Шанс-2 - Василий Кононюк

Последние несколько дней установилась ясная, очень холодная погода. Середина января, крещенские морозы. Все вокруг застыло и замерло скованное холодом. В неподвижном морозном воздухе стояла звенящая тишина, в которой каждый звук разносился на километры. Застыли и все мои начинания, только винокурня дымила без перерыва. Мороз загнал домой лесорубов, Степан с отцом забросили детали к лесопилке, даже батя в кузню не появлялся. Все сидели по домам, пережидая морозы, бабы пряли пряжу, мужики что-то строгали, мастерили, пили бражку и клепали детей. Молодежь балдела на посиделках, и только я был лишний на этом празднике жизни.

Так дальше продолжаться не могло. Эти несколько недель зимы и снега, вынужденного относительного бездействия, вымотали сильнее, чем стычки и походы. И самое противное, это моя паранойя, постоянно зудящая в голове, что количество непоняток связанных со мной, очень скоро перейдет в качество. И это новое качество мне не понравится.

Такие мысли бродили в моей голове, когда торопил коней на узкой лесной дороге, окруженной застывшими и звенящими от мороза величественными деревьями, и только изредка, доносившийся из леса треск дерева, нарушал монотонный скрип полозьев моих саней. Единственное что не могло не радовать, езды было не больше чем на час, и возможно, я не успею за это время отморозить себе чего-то существенного.

– Здравствовать вам всем! Зерна привез. Покажи Мотря, куда его складывать, а вы, девки, тоже одевайтесь, поможете мне с воза мешки на плечи закидывать.

– Что, сам не возьмешь, бугай здоровый? – Нежно поздоровалась со мной младшая, не подымаясь с лавки.

– И тебе здравствовать, гость нежданный, – недовольно глянув на Ждану, что открывает свой рот без спросу, ответила Мотря. – Зачастил ты к нам. Ну хоть про гостинцы не забываешь, можно и потерпеть пока. Ждана, иди покажи, и на возе поможешь мешки подавать. – Недовольно скривившись, Ждана пошла одеваться. После того как мы вернулись обратно, и меня посадили за стол украшенный небольшим бочоночком, случайно оказавшимся в телеге, был задан закономерный вопрос.

– Ну, давай рассказывай, что за печаль тебя, в этот раз, к нам привела.

Путаясь и сбиваясь на частности, пытался донести до них, что меня тревожит, и чего мне в этой жизни не хватает. Мотря, мои проблемы понимать отказывалась, мол, надо тебе, вот и работай, кроме вас двоих с Богданом, никто в вашу голову не влезет, и вам не поможет. Две другие красавицы сидели с выражением, мы, мол, знаем, но ничего не скажем, пока нас не попросят. Поскольку Мотря этот цирк не замечала, пришлось обратить ее внимание на присутствующих.

– Погоди, Мотря, послушай. Девки твои что-то знают, да говорить не хотят. Любава, та меня видела первый раз, а имя сразу сказала, мол, не Богдан ты, а Владимир. И Ждана поняла, что двое нас в этом теле, хоть и не с чего было.

– Рассказывайте, – коротко приказала Мотря.

– Меня мать не учила, сестру мою старшую учила, пусть земля ей будет пухом, – Любава кивнула в сторону Жданы, – ее спрашивай, ее учили, как вторую душу заманивать.

– То, что я знаю, ему без надобности, – как всегда приветливо буркнула Ждана, но под требовательным взглядом Мотри рассказала немало интересного и поучительного.

Маменька ее покойная была любительница вылавливания неприкаянных душ, и широко применяла этот терапевтический прием в тех случаях, когда уже не было другого выхода. Принцип был правильным, не поможет, ну так не одна душа, а две отойдут, какая разница. Но часто помогало. Видимо будило сие действие скрытые силы организма, он начинал бороться со смертельной болячкой, и довольно успешно. Естественно дальше возникал вопрос, куда девать второе сознание, и что с ним делать. Тут тоже была отработана незамысловатая, но действенная методика, вытекающая из вечного принципа, "Мавр сделал свое дело, мавр может уходить". Хозяину тела предписывалось растворить чужое сознание в своем, а что не растворяется, задвинуть подальше, и не выпускать оттуда ни под каким предлогом. Это, помимо выздоровления, увеличивало физическую силу, реакцию, выносливость, поэтому воины, а в основном такой процедуре подвергались лишь взрослые воины с устоявшейся психикой, оставались такой терапией крайне довольны, и щедро платили.

Но ничего в этом мире не бывает за так, в данном случае, побочными явлениями были проблемы с характером пациента. Он необратимо портился. Нелюдимость, вспыльчивость, повышенная агрессивность, жестокость, кровожадность, лишь некоторые из черт, сразу проявляющиеся после вышеозначенных процедур. Но самое неприятное было не это. Все-таки пациенты, и до того, значительно отличались от ангелов, и вышеперечисленные черты, в их среде недостатками не считались. Хуже всего было то, что со временем, по прошествию нескольких лет, они теряли над собой контроль, и слетали с катушек. Как правило, это бывало в бою с врагами и проходило незамеченным, впасть в боевую ярость и погибнуть, в этом не было ничего необычного. Но когда это происходило в корчме во время попойки, и от их рук гибли товарищи, такое, безусловно, не могло остаться незамеченным. Рано или поздно кто-то обязан был ответить за это, и нетрудно догадаться, почему Ждана осталась сиротой, и была вынуждена скрываться.

Ждана отметила, что мой случай для нее необычен, она и разглядела то меня случайно, хотя, обычно, видит таких как я за километр. Затем они втроем оживленно обсуждали мою ауру, так я понял, поскольку речь шла о разноцветных искрах и свечении разных органов, причем, Мотря утверждала, что свечение Богдана после моего подселения особо не поменялось. Ну и не обошлось без экспериментов. Поскольку бить в хате было некого, все оделись, и смотрели как я в полутьме, при лунном свете, рублю дрова. При этом меня заставляли сознательно прибегать к помощи Богдана, либо рубить одному. Все пришли к выводу, что действия, требующие максимального напряжения, мы с Богданом уже автоматически выполняем синхронно, поэтому Ждана и разглядела нашу сущность, когда мы соперников в корчме мутузили. А мне по наивности казалось, что это я такой крутой. Ну да ладно, как писал поэт, сочтемся славою, ведь мы свои же люди.

О наших с Богданом перспективах на будущее, Ждана говорила осторожно, поскольку мирного сосуществования сознаний, до этого, не наблюдала, тем не менее, в благополучный исход данного эксперимента все равно не верила. Она была убеждена, что природа возьмет свое, и моя человеконенавистническая сущность рано или поздно проявится. Единственный выход для меня в данной ситуации, это уезжать далеко, далеко, где меня никто не знает, там жить, и как только почувствую, что съезжаю с катушек, благородно сложить свою голову в бою, благо найти подходящее сражение, достойное моей головы, в данный исторический период проблем не составит.

Мотря возражала, что все может быть и не так, но возражала без огонька, а ее основные рекомендации очень удачно вписывались в йогу бездействия, хотя про йогов и их учение она, наверняка, ничего не слышала. С ее точки зрения все само устаканится, дай только время, и мы с Богданом всему научимся, так маскироваться будем, родная мать не отличит. А пока, чтоб не дразнить гусей, нужно отпросится у атамана, и уехать подальше, хотя бы до весны, а там уже у всех будут другие заботы, поважнее, чем на меня глядеть, и с Богданом сравнивать. Что там будет через пару лет, то еще поглядеть надо, и от избыточной агрессивности есть действенные средства, так что и бояться нечего. Любава молчала, но когда выговорились ученые ведьмы, взяла слово и она. Не вдаваясь в подробности ожидающих меня неприятностей, она сразу перешла к сути вопроса.

– Я могу ему помочь. Меня, может, особо и не учили, но ты Ждана еще молодая и дурная, а ты Мотря уже старая, как Владимир, поэтому вы тоже ничего понять не можете. Душа у него зачерствела, никого в себя не допускает. Умом он уже понял, что без Богдана не выживет, а что делать не знает.

– Ну и что ты сделаешь?

– Дырку в его кожуре. Если он захочет.

Поскольку дорога в дальние края холодной зимой меня совсем не прельщала, да и чем аргументировать атаману такую срочность отъезда из села, тоже на ум не приходило, решился на рискованный эксперимент, мало что ли дырок во мне, одной меньше, одной больше. Хотя малая змея сразу заявила, что ничего с этого не получится, мол, мужикам голову морочить это одно, в этом деле тетка вне конкуренции, а тут только беда вместо помощи выйдет, велел ей помолчать, все, что она сказала, мы слышали.

– Ну, попробуй, – задумчиво сказала Мотря, выслушав суть предложения, – ничего с того не выйдет, но и беды не будет. Раз Владимир согласился, давай, начинай, время позднее.

Любава зажгла еще одну лучину, и сунула мне под нос.

– Если хочешь, чтоб вышло что-то, откройся мне, до конца откройся, будет тебе казаться, что ножом бью, грудь подставь, тогда, может, получится что путное, понял?