но люди не хотят осознать и признать этот факт. Почему? Ну, хотя бы в качестве самозащиты. Эволюция общества — процесс необратимый. И теперь уже неотвратимый и неконтролируемый. Мы предчувствуем итоги этой эволюции. И они вселяют в нас уныние. А оптимизм в нашем положении есть идеология для идиотов.

В дождь

Дождь усилился. Наши по идее водонепроницаемые плащики промокли. Двигаться в грязи стало практически невозможно. Одна девочка из нашего института потеряла в грязи туфлю. Мы ее (девочку) перенесли на руках в относительно сухое место под самодельный навес. А туфлю так и не нашли. Пожилые бабы ругали девчонку. Вот, мол, молодежь пошла! Даже в навозе копаются на каблуках и с маникюром! Бабы помоложе взяли девчонку под свою защиту. Мол, ничего плохого в этом нет. Нам всю жизнь приходится в грязи копаться. Что же, так и ходить все время в рванье и со скрюченными пальцами?! Кто-то пообещал девчонке запасные резиновые сапоги.

— Кончай этот идиотизм! — сказал Комиссар. — По такой грязи машины все равно не пойдут. Перекур!

Мы сгрудились под навесом. Народу набилось столько, что сидеть места не было. Пришлось стоять, тесно прижавшись друг к другу. Сначала, как обычно бывает в таких случаях, острили и заигрывали с лицами другого пола. Но по мере того, как мы все более уставали стоять, разговорчики наши посерьезнели. Решительный поворот в строе наших мыслей наступил после того, как мимо нас протопала Матренадура с корзинкой, полной грибов, и с залатанным мешком на голове (от дождя). Она скользнула по нам блудливым взглядом, но ничего не сказала. И мы промолчали. Даже не поздоровались.

— Мы, гнилые интеллигенты, роемся тут в грязи, — прорвало Кандидата, — а народ грибочки собирает!

— Никакой это не народ, — сказал Иван Васильевич. — Народ — это мы. Народ — это те, кто создает материальные и духовные ценности, кто кормит и одевает общество. Кто создает машины, дома, вещи? Кто сеет и убирает хлеб? А это разве народ! Это — остатки от бывшего народа, давно переставшие быть народом. Народ, повторяю, это - мы.

— Какой мы народ?! — возразил чей-то женский голос. — Мы — даровая рабочая сила, а не народ. Мы — рабы, только рабы в духе двадцатого века, воображающие себя самыми свободными существами за всю историю.

— А что поделаешь?

— Ничего. Положение наше подобно положению витязя в старой русской сказке, который выехал на распутье и прочитал на камне... Заметьте, прочитал! Значит, тоже был интеллигент для своего времени. И прочитал на камне следующее: поедешь прямо — голову потеряешь, поедешь направо — будешь съеден дикими зверями, поедещь налево — в огне сгоришь, а вернешься назад — вместе с конем потонешь.