Пока драконы спят - Александр Шакилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрику у графа понравилось: учиться не надо, работать не заставляют. Отдыхай себе с утра до вечера, горя не зная. И замок отличный. Стены и башни – чудо инженерной мысли, последний писк архитектурной магии. Крепкое строение, мощное. И дружина у графа опытная, при оружии и доспехах, а не пацанва из семей нищих бондов. В общем, для волнений нет причин. Жри от пуза и посещай праздники, до коих охоч граф, как пчела до цветков. Сегодня гидра обнялась с драконом, завтра палэсьмурт жизни лишился, а потом и гости знатные пожаловали, турнир еще скоро будет рыцарский… Короче, не скучно.
Эх, хорошо! Лучше, чем в Университете! Наливай да пей, поглядывай на девок да кости собакам швыряй. Благодать! Застолье без конца и края!
И сердце радостно стучит от переполняющей его любви. Все-таки он вспомнил девушку-охотницу, вспомнил свое детское обещание!
– Гель! Мечта моя, счастье мое! – прошептал так, что сам не услышал.
Улизнуть бы тихонечко, подмигнув изменчивой: давай по стене пройдемся, в бойницы на леса-болота посмотрим и закатом полюбуемся. А нельзя. Эрику приказано ухаживать за бароном, гостем графа. И чует Эрик: не избежать драчки. Очень уж старается барон поддеть дружинников графа. Сам громадный, борода рыжая заплетена в три косы, спадает до пояса, а словно ребенок – по-детски глупо подначивает меченосцев. Говорят, у барона великолепное чувство юмора, подкрепленное крепкими кулаками и острым мечом. Врут – насчет юмора.
– Эй, бритые затылки, чего уставились? Али настоящих воинов не видали никогда?! – пророкотал барон.
Тишина в ответ, воины застыли, будто мертвецы в мороз: гость ведь, а не то преподали бы урок вежливости! Граф удивленно наморщил лоб: что такое, чего мои храбрые витязи приуныли?
Первым не выдержал Ингвар Одинокий:
– Вы заблуждаетесь, барон, каждый день настоящих воинов зрим, когда в зеркала смотрим и друг на дружку.
– То-то и оно, что навроде баб любуетесь. Тьфу! Срам! Меченосцы?! Ха! Мужеложцы!
Эрик, приставленный к барону, и опомниться не успел, как завертелась драка. Дружинники понимали: убивать гостя нельзя. Калечить тоже. Но ведь как-то надо отплатить за оскорбление?! Кто-то схватил со стола кубок с вином и запустил в рыжеборода. Заодно и вилку в полет отправил. И нож. И…
Мечи в ножнах. Брызжет кровь людская из разбитых кулаками носов. Обычное застолье. Лишь только инквизитор, что сидел по правую руку от графа, невозмутимо обгладывал петушиное крылышко, причмокивая от удовольствия и не принимая участия во всеобщем веселье. И все бы ничего, но Эрик почувствовал взгляд графа.
Де Вентад пристально смотрел на лизоблюда. Давай, подмигнул он Эрику, угомони гулену, а то он мне всех воинов искалечит. Кто потом крестьян кнутами охаживать будет да на кол мягким местом сажать?
Ну?! Давай!!!
Желание хозяина – закон для лизоблюда. Будучи студентом, Эрик знался с одной красоткой, укротительницей драконов. Они встречались на крыше Университета. Однажды наездница принесла на свидание простенькую ложку и попросила помочь, пообещав за услугу пару эре. Излишку как раз нужны были деньги, вино ведь для гулянок с вльвами стоило недешево…
Ну-с, приступим. Эрика никто не должен видеть. Искусству оставаться в тени его обучали лучшие мастера. Трюгг Затейник показал множество способов уходить от чужого глаза с помощью слов и движений. Только бы не ошибиться, определяя степень освещенности зала и рассеивая чужое внимание, разворачиваясь нужной плоскостью к гулякам, отлавливая углы отблесков и обновлений Мира. Есть? Да! Напоследок надо избавиться от времени, толкающего все сущее к Рагнареку!..
Все застыло вокруг. Казалось, сам воздух загустел, превратившись в студень.
Эрик взял со стола серебряное блюдо, с которого брал пищу барон. Большое блюдо, дорогая чеканка. Лизоблюд ссыпал на пол бараньи кости и яичную скорлупу. И провел языком по рифленой поверхности. Легко. Самую малость.
И вернул блюдо на место.
Время заструилось вновь, приближая Последнюю Битву.
Барон уронил меч, схватился за грудь и захрипел:
– Пива, сукины дети! Ай, защемило, пить хочу! Пив-ва-а!!!
– Пива барону! – брызнув слюной, заорал Бернарт де Вентад.
Наморщила носик супруга, восседающая по левую руку от мужа. Мол, чего ж так кричать-то?
– Пива! – Взгляд графа был подобен острию стилета у трепетного сердца.
Эрик как никто другой прочувствовал этот взгляд, который велел: добей барона.
Добей!
Ну же!!!
Взгляд графа – стилетом в сердце. У Эрика аж дыхание перехватило – такой силы приказ исходил от хозяина. Повинуйся, раб! Добей или сам умрешь. Ну же! Добе-е-еййй!!!
