Хворый пёс - Карл Хайасен

Парень присвистнул и оглядел остров.

— Два поля? — удивился он. — Где же вы их разместите?

— О, места полно, если убрать несколько деревьев.

— А, понятно. — Парень снова взглянул на Криммлера со странной легкой ухмылкой.

— Здесь будут кондоминиумы и частные поместья, — продолжал инженер. — Прибрежные участки расходятся, как на распродаже «Бини Бэйбиз». [29] Если вас интересует, в торговом вагончике есть цветные проспекты.

— Реймонд Флойд, говорите?

— Да, он работает над южным полем.

— Впечатляет, — сказал парень. — А здесь что происходит?

— Работы для нового моста, — ответил Криммлер. — Четыре ряда, шестьдесят футов высотой.

— Это не про него писали в газетах?

— Нет.

— Вроде бы губернатор наложил вето?

— Да плюньте вы на газеты. Мост — дело решенное, как и курорт. Нам дали добро.

— Точно ли?

— Скоро сами увидите, — подмигнул Криммлер. — Очень скоро.

Послышался вопль, и инженер увидел, как один геодезист, пыхтя, гонится за большой черной собакой. Пес умудрился зацепиться поводком за треножник, и тот тащился за ним по земле, подпрыгивая, как хромой паук.

— Стой! — заорал Криммлер. — Стой, черт!

Парень бросился вдогонку. Он догнал глупого пса, распутал поводок и вернул непроворному геодезисту треножник с разбитым теодолитом. Подошедший Криммлер услышал, как парень извиняется, и заметил, как тот сунул в руку геодезисту хрустящую пачку денег. Затем парень с черной собакой направились по мосту на остров.

— Эй! — весело крикнул им вслед инженер. — Не забудьте заглянуть в киоск и взять проспект!

18

Вернувшись к своему вагончику, Криммлер с тревогой увидел, что в окнах горит свет.

Он подошел к двери и услышал всплеск возбужденных голосов:

Она меня зарежет! Эта бешеная... ох!.. сука... ай!.. зарежет меня!

Успокойтесь. Пожалуйста, постарайтесь успокоиться.

Успокоиться?! У меня в заднице... ой!.. вилка для фондю торчит! НА ПОМОЩЬ!

Сэр, наряд уже в пути.

Нет, Дебби, сюда не надо! Ты обещала... НЕ СЮДА! Уйййййй!.. Господи, смотри, что ты наделала! Будь ты проклята, сука чокнутая!!!

Криммлер собрался дать деру, но дверь вагончика распахнулась. В мгновенье ока его сграбастали, втащили внутрь и швырнули, словно куль с удобрениями, на вонявший кислятиной ковер. Криммлер ожидал узреть хаос и обезумевшую гарпию с окровавленной вилкой, занесенной над умирающим любовником...

Но в вагончике находился лишь мощного сложения человек с необычными волосами — белесыми и стоявшими торчком. На нем были шерстяной костюм и коричневые кожаные ботинки на «молнии», какие могли носить в 1964 году музыканты группы «Джерри и Пэйсмейкерс». [30]

Следов дикой резни в вагончике не было. Крики и вопли жертвы обезумевшей Дебби доносились из стереодинамиков. Иглоголовый незнакомец выключил звук, расположился в кресле и развернулся к Криммлеру.

— Я работаю на мистера Клэпли, — сказал он.

Голос звучал обманчиво мягко.

— Я тоже работаю на мистера Клэпли. — Криммлер хотел подняться с пола, но ежистый незнакомец вынул пистолет и жестом приказал не шевелиться.

— Утром вы разговаривали с парнем. Босой парень с собакой, — сказал человек. — У моста, помните?

— Конечно.

— Я за вами наблюдал. Кто он такой?

— Просто турист, — пожал плечами Криммлер. — Спрашивал о новых полях для гольфа. Я направил его в киоск с проспектами.

— Что еще?

— Это все. Почему вы ко мне врываетесь? Я могу встать?

— Нет, — ответил человек в шерстяном костюме. — Он спрашивал про мост? — Криммлер кивнул. — И что?

— Я сказал, что это дело решенное.

— Почему вы так сказали?

— Потому что он вел себя как человек с деньгами. Ведь мистер Клэпли еще продает участки, или нет?

Незнакомец вынул кассету из стереомагнитофона Криммлера и положил во внутренний карман пиджака, все время держа пистолет на виду. Интересно, с какой стати Роберту понадобился такой головорез? Может, он врет, что работает на Клэпли? Хотя сейчас это не имело значения, поскольку Криммлер относился к огнестрельному оружию с неизменным уважением.

— Я этого парня раньше не видел, — сказал инженер. — Он не назвался, да мне и в голову не пришло спрашивать.

— Он приехал с женщиной?

— Представления не имею.

— Вчера я видел, как пара в фургоне «бьюик» проезжала по мосту на остров. В машине была собака.

— Вполне возможно. — Криммлер нервничал. — Послушайте, я рассказал вам все, что знаю.

— Похоже, он баламут. Вам так не показалось? — Человек достал пиво из холодильника. — Он не разозлился, когда вы сказали про новый мост?

— Я не заметил. Какое ему дело до моста?

Человек с пистолетом помолчал, потом произнес:

— В вашей уютной консервной банке чертовски классная звуковая система.

— Да, спасибо.

— На записях прямо слышно, как люди задыхаются. Слышишь: сопят, хватают ртом воздух, обделались со страху. У первоклассной системы поразительные возможности.

— Новейшие колонки, — сказал Криммлер. — Немецкие.

Человек открыл банку и глотнул пива.

— Значит, так. Этот баламут с собакой — где он мог остановиться?

— Если не в палатке, то, наверное, в пансионе миссис Стинсон.

— Где это?

Криммлер объяснил. Человек убрал пистолет в кобуру и разрешил инженеру подняться с пола.

— Могу я узнать ваше имя? — спросил Криммлер.

— Гэш.

— Вы действительно работаете у мистера Клэпли?

— Да. Спросите у него сами. — Иглоголовый направился к выходу.

— А пленка, что вы слушали, она настоящая? Это вы там звали на помощь?

Человек рассмеялся. У него был неприятный булькающий смех, от которого по коже ползли мурашки. Криммлер пожалел, что спросил.

— Вот это да! — смеялся мистер Гэш. — Ну, уморил!

— Послушайте, я не хотел...

— Ладно, все нормально. Я смеюсь, потому что мужик с пленки мертв. Дохлее не бывает. На пленке его предсмертные слова: «Будь ты проклята, сука чокнутая!!!» и последний вздох.

Мистер Гэш усмехнулся и вышел в ночь.

В половине десятого вечера Лиза Джун Питерсон сидела одна в своем кабинете, примыкавшем к губернаторскому. Когда зазвонил телефон, Лиза решила, что это Дуглас, адвокат по завещаниям, с которым она встречалась. Каждый раз Дуглас первым делом спрашивал: «Как ты одета, Лиза Джун?»

Пребывая в игривом настроении, Лиза Джун подняла трубку и сказала:

— Я без трусиков.

Мужской голос, ниже и старше, чем у Дугласа, ответил:

— Я тоже, дорогуша.

Ответственный секретарь губернатора задохнулась.

— Ах, прекрасная юность, — продолжил голос.

Запинаясь, Лиза Джун Питерсон пробормотала извинение:

— Мне так... Я приняла вас за другого...

— Иногда и я себя не узнаю.

— Чем могу быть полезна?

— Устройте мне встречу с губернатором.

— Боюсь, его нет в городе. — Лиза Джун пыталась прийти в себя, говорить сдержанно и профессионально.

— Что ж, постараюсь поймать его в другой раз.

Что-то в голосе человека обеспокоило Лизу — даже не угроза, а непоколебимая уверенная целеустремленность.

— Может быть, я смогу помочь? — спросила она.

— Очень сомневаюсь.

— Я могу попробовать с ним связаться. Губернатор Артемус вас знает?

— По всей видимости.

— Могу я узнать ваше имя?

— Тайри. Назвать по буквам?

Лиза Джун едва не упала со стула.

— Вы шутите?

— Никоим образом.

— Вы — губернатор Тайри? Без балды?

— С каких это пор юные леди употребляют в официальной беседе подобные выражения? Я потрясен до глубины души.

Лиза Джун Питерсон уже вскочила, схватила сумочку и ключи от машины.

— Где вы находитесь? — спросила она.

— В телефонной будке на Монро.

— Встретимся у Законодательного собрания. Через десять минут.

— Зачем?

— У меня фургон «таурус». Я в голубом платье и в очках.

— И без трусиков, не забудьте.

Жизненный опыт Лизы Джун Питерсон не подготовил ее к виду Клинтона Тайри. Прежде всего поражали его габариты — он казался громадным, как рефрижератор. Затем гардероб — он был одет как уборщик: башмаки, самодельный килт и купальная шапочка. Когда он сел в машину, в уличном свете мелькнул белым бритый череп и рубиновым — искусственный глаз. И лишь когда они уже сидели на перевернутых шлакоблоках перед костерком, Лиза Джун Питерсон хорошенько рассмотрела на его щеках пышные косы, украшенные блеклыми клювами.

— Канюки, — пояснил бывший губернатор. — Неудачный выдался день.

Его темное, цвета седельной кожи лицо испещряли морщины, но озаряла та же обезоруживающая улыбка, которую Лиза Джун запомнила на ранних газетных фотографиях, когда жизнь еще не пошла наперекосяк. Инаугурационная улыбка.