Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь продолжим сопоставлением «Песни о несчастных лесных жителях» с «Дельфинами и психами», в которых совпадает отношение Ивана-дурака к Кащею с отношением героя-рассказчика к профессору как к нечистой силе: «“Так умри ты, сгинь, Кащей!”. <…> Пнул Кащея, плюнул в пол» = «Надо вот что — закрыть глаза, плюнуть три раза и сказать: “Сгинь”. Теперь открыть. А-а-а-а! Сидит, сидит с тремя плевками на лице, на лысине и где-то на брюках…»(АР-16-98).
Такое же отношение демонстрирует к профессору и главный герой «Песни Гогера-Могера» (1973): «Куда ни плюнь — профессору на шляпу попадешь» /5; 525/.
Ситуация один к одному — с той лишь разницей, что в повести профессор был без шляпы, и поэтому плевок оказался у него на лысине…
И если герой-рассказчик повести прибегает к заклятью, то Гогер-Могер также мечтает разобраться с «профессорами» и «доцентами» при помощи колдовства: «Позвать бы пару опытных шаманов-ветеранов / И напустить на умников падеж!» (впервые подобное намерение было высказано еще в «Лукоморье» — по отношению к Черномору: «Ох, скорей ему накличь паралич!»).
А если вспомнить, что обращение «Сгинь!» употребляется Высоцким только по отношению к врагам: «Ох, да пропадайте, пропадайте, пропадайте, / сгиньте пропадом совсем!» («Ох, да помогите..», 1976), «Чтоб вы сдохли с перепою, чтоб вы сгинули!» («Две судьбы», 1977; АР-1-10), «Я ору волкам: “Побери вас прах!”» («Погоня», 1974), — то становится очевидной идентичность ситуации во всех перечисленных случаях (сравним также с лагерной песней начала 50-х годов «Союз арестованных пленных республик…», в которой встречается и сравнение советской власти с фашистской: «Сгиньте, хвататели, сгиньте, нацисты, / Гады кремлевские и палачи!»5бб).
И в «Песне о несчастных лесных жителях», и в «Дельфинах и психах» одинаково описываются жилище Кащея и психбольница: «Всё сверкает, как зарница, /Красота, но только вот / В этом здании царица / В заточении живет» = «Потому что раз нет клиник, то не будет и душевнобольных, ибо всё начинается со здания: построили здание — надо же его кем-то заселять. <…> Чисто, светло, а решетки на окнах — ничего, они ведь и в тюрьмах…» (АР-14-76); «А с Кащеем шутки плохи — / Не воротишься отсель» /2; 31/ = «Оттуда никто не возвращался живым» (АР-14-58).
Аналогичные сходства выявляются между жилищем Кащея и океанариумом, который, подобно психбольнице, является олицетворением Советского Союза: «Вон настроил сколько комнат — / Девку спрятал, интриган!» = «После войны вы построили океанариум, и Дж. Лилли с приспешниками начал свои мерзкие опыты» (АР-14-82).
При этом Иван-дурак и герой-рассказчик выступают в маске пролетариев: «Я докончу дело, взяв соцобязательства!» = «Всегда достаточно одной искры, чтобы возгорелось пламя, — и оно возгорелось» (АР-14-84) (аллюзия на ленинскую революционную газету «Искра»). Кроме того, оба не спят: «Но, однако же, приблизился — дремотное / Состоянье превозмог свое Иван» = «Сна нет. Его еще не будет долго!» (АР-14-74).
Как видим, образы дельфинов и героя-рассказчика аналогичны образам лирического героя и лирического мы в поэзии Высоцкого.
***
На одном из концертов, отвечая на записки из зала, Высоцкий сказал: «Это вопрос хороший и очень серьезный: мое отношение к России, Руси, ее достоинствам и, конечно, недостаткам?
Это не вопрос — это тема, над которой я вот уже двадцать лет работаю своими песнями. Поэтому если вы действительно хотите узнать мое отношение, постарайтесь как можно больше собрать песен.
И вот сейчас я хочу вам показать одну песню, в которой, может быть, будет частично ответ на ваш этот довольно серьезный вопрос.
Ну, если говорить примитивно: я люблю всё, что касается ее достоинств, и не принимаю всё — ненавижу многое, — что касается недостатков»[2219].
И после этого он исполнил одну из своих самых сильных обличительных песен — «Чужой дом» (1974). А теперь сравним фрагмент комментария к данной песне: «Это вопрос хороший и очень серьезный: мое отношение к России, Руси…», — и две цитаты из нее: «“Эй! Живой кто-нибудь — выходи, помоги!”. / Никого… <…> Кто ответит мне: / Что за дом такой?», — с аналогичной мыслью в повести «.Дельфины и психи»: «Что же будет с Россией? Что? Кто мне ответит? Никто!» («России» = «Россией»; «Кто ответит мне…» = «Кто мне ответит?»; «Никого…» = «Никто!»).
Вот еще несколько перекличек между этими произведениями: «“Эй! Живой кто-нибудь — выходи, помоги!”. / Никого…» = «Спасите, доктор, доктор!.. Никого нет! Как назло, ни души — ни нянечкиной, ни хотя бы какого-нибудь алкоголика! Эй, кто-нибудь!..» («Эй! Живой кто-нибудь» = «Эй, кто-нибудь!»; «помоги» = «Спасите»; «Никого» = «Никого нет»); «И припадочный малый, / Придурок и вор…» = «Внизу первое отделение, а там буйные, нам туда не надо»; «“Почему во тьме, / Как барак чумной?” <.. > “Да еще вином / Много тешились”» = «Надо запомнить, и всё встанет на место: мы называемся “чума ”, а есть еще “алкоголики”»; «Разоряли дом, / Дрались, вешались» = «Завтра я повешусь, если оно будет — это “завтра”!»; «Вечно жить впотьмах / Привыкали мы» = «И однажды взглянули они вокруг себя — тьма кругом тьму-щая».
Теперь остановимся на перекличках между повестью и трилогией «История болезни» (1976), поскольку в обоих случаях действие происходит в психбольнице, а прозаический и лирический герои считают себя абсолютно здоровыми: «Шестым чувством своим, всем существом, всем данным мне богом, господом нашим, разумом уверен я, что нормален» (АР-14-36) = «Дорогие! Я нормален» (АР-11-52); «Но увы. Убедить в этом невозможно, да и стоит ли!» = «Я здоров, даю вам слово, только здесь не верят слову», «Но я им все же доказал, / Что умственно здоров»; «…я здоров, т. е. абсолютно, по-бычьи здоров» (С5Т-5-45) = «Я был здоров, здоров, как бык, / Как целых два быка» /5; 86/. И тут же мы сталкиваемся с уже знакомой нам амбивалентностью образа героя: «Какой я красавчик — у меня гены и хромососы изуродованы ЛСД» (С5Т-5-33) = «Мой милый доктор! — я вопил, — / Ведь я страдаю комой /
