Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

Агата говорит мальчику: «Heute wirst du bei mir schlafen bleiben»[5]. Словно глухой, настораживается он, различая смысл страшного приговора. «Geh zu Wilhelmina Juliewna und sag ihr, sie sell dir ein Stuck Zeitungspapier geben, was wirst du dir unterlegen. Und schlafen wirst du im Korridor»[6].

VI

Для гармоничного развития детей Осталова каждую осень определяет их во всевозможные кружки Дворца пионеров. Случается так, что мальчики оказываются записаны в кружки самого различного профиля: шахматный, легкоатлетический, кукольный, собаководческий, фехтовальный, плавательный, хоровой, стрелковый, боксерский, литературный.

Начало кладется с платной секции обучения фигурному катанию при стадионе имени Жилова. Ездят туда трамваем. На гималайских медведей похожи братья в черного меха шубках с белыми шарфиками, в черного же меха ушаночках. Варежки на резинках продеты сквозь рукава. Шаровары глубоко-коричневого цвета. Обувшись в ботинки с привинченными лезвиями коньков, братья выпрыгивают на стеклянную сковороду катка. Дима, который не может навостриться съехать на прямых ногах с горки, а, повалившись, кувыркается, не чувствуя толчков онемевшего льда, грохается тут же, ударяясь затылком, за собой кого-нибудь непременно увлекая. Как-то девочка, не успев затормозить, коньком чиркает по Диминому лбу, когда он, как всегда не удержав равновесия, шлепается и едет на животе. Слизывая кровь, он улыбается, а Осталова, пересиливая дрожь рук, влечет сына в «травму».

Шахматным кружком руководит Ревекка Самойловна. «Сыграй с мальчиками несколько легких партий», — предлагает Ревекка юному шахматисту, лицо которого, как маска карнавальная, красно и блестяще. «Главное для шахматиста — дипломатия, — делится с Осталовыми игрок. — Нас этому тоже учат». Братья выигрывают у испытателя две, три, четыре партии. По очереди сражаются и побеждают. «Чтобы новичок поверил в себя, ему нужно поддаться», — не удерживается юный разрядник. «А ты давай всерьез», — улыбается Сережа. «Это может отпугнуть», — сознается проверяющий, сдавая шестую партию. «Смотри, у него нет затылка», — шепчет Дима брату. Смеются. «Ну как, Веня, мальчики одаренные?» — подходит Ревекка Самойловна. «Вполне. Я думаю, есть резон принять», — резюмирует Веня. «Я — тоже», — исподволь следившая за игрой, соглашается руководитель. И братьям: «Считайте себя шахматистами-профессионалами». Вене: «Ты ведь тоже начинал как домашний шахматист. Так ведь?» — «Я этого не отрицаю», — складывает фигуры в деревянный ящик Веня.

Вечером, забрав сыновей из Дворца пионеров, Анна ведет их в «Копилку». В кафе ее знают и любят. Как-то Осталову обсчитала новая официантка. Анна пожаловалась гардеробщику, вкладывая в испытанную тремя войнами ладонь традиционный двугривенный. В следующее посещение официантка, плача, возвращала пересчитанные деньги. Осталова отказалась. Через пару дней официантка — Кира — пьет у Осталовых чай, сетуя на свою судьбу матери-одиночки. Рядом, на стуле, аккуратно завязанный — словно вылезшими из него заячьими ушами — концами пододеяльника, притулился мешок с вещами, Осталовым, как оказалось, не нужными.

В «Копилке» Дима объедается настолько, что не ведает уже, как подняться со стула. Из кафе им вызывают таксомотор. В машине мальчику становится плохо. Как правило, желудок его не довозит свою изысканную трапезу до дома. В машине Диму тошнит, и Анне приходится убирать за ним полупереваренные «буше», а дома застирывать его вещи. Зная сыновью особенность травить в машине, Анна постоянно интересуется: «Дотерпишь?» — и если сын мотает головой, то нервно просит шофера: «Притормозите, мальчик подышит». Дима вылезает и приходит немножко в себя, после чего рейс продолжается.

Дома братья лопают без меры и времени. То Мариана Олафовна, то Катя пытаются установить часы питания, но все неизменно нарушается. В неурочное время мажут мальчики булку маслом, посыпая (как Софья Алексеевна) сахаром, а сверху (по-своему) солью. «У вас будет дурной вкус. Извращенный», — замечает Анна. Уплетая бутерброды, братья запивают их молоком с утопленными в нем черносливинами. Когда появится ягода на дне — какая радость!

«Ни в коем случае не возитесь после еды, — упреждает мальчиков Софья. — Может быть заворот кишок. Если сразу приедут — спасут. Опоздают... — Старуха роняет голову. — Один мальчонка...» Ребят не смущает рассказ о скоротечной смерти мальчонки, и они безудержно резвятся, пока Сережа не схватывается вдруг за живот: «Мама, что-то не то». Встревоженная, Осталова отрывается от машинки: «Очень больно?» — «Не знаю. Режет». — «Да он врет!» — ударяет брата по животу Дима. «Вот так да! Брат — брата!» — голосом как бы восторженным, но призванным углубить укор, — Софья. «Тетя Соня, они — шутят», — поясняет Анна. И Диме: «Перестань. Сейчас не до шуток. Сереженька, может быть, вызвать неотложку?»

Дима: «Скорую ему, а то загнется».

Сережа: «Молчи, свинья!»

Анна: «Прекратите! Это же — серьезно!»

Софья: «Есть один рассказ. Брат вызвау брата на дуэль. Драться на пистолетах. Шутка?!»

Дима: «Да я его без пистолета отделаю!»

Сережа: «Попробуй».

Анна: «А я не стану тебе никого вызывать, если ты будешь скандалить».

Дима: «Чего ж ты развалился? Иди сюда, я тебе врежу».

Старший брат вскакивает. Дима наваливается на него, и они катаются по полу. Бессильная разнять, Анна барабанит в стенку. Призывает: «Лева! Помоги мне! Они опять дерутся!» За дверью — движение. В комнате Лев Петрович. Молча он растаскивает мальчиков в стороны. «Помиритесь! — глаголет Софья. — Дайте друг другу руки. Вы же — братья. Самые близкие люди».

Мама принесла мандаринов. Пять килограммов — говорит, на неделю хватит. По телевизору — фильм. Рабочие, крестьяне, моряки, большевики — штурмуют дворец. Пальба и дым. Крики. В голубых отсветах экрана по очереди подбегаем к буфету, схватываем из блюда на нижней полке плод и — к дивану, где, шлепнувшись на пол, расправляемся с цитрусом. Кино кончается — на исходе и фрукты. Обнаружив пустую емкость, мама плачет: «Вы совсем не думаете о других. И о себе даже. Нам бы хватило на неделю».

Братья не знают не только того, что значит не поесть, но и того, что значит плохо поесть. Наедаются от пуза! Из «центра» Осталова привозит пищи по нескольку сумок. Котлеты из «Меркурия». Пирожные из «Залива».

Джипке, а потом Фреду покупаются пельмени, или ливерная за шестьдесят четыре, или кровяная по сорок девять, которую собаки едят без интереса. Студень по сорок пять — тем более. Мальчикам не приходит в голову мысль о дегустации предназначенной собакам пищи, столь она от них далека. Вредна. И уже будто собакой едена.

Не имея времени закупать собачью