Что ж, одним бароном больше, другим меньше. А значит, нырнуть надо в отблески огня свечей и тут же спрятаться в тени Одо-лекаря. Задеть локтем, как бы невзначай, серебряное блюдо, уронить со стола, да чтоб чеканкой на носок сапога, и резко подкинуть вверх, зацепив в полете губами донышко. И языком провести по закругленным краям. А теперь пусть падает на пол. Со звоном, грохотом, как угодно. Прости, барон. И прощай.
Эрик зажмурился, отчетливо представив, как рухнет, круша мебель, непомерная безжизненная плоть, как завопят слуги, начнется переполох…
Он открыл глаза.
Барон хохотал, заливаясь черным пивом. С подбородка стекала пена. Гость забыл уже о боли в груди, он задорно похрюкивал и повизгивал. Ему улыбались даже воины графа, еще не остывшие после драки. К пронзительному, вопрошающему взгляду Бернарта добавилось внимание инквизитора. Ущипнув за попку проходящую мимо служанку, барон потянулся за блюдом с жареными грибами.
Граф, не отрываясь, смотрел в глаза Эрику.
Излишек пожал плечами. Так получилось, хозяин, хреновый из меня лизоблюд. И наезднице тогда, на крыше Университета, отказал, и сейчас…
Веселье прервали отрывистые крики графа:
– В темницу лизоблюда! Живо! Пригрелся на груди! К палачу его за попытку убийства гостя моего, барона Курта!
Эрик и рта не успел открыть, тут же упал лицом вперед – его ударили в затылок. Кто-то стоял сзади, ожидая сигнала. Вспыхнуло в глазах и резко потемнело. Колени больно уткнулись в каменный пол. Оставалось только раскинуть руки и шмякнуться лицом в мусор – в кости и огрызки. Эрик так и сделал. Из носу потекло. Встать бы. Гель где-то рядом, смотрит, унижение какое…
Но встать не получилось. Отдыхай, лизоблюд, належивай бока.
…Что же это?! Как вы представляете работу во благо и ради?! Вы не владеете основами! Элементарного не знаете! О чем вы думаете?! Что намерены делать?!..
Прав был мастер Трюгг, ой как прав. Надо было учиться, а не думать о вльвах и попойках с берсерками. А теперь уже поздно…
Хруст, скрип, надрывное дыхание. Так рвется ткань, так слетают одежды, так в завязках платья путается зверь, в этих местах неведомый, обитающий у верхушек далеких гор. Большая белая кошка щерилась, не подпуская дружинников к лизоблюду. Длинный хвост хлестал по вздымающимся бокам.
Побагровев от гнева, граф вскочил, ударил кулаком по столу:
– И эту… перевертня! К палачу! Да, брат?!
– Д-да-аа, к-хх п-ппа-аал-лаччу!
В кошку полетели дубовые стулья. Изменчивая шипела от боли, когтила пол. Успокоил ее лишь глухой удар в череп, после которого она стала похожа на сугроб под ярким весенним солнцем. Мех ее растаял, втянулся в розовую кожу. Вместо опасного хищника на полу теперь лежала худенькая девушка, красивая, обнаженная. Громко хрюкнув и показав, что бы он сделал с девицей ночью, расхохотался барон Курт. С пониманием осклабились дружинники, кивая друг дружке: ага, барон верно излагает.
– Папа!
Лицо графа вспыхнуло радостью, он весь подался вперед. Даже невозмутимый инквизитор приподнялся из-за стола, с интересом глядя на девочку, что встала между воинами и лизоблюдом, между Бернартом де Вентадом и охотницей.
– Она хорошая, ее нельзя к палачу! И он хороший! Мне приснилось, что они любят друг друга! Как в сказке! Ну, папочка!
Чудеса, или Десятый рассказ о ненависти
Зачем разрешил мальчишке смазать язвы салом и руки позволил целовать?
Снизошла на инквизитора слабость надежды на выздоровление. Да, это просто смешно. Да, лучшие лекари оказались бессильны, а какой-то излишек…
Или захотелось, чтобы подцепил юноша болячку, вкусил прелестей изгнания в Миру, когда шарахается от тебя и стар и млад, и даже собственный брат не смотрит в лицо, заливая хмельным страх?! Столько лет на тропах Господних, а не смирился брат Пачини. И похоже, не смирится уже никогда.
Поутру он едва встал с постели, так ломило суставы. Жутко хотелось пить. Сутана валялась на полу – кряхтя, инквизитор наклонился, чтобы поднять ее. Кружилась голова. Он накинул на плечи рванину – и застыл посреди комнаты. Что-то не так. Беспокойство охватило его. Он чувствовал: случилось нечто значительное. Сердце бешено колотилось, Пачини ринулся к двери, схватил длинными пальцами засов – и обомлел!..
Его кисти покрывала гладкая кожа, нежная, будто не кусали ее степной ветер и морозные ночи. Ни единой раны, ни одного рубца, и гной не сочится. Неужто зелья, которыми долгие годы пичкали инквизитора, наконец подействовали? Или явился ночью к законнику хирург-имплантатор, отрезал больные конечности и взамен пришил новые, состыковав на клеточном уровне нервы? Потому и сухость во рту – из-за обезболивающего. Но в Мидгарде нет подобных спецов! Есть лишь в Императорской клинике Мира Китамаэ. Замена частей тела там обойдется в такой жизненный ресурс, что гражданскому лицу можно сразу в утилизатор ложиться. А значит…