Изощренное убийство - Филлис ДЖЕЙМС

– Значит, кто-то убил ее. Знаю, я должна испытывать к ней сочувствие, что бы она ни делала. Но я не могу. По крайней мере пока. Мне следовало догадаться, что Мэттью не мог быть единственной жертвой. Такие люди не останавливаются на одной жертве, ведь правда? Полагаю, кто-то просто не выдержал и избрал такой путь разрешения ситуации. Страшное злодеяние, но я могу это понять. Я читала о случившемся в газетах, понимаете, прежде чем позвонил главный врач. Можете представить, суперинтендант, что в какой-то момент я даже порадовалась? Ужасно, что я такое говорю, но я действительно радовалась ее смерти. Я подумала, что теперь Мэттью может больше не беспокоиться.

Далглиш мягко сказал:

– Мы не думаем, что вашего мужа шантажировала мисс Болем. Возможно, это была и она, но скорее всего нет. Мы считаем, ее убили, поскольку она выяснила, что происходит, и собиралась положить этому конец. Вот почему для меня так важно поговорить с вами.

Костяшки пальцев миссис Фентон побелели. Рука, которой она держалась за перила, задрожала. Она сказала:

– Боюсь, я вела себя очень глупо. Я не должна больше отнимать у вас время. Становится холодно, не так ли? Пойдемте в дом!

Они повернули по направлению к дому, и ни один из них не произнес не слова. Далглиш замедлил широкий шаг, подстроившись под медленную поступь хрупкой пожилой женщины подле него. Он взволнованно посмотрел на нее. Миссис Фентон была бледна, как полотно, и ему показалось, она беззвучно что-то говорит. Но он продолжал двигаться вперед. Она скоро придет в себя. Он убеждал себя, что не должен торопить события. Через полчаса, возможно, даже быстрее, у него в руках совершенно точно появится мотив, который станет катализатором для расследования, и можно будет быстро раскрыть преступление. Но он должен проявить терпение. И снова у Далглиша возникло неопределенное ощущение тревоги, будто даже в этот момент неизбежного триумфа в душе он твердо знал, что впереди его поджидает полный крах. Вокруг них сгущались сумерки. Где-то горел костер, распространяя вокруг едкий дым. Газон был как мокрая губка под его ногами.

Дом встретил их благословенным теплом и едва уловимым запахом домашнего хлеба. Миссис Фентон оставила Далглиша, чтобы заглянуть в комнату в дальнем конце коридора. Он догадался, что она попросила приготовить чай. Затем она провела его в гостиную к уютному камину, где горели деревянные поленья и пламя отбрасывало огромные тени на обитые ситцем стулья, и диван, и выцветший ковер. Хозяйка включила большой торшер у камина и задернула занавески на окнах, скрыв от глаз сумрак и печаль. Принесли чай; поднос поставила на низенький столик невозмутимая служанка в фартуке. Она была почти такая же старая, как миссис Фентон, и изо всех сил старалась не смотреть на Далглиша. Чай был хороший. С неким смущением, мешавшим Далглишу расположиться комфортно, он осознал, что к его приезду тут готовились заранее. На подносе лежали свежевыпеченные лепешки, два вида бутербродов, домашние пирожные и покрытый сахарной глазурью бисквит. Здесь было слишком много всего, такое чаепитие привело бы в восторг любого школьника. Создавалось впечатление, будто две женщины, столкнувшись с необходимостью принять незнакомого и, можно сказать, незваного гостя, решили облегчить себе задачу угодить ему, подав до неправдоподобия разнообразное угощение. Миссис Фентон, похоже, и сама удивилась, увидев такой ассортимент. Она передвигала чашки на подносе, как взволнованная неумелая хозяйка. И только когда Далглиш получил чай и бутерброд, она снова заговорила об убийстве:

– Мой муж посещал клинику Стина примерно четыре месяца почти десять лет назад, вскоре после того, как вышел в отставку. В то время он жил в Лондоне, а я была в Найроби со снохой, которая ждала первого ребенка. Я не знала о лечении мужа, пока он сам мне не рассказал неделю назад.

Она замолчала, и Далглиш сказал:

– Должен заметить, что мы, естественно, не стремимся уточнить, что беспокоило полковника Фентона. Это врачебная тайна, и к делам полиции она отношения не имеет. Я не просил доктора Этриджа дать мне какую-либо информацию, и он не предоставил бы ее мне, даже если бы я попросил. Тот факт, что ваш муж стал жертвой шантажа, может получить огласку – я не думаю, что этого удастся избежать, – но причина, по которой он посещал клинику, и детали его процесса лечения не касаются никого, кроме него и вас.

Миссис Фентон поставила чашку на поднос с величайшей осторожностью. Какое-то время она смотрела на языки пламени, потом сказала:

– Не думаю, что это касается меня, если быть честной. Я не расстроилась из-за того, что он не говорил мне о своих проблемах раньше. Теперь легко рассуждать, что я бы все поняла и попыталась помочь, но нельзя быть в этом уверенной. Думаю, муж поступил мудро, скрыв от меня это недомогание. Люди много шумят об абсолютной честности в браке, но не так уж благоразумно затрагивать некоторые темы, если только ты действительно не хочешь сделать кому-то больно. Хотя мне жаль, что Мэттью не рассказывал мне о шантаже. В этом случае ему действительно нужна была помощь. Вместе, я уверена, мы бы что-нибудь придумали.

Далглиш спросил, когда все началось.

– Два года назад, как говорит Мэттью. Ему позвонили, напомнили о лечении в клинике Стина и буквально процитировали некоторые весьма интимные подробности, которыми Мэттью делился с психиатром. Потом звонивший предположил, что, возможно, Мэттью захочет помочь другим пациентам, которые пытаются справиться с такими же проблемами. Они много говорили о том, насколько ужасными могут быть социальные последствия невозможности получить надлежащее лечение. Все было очень тонко и хитро продумано, но не оставалось никаких сомнений в том, зачем этот человек позвонил. Мэттью спросил, что от него требуется, и ему было предложено отправлять в клинику по пятнадцать фунтов наличными, так чтобы они приходили с первой почтой первого числа каждого месяца. Если первое число выпадало на субботу или воскресенье, письмо должно было прийти в понедельник. Мужу велели писать адрес на конверте зелеными чернилами, отправлять его на имя секретаря, занимающегося административными вопросами, и прикладывать к деньгам записку с указанием, что это пожертвование от благодарного пациента. Собеседник еще сказал: Мэттью может быть уверен, что деньги потратят с максимальной пользой.

– Весьма хитрый план, – заметил Далглиш. – Факт шантажа было бы трудно доказать, и размер суммы рассчитан с умом. Думаю, вашему мужу пришлось бы избрать иную тактику поведения, если бы от него потребовали непомерных сумм.

– Определенно! Мэттью никогда бы не допустил нашего разорения. Но вы понимаете, это в самом деле незначительная сумма. Я не хочу сказать, что мы могли позволить себе выбрасывать по пятнадцать фунтов в месяц, но Мэттью откладывал достаточно денег, сокращая личные расходы. А сумма, которую у него требовали, не росла. В этом и состояло самое удивительное. Мэттью говорил, что всегда считал: шантажист не успокоится, а будет просить больше и больше, до тех пор пока у жертвы нельзя будет вытянуть ни одного лишнего пенни. Но у нас все было совсем иначе. Мэттью отправил деньги, чтобы они, как всегда, пришли в клинику первого числа очередного месяца, когда ему вновь позвонили. Моего мужа поблагодарили за то, что он был так любезен и отправлял им пожертвования, и дали понять, что не ожидают от него очередного взноса в пятнадцать фунтов. Ему еще сказали что-то о том, будто они разделили взносы поровну. Мэттью говорил, он едва мог заставить себя поверить в то, что все это правда. Примерно полгода назад он решил пропустить один месяц и посмотреть, что произойдет. Знаете, что было? Ему позвонили с угрозами! Шантажист согласился на необходимость спасти пациентов от социального остракизма и говорил, как сильно огорчатся жители Спригс-Грин, узнав о том, что Мэттью недостает благородства. И мой муж решил продолжать платить шантажисту. Если бы в деревне узнали о его тайне, нам пришлось бы покинуть этот дом. Моя семья жила здесь двести лет, и мы оба его любим. Сердце Мэттью было бы разбито, если бы ему пришлось оставить сад. А потом, есть ведь еще и деревня. Конечно, вы не видели ее во всей красе, но мы ее любим. Мой муж – церковный староста. Наш маленький сын, погибший в дорожном происшествии, покоится здесь. Нелегко забыть о своих корнях, уехать из родных краев, когда тебе семьдесят.

Действительно нелегко. Далглиш не спрашивал, почему миссис Фентон была убеждена в том, что, если тайна раскроется, им придется уехать. Более молодая, смелая пара, несомненно, пустила бы все на самотек, проигнорировала косвенные намеки и сплетни и приняла смущенное сочувствие друзей, прекрасно осознавая то, что ничто не длится вечно и нет в деревне менее интересной темы для разговора, чем прошлогодний скандал. Принять жалость было бы не так легко. Вероятно, именно опасение стать объектом жалости и заставляет большинство жертв шантажа отступать. Далглиш поинтересовался, что побудило мужа раскрыть ей всю правду. Миссис Фентон ответила: