Приключения без путешествий - Марк Зосимович Ланской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Щепочка разгорелась и затрещала. Оля уселась около стола. Дедушка Илларион молчал.
— У нас в общежитии института осталось много вещей, которые очень нужны нашему полку. Нашим бойцам не на чем спать, не в чем ходить. А у вас эти вещи всё равно будут лежать всю войну и покрываться плесенью. Верно, дедушка Илларион?
Дед полез куда-то в недра своего тулупа, достал уголок газетной бумаги, долго сворачивал его вороночкой, потом послюнил, засыпал махоркой и прохрипел:
— Дай-кось уголька.
Шурик полез в печку, поддел щепочкой красный уголек и поднес деду.
Окутавшись дымом, дедушка Илларион натужно откашлялся и, будто только сейчас рассмотрев Олю, спросил:
— Чего говоришь-то?
Оля опять повторила всё с самого начала.
— Не дам, — сказал дед.
— Почему же, дедушка? Ведь это для дела нужно. Мы город охраняем, шпионов ловим. Не могу же я в этой шубке ходить. И спать мне не на чем. Как же так, дедушка?
— Государственное имущество, — ответил дед коротко и ясно.
— А мы разве не государственные? Что ж для государства дороже, — мы или эти вещи, которые всё равно лежат и сгореть могут от первого снаряда. А мы расписку дадим, а потом всё вернем в целости.
Дед надолго задумался.
— А много ли надо?
— Да не много. Коек железных штук двадцать, подушек, одеял штук тридцать, простыней, наволочек… Табуреток еще нужно, сидеть не на чем. Потом там у вас ватники есть для производственной практики и штаны ватные…
— Комсомол?
— Комсомол, дедушка, комсомольский полк.
— Акт составишь?
— А как же! Сейчас же! — Оля вытащила из своей полевой сумки тетрадь и карандаш.
Дед достал из-под подушки ключи, поднялся, постоял и пошел из комнаты.
В обширных кладовых общежития Оля отобрала еще и занавески для окон, и бак для кипячения воды, и много других полезных предметов. Нашла она десяток старых, расползшихся по швам полушубков и тоже зачем-то включила в акт.
Узнав у деда Иллариона, что по соседству стоит зенитная часть, она поволокла за собой Шурика.
— Пойдем, боец Орехов, сейчас машину достанем, — сказала она, как всегда уверенная, что машина ее уже ждет.
Командир зенитной части внимательно их выслушал, как-то глубоко, по-штатски вздохнул, подошел к тумбочке, стоявшей у кровати, покопался в ней и положил перед бойцами комсомольского полка по ломтику хлеба, густо посыпанному искрящимися кристалликами сахарного песка.
— А машину дадите? — спросила Оля, бережно, как блюдце с горячим чаем, поднося хлеб к губам.
Командир улыбнулся:
— Ешь, ешь, думаешь, хочу откупиться?.. На преступление вы меня, ребята, толкаете. Знаете ведь, что значит сейчас литр горючего… Далеко ваш взвод?
— Что вы! Рядом! Мы пешком пришли и нисколечко не устали. Пол-литра вполне хватит.
Шурик опять подумал, что есть в Олином лице какая-то черточка, которая мешает людям ей отказать.
Командир дал машину и еще трех солдат, чтобы быстрее погрузили и выгрузили.
Игорев и все собравшиеся бойцы с изумлением встретили грузовик, набитый бесценными вещами. А когда Оля выбралась из шоферской кабины и доложила, что всё это предоставлено взводу взаймы до окончания войны, Игорев, забыв о воинском этикете, обеими руками стиснул ее маленькую заледеневшую ручку.
Поздно вечером приехал комиссар полка, и во взводе состоялось первое комсомольское собрание. Ламп не зажигали — на окнах еще не было маскировки, зато жарко топились две высокие круглые печки. Дверцы их были открыты, и пылавшие поленья отбрасывали багровые блики на лица бойцов, сидевших поближе.
Лицо комиссара оставалось в тени. Только ладонь его руки, которую он во время речи вытягивал вперед, попадала в полосу света и становилась красной, как раскаленное железо. Он говорил о комсомоле и комсомольцах, о героях гражданской войны и первых пятилеток. Сказал между прочим, что и сам бывший комсомолец, и командир полка Виктор Павлович Зубов был комсомольцем.
Шурик сидел в темном и теплом углу, прижавшись спиной к печке. За день он так устал и озяб, что сейчас глаза его закрывались и голова падала на грудь. Голос стоявшего рядом комиссара то звучал гулко, то пропадал. Мысли вслед его словам текли медленно, отставая и обрываясь.
«Дядя Витя был комсомольцем, а я и не знал… Здорово! Значит, мы оба комсомольцы… И Оля Светленькая комсомолка… Она думает, что я еще маленький… Я вот докажу, что я комсомолец — выдадут пистолет, я этого Тихона застрелю…»
Командир говорил о больших делах, которые ждут бойцов комсомольского полка.
— В городе вы первые помощники и армии и милиции. Вас касается всё — и светомаскировка в домах, и порядок на улицах, и санитарное состояние дворов. Вы будете помогать населению укрываться во время бомбежек и обстрелов. Вы будете проверять документы у подозрительных лиц и, возможно, столкнетесь с уголовниками или вражескими агентами. Вы должны быть ко всему готовы.
«Готовы, — вспомнил Шурик. — Сколько раз повторяли эту фразу: «Всегда готов!»… И сразу забывали, как «здравствуйте». Вот теперь и проверят, готов ли… Оля Светленькая готова… И я готов…»
Шурик услышал свою фамилию, вернее окончание какой-то пропущенной фразы:
