Занзибар, или Последняя причина - Альфред Андерш

Чтобы скрыть волнение, она расхаживала по гостиничному холлу, пока он выписывал счет, потом остановилась перед витриной, в которой были выставлены посредственные кружева; теперь у меня остается абсолютный минимум, я не смогу даже дать объявление; почувствовав, что он уже выписал счет, она снова подошла к конторке, у которой стоял портье. Он протянул ей счет.

— Четыре тысячи пятьсот, пожалуйста! — сказал он.

Франциска посмотрела на квитанцию. Он выписывал по полторы тысячи лир за день.

— Вы же говорили, что номер стоит тысячу двести! — Ей удалось скрыть волнение.

— Разумеется, синьора. — Своим желтым карандашом он стал водить по квитанции, по цифрам, она в полной растерянности смотрела на какие-то колонки цифр, не в состоянии что-либо понять. — Дело в том, что надбавка за отопление засчитывается отдельно.

Она знала, что в таких случаях бесполезно сопротивляться. Словно слепая, она стала рыться в своей сумочке, сунула банкноты, которые уже держала в руке, обратно, вынула одну из двух оставшихся пятитысячных бумажек и положила на конторку. Против надбавки за отопление сопротивляться бесполезно. Сейчас ею владела только одна мысль: взять себя в руки, не допустить никакой истерической реакции.

Он дал ей сдачу пятью серебряными монетами по сто лир, и три из них она пододвинула к нему — чаевые. Он вежливо поблагодарил, но она тотчас поняла, что сделала ошибку. Я должна была не давать ничего или дать все; earn бы я не дала ничего, он подумал бы, что я сделала это из возмущения, а если бы дала все, он решил бы, что у меня много денег. А теперь он знает, что я должна считать каждый грош.

Перед гостиницей она на пару минут остановилась. Было холодно, воздух был переполнен влагой, но Франциска почувствовала дрожь не потому, что замерзла, а потому что на какое-то мгновение ей стало нехорошо. Осталось всего десять тысяч лир. И это написано на моем лице. Я выгляжу как человеку которого требуют оплату вперед.

Ею овладела уверенность, что придется капитулировать. Попросить железнодорожный билет до Дортмунда в немецком консульстве. Результат бегства: несколько дней в каком-нибудь туристском центре, где надувают и дерут деньги. А после этого улыбка Герберта, железно-корректная удовлетворенность Иоахима. Она медленно поднялась, а потом спустилась по широкому мраморному мосту через канал, который справа от гостиницы разрезал набережную дельи Скьявони, а у ограды на набережной вливался в лагуну. Был субботний вечер, улицы полны людей, большие фонари в форме канделябров освещали набережную. Франциска увидела огни в порту и над водой — в домах Джудекки. Она прошла мимо отеля «Павоне», огромные окна шикарного отеля были занавешены плотными шторами, через которые просвечивал матово-желтый теплый свет, когда-то это был и мой мир, холодным январским вечером отель выглядел словно отделенный от остального мира, с Гербертом я могла бы спокойно войти сюда, она даже вспомнила чайный зал «Павоне» — выпить чашку чаю, полистать «Вог» или пофлиртовать, пока Герберт изучает путеводитель, строго говоря, это не так уж и бессмысленно — держаться подальше от дешевых гостиниц с пыльным запахом парового отопления, носить красивую одежду, быть разборчивой в еде, спокойно читать, общаться с приятными мужчинами. Тот, кто не принадлежит к классу, который может путешествовать, позволить себе шикарные квартиры, библиотеки, лучшие напитки и врачей, мало что имеет от жизни. Чуть поколебавшись, Франциска миновала «Павоне», потом остановилась и рассеянно посмотрела на ярко освещенный Мост вздохов. Чтобы выпить чашку чая в «Павоне», даже не обязательно быть богатой. У меня никогда не было денег. Я всегда была очень хорошая секретарша.

А Герберт — очень хороший агент фирмы. И вдруг начинаешь посещать такие отели, как «Павоне», и шить одежду у лучших портных. И это вовсе не значит, что ты «собственным трудом взобралась наверх», наоборот, чувствуешь, что все это немного иллюзорно. Тут присутствует в какой-то степени авантюризм и масса снобизма, какое-то время ты ведешь эту игру, потом становится скучно, поменять что-либо уже не хочется, и не потому, что боишься грязи, явной нищеты, а потому, что ты только что вырвался из этой чистенькой бедности с ее воскресными поездками за город на маленьком автомобиле, театральными абонементами, месячной зарплатой. Неужели нет иного выбора, как между шикарной жизнью и чистенькой бедностью? Должна же быть какая-то третья возможность! Она засунула руки в карманы пальто. Удастся ли мне до среды или четверга найти эту третью возможность? Пока не кончатся последние десять тысяч лир? Она решила продолжить путь. По крайней мере, с отелями ранга «Павоне» покончено.

И в этот момент она вдруг отчетливо вспомнила сцену, разыгравшуюся между ней и портье; она в панике смотрела на прохожих; потом вдруг резко повернулась, сделала несколько шагов назад и через узкую дверь из темно-коричневого, до блеска отполированного дерева, бесшумно открывшуюся перед ней, вошла в «Павоне».

Когда он позвонил в дверь на последнем этаже старого дома на Калле-дель-Каффетьер, ему открыла Селия, сестра Джульетты. Фабио видел Селию два-три раза; она было на год младше Джульетты, стало быть, ей исполнилось двадцать; она была свежа, привлекательна какой-то терпкой красотой, у нее была упругая маленькая фигурка и загорелое, нежное и одновременно энергичное лицо, обаяние которого еще не успело развернуться в полную силу; как рассказывала ему Джульетта, она изучала в Падуе медицину и во время семестра каждое утро ездила туда.

— Какой сюрприз! — сказал Фабио. Он еще не встречал Селию у Джульетты дома. Сестры не были во враждебных отношениях, но Селия считалась удