Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сделаем также некоторые замечания по поводу двойного смысла мотива сумасшествия в повести «Дельфины и психи».
Во время ее написания биографический автор (Владимир Семенович Высоцкий) находился в конкретном сумасшедшем доме — психиатрической клинике им. Соловьева, — который, в свою очередь, находился в Советском Союзе. В повести, которую он там написал, герой-рассказчик (являющийся образом биографического автора, его маской, аналогичной ироническим маскам лирического героя в стихах и песнях Высоцкого) находится в некоем (неназванном) сумасшедшем доме, о чем и ведет свой рассказ. Причем этот сумасшедший дом на уровне подтекста становится олицетворением всей страны — реального Советского Союза.
Так происходит превращение эмпирической реальности в реальность художественную, и наоборот.
***
В предыдущих главах мы подробно разобрали маску пролетария, которую надевает на себя лирический герой, пародируя при этом коммунистическую риторику. Однако в повести «Дельфины и психи» эту маску часто надевает и прозаический герой, также являющийся авторским двойником.
Разберем некоторые примеры и начнем с очевидных сходств между «Дельфинами и психами» и «Песней автозавистника» (1971): «Дурак он, Дарвин. Но он не виноват в этом. Тогда был капитализм» /6; 36/ = «Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм…»; «Тактика известная — Мао Цзэдун уходил в горы и Кастро» /6; 36/ = «Но я борюсь — я к старой тактике пришел: / Ушел в подполье — пусть ругают за прогул»; «Хотя борьба и есть жизнь, как утверждает Горь^^1^…» (С5Т-5-45) = «Мне мой товарищ по борьбе достал домкрат»; «“Вы ведь, батенька, в психиатрической клинике…”» (С5Т-5-46) = «Я в психбольнице все права завоевал».
Герой-рассказчик говорит: «Трудно во сне, но я не боюсь трудностей» /6; 38/, - пародируя одну из наиболее известных ленинских статей: «Чтобы уметь помочь “массе” и завоевать симпатии, сочувствие, поддержку “массы”, надо не бояться трудностей, не бояться придирок, подножек, оскорблений, преследований со стороны “вождей” (которые, будучи оппортунистами и социал-шовинистами, в большинстве случаев прямо или косвенно связаны с буржуазией и с полицией)…»[2191] [2192]. Это выражение потом неоднократно использовал в своих выступлениях Сталин: «Помните, товарищи, что только те кадры хороши, которые не боятся трудностей, которые не прячутся от трудностей, а наоборот — идут навстречу для того, чтобы преодолеть и ликвидировать их»540.
Следующее высказывание героя: «А вот мое завещание. Я не терплю завещаний, они все фальшивые, особенно политические, за некоторым исключением, конечно» /6; 38/, - относится, как легко догадаться, к «политическому завещанию» Ленина.
Другой пример связан с обращением одного из дельфинов к профессору-ихтиологу: «У нас нет лечебниц, профессор. А когда стали гибнуть наши товарищи — ропот недовольства прошел впервые по океанам, и вот, наконец, этот нелепый случай, его оскорбления в ответ на наши увеселительные трюки, на игры наши в баскетбол и т. п. Первыми не выдержали киты. Всегда достаточно одной искры, чтобы возгорелось пламя, — и оно возгорелось. Я был последним» (АР-14-84).
Опять же каждому понятно, что речь идет о революционной газете «Искра», издававшейся Лениным с 1900 года. Таким образом, здесь с пролетариями сравнивают себя дельфины, являющиеся аналогом лирического мы в поэтических произведениях Высоцкого.
А бунт, затеянный дельфинами в океанариуме против профессора-ихтиолога, повторится в «Гербарии», где насекомые взбунтуются против зоологов: «Когда в живых нас тыкали / Зоологи иголками…» (АР-3-14), «Зоологам я мысленно / Кладу червей в постели» (АР-3-12). И начинается эта песня как раз со сравнения лирическим героем своего положения с действиями пролетариев: «.Лихие пролетарии, / Закушав водку килечкой, / Спешат в свои подполия / Налаживать борьбу, / А я лежу в гербарии, / К доске пришпилен шпилечкой, / И пальцами до боли я / По дереву скребу». Причем в черновиках ее косвенно упоминаются искра и пламя, а «зоологи», олицетворяющие собой власть, поучают остальных людей, что они не должны иметь дела с лирическим героем: «Вам противопоказаны / С ним игры, как со спичками, / Вы привилегированны, / А он — уже изгой» /5; 367/.
Соседство лирического героя и спичек (то есть огня, пламени, костра) встречается в «Дельфинах и психах» также применительно к образу героя-рассказчика: «Жгу спички и пишу. Так делал Джордано Бруно. Он и сгорел поэтому так быстро. А я не могу, я пойду и буду спать, чтобы выжить, и уж тогда…» (АР-14-52, 54). Сравним с написанной в том же году «Песней самолета-истребителя»: «Но мне не гореть на песке! <…> Последние силы жгу». А сравнение с Джордано Бруно появится и в стихотворении «Мы живем в большом селе Большие Вилы» (1971): «Хоть-сожгите меня, братья, на костре, / Как полено или как Джордано Бруно» (СЗТ-1-405) (подробнее о нем — в главе «Тема двойничества», с. 1103 — 1106).
Этот же мотив находим в черновиках песни «.Летела жизнь»: «Костер, зажженный от последней спички, / Я кровью заливал своей, и мне хотелось выть» /5; 492/; в черновиках «Таможенного досмотра»: «Пойти прямёхонько к весам? / Я очень извиняюсь: / А, скажем, ежели я сам / Легко воспламеняюсь?» (БС-18-19); в стихотворении «Поздно говорить и смешно…»: «Если хочешь подарить — подари, / Подожгут — гори!». Да и в записной книжке Высоцкого встречается знаменательная фраза: «Профессия наша — пламень страшный. И не сгореть, если по совести, нельзя»[2193] [2194]. Поэтому в стихотворении «Водой наполненные горсти…» будет сказано: «То было истинное мщенье — / Бессмысленно себя не жгут: / Людей и гор самосожженье — / Как несогласие и бунт». Бунт, понятно, против советского режима, хотя внешний сюжет стихотворения посвящен черногорцам.
Что же касается образ пролетариев, то дельфины выступали в нем и до реплики «Всегда достаточно одной искры, чтобы возгорелось пламя…»: «Дельфины-лоцманы пели песню “Вихри враждебные” и в такт ныряли на глубину» /6; 29/.
Речь идет о песне «Варшавянка» («Вихри враждебные веют над нами»), переведенной с польского на русский известным революционером-большевиком Г.М. Кржижановским, когда он находился в Бутырской тюрьме (1897). Эту песню,
