Возвращение Сэмюэля Лейка - Дженни Вингфилд

Взрослые смотрели, как играют дети, радовались и диву давались, до чего быстро они растут – особенно Блэйд. Парнишка рос, как молодой бычок на свежей траве. Во взгляде появился блеск, кожа отливает медью, с лица не сходит улыбка.

Тем временем Сэмюэль проводил дни, работая не по призванию. Ночи были еще тяжелее, чем дни. Он таил от всех растущее в душе отчаяние, но, заслышав музыку и смех из бара, часто уединялся у себя в комнате и слушал по радио передачу «Библейский час», надеясь получить у Бога ответы на свои вопросы. Иногда он ездил по окрестностям в поисках, не идет ли где-нибудь служба. Посещал молитвенные собрания, богослужения под открытым небом. Если ни в одной из белых церквей ничего не было, он отправлялся в церкви для черных, где вдохновенная музыка радовала его и утешала.

Сэмюэль приходил и уходил, а Бернис старалась почаще попадаться ему на глаза. Ее просто снедала потребность наведаться в церковь. Ничего, если она поедет с ним? Сэмюэлю неловко было отказывать, но он каждый раз звал с собой и Уиллади. У нее и без того забот хватало – присматривать за детьми, делать заготовки на зиму, – но она выкраивала время. Столь частые посещения церкви были для Уиллади непривычны и вскоре начали ее утомлять.

– Может, лучше побудем дома, все вместе? – сказала она мужу как-то вечером.

Он собирался на богослужение в Эмерсон, придорожный поселок в нескольких милях от дома. Уиллади тоже должна была ехать, но в тот день она закатала в банки двенадцать литров стручковой фасоли и столько же груш, постирала белье, сделала уборку, приготовила обед и успела порядком устать.

– Мне кажется, сидеть на заднем дворе и смотреть, как дети ловят светлячков, – тоже служение Богу.

Сэмюэль отвечал: если нет настроения, не езжай, но я не перестану искать у Бога ответов.

– Может, Бог ответит: разрежьте арбуз, и пусть сок течет по подбородку, – отозвалась Уиллади.

Сэмюэль счел, что она относится ко всему слишком легкомысленно, но был не прав. На взгляд Уиллади, Бог создал арбузы, чтобы люди утоляли жажду, а людей – чтобы те любили друг друга и радовались жизни. Если без конца искать во всем Божью волю, перестаешь замечать главное.

И все-таки она поехала с Сэмюэлем. Как и Бернис.

Тянулся август – ни ветерка, ни капли влаги. Прибыль Сэмюэля таяла, пока урожаи фермеров пеклись на полях, а те немногие, кто все-таки прежде платил не такие уж «доступные» взносы, больше не считали нужным это делать. Кое-кто даже не считал нужным открывать Сэмюэлю дверь, когда он приезжал за деньгами.

Сэмюэль ненавидел обирать людей, а применять омерзительные приемы запугивания, которым пытался научить его мистер Линдейл Страуд, он не мог. Грабеж есть грабеж, и неважно, чем добиваешься своего – пистолетом или угрозами. Сэмюэль все ждал, что Бог откроет ему новый источник доходов, но Божий замысел на поверку оказывался сложнее. Сколько ни рассылал Сэмюэль писем, работы для него не находилось. Он продолжал обращаться к знакомым священникам, но у тех был один ответ: если понадобится замена, к вам мы обратимся в первую очередь. А уже конец лета.

Перед началом учебного года Сэмюэль и Уиллади поехали с детьми в Магнолию и купили всем четверым новую обувь. Сван приглянулись черно-белые полуботинки, но мать отговорила: яркая расцветка скоро приестся, а ей в них еще ходить и ходить – пока не сносит или не станут малы. В итоге выбрали грошовые кожаные туфли – гроши предоставил Блэйд (у него теперь водилась мелочь от приятелей из бара).

Мальчикам купили кеды и по две пары джинсов каждому. В любое другое время Сэмюэль повел бы их за рубашками, а Уиллади и Сван пошли бы выбирать ткани. Сван всегда ждала этого. Представлять, что можно сотворить из куска ткани и мотка отделки, куда интереснее, чем блуждать между рядами платьев-близнецов, сплошь в полоску да в клетку, с дешевыми пуговицами и безвкусными бантиками.

На этот раз Сэмюэль даже не предложил отвести мальчиков за рубашками, а мимо прилавка с тканями прошли не оглядываясь.

– То есть как – выбрать, какие нравятся? – спросила Сван.

Минуту назад мать позвала ее в гостиную, где всюду – на диване, на стульях, на столиках – висели ткани, десятка два расцветок, не меньше.

– Ну, какие, на твой взгляд, самые симпатичные, – пояснила Уиллади. – Мне, пожалуй, больше нравятся, где рисунок помельче.

Сван зажмурила один глаз и уставилась другим на ткани – ярких и приглушенных тонов, с крупным и мелким рисунком. Их объединяло одно: все это были мешки из-под комбикорма.

– Вы с бабушкой Каллой собрались шить лоскутное одеяло? – спросила Сван, хотя ребенок, чьи родители выросли на ферме в годы Великой депрессии, хорошо знает, на что могут сгодиться мешки из-под комбикорма.

– У бабушки лоскутных одеял больше, чем людей в доме, – сказала Уиллади. – Мы нашьем миленьких платьиц.

Слово «миленькие» от мамы Сван слышала впервые. Она открыла глаз, который был закрыт, а второй зажмурила. И долго простояла не дыша.

– Я думала, платья из мешков теперь мало кто шьет, – сказала она наконец.

– Теперь мало кто в этом нуждается. – Уиллади старалась говорить бодрым голосом – как продавщица, которая расхваливает покупателю залежалый товар. – Но тебе нужны платья, а мальчикам рубашки. Выбирай первая.

Сван хотела сказать, что выбирает еще одну поездку в город за сатином и, может быть, за кружевом, но что-то в маминой решительной улыбке ее остановило. С тяжелым вздохом Сван вновь принялась разглядывать ткани. И, хорошенько подумав, объявила:

– Мальчишек не заставишь носить розовое или сиреневое, так что это мне. А им – голубые и зеленые.

У Уиллади вырвался вздох облегчения. Она сделала ставку на Сван и не прогадала.

– Значит, мы теперь бедняки? – спросила Сван.

Нет, не совсем. Настоящим беднякам нечего есть и не на что лечиться, если заболеют. Бедность и скромная жизнь – не одно и то же.

– Ведь неизвестно, сколько продлится наша скромная жизнь? Хорошо, если не до Рождества.

– Если скромная жизнь затянется до Рождества, – заверила Уиллади, – обязательно что-нибудь придумаем.

Сентябрь наступил точно по календарю и длился ровно месяц. Первый школьный день для Сван всегда большое событие, а в этом году непонятно, радоваться или нет. Главная радость – Блэйд: едет рядом в школьном автобусе, смотрит на нее снизу вверх, и от восторга ему не сидится на месте. Дядя Той заказал ему по почте черную повязку на глаз, теперь Блэйд и вправду похож на пирата – маленький пират-сорвиголова. В новой семье ему не страшно быть собой – веселым, беззаботным. Куда только подевался запуганный, робкий мальчишка.

Уиллади нашила Блэйду рубашек из той же материи, что и остальным, и в первый школьный день он настоял на том, чтобы надеть рубашку под цвет платья Сван – тоже розовую, в мелкий желтый цветочек. Бэнвилл застонал, а Нобл сказал: тебя же задразнят. Блэйд не испугался – пускай дразнят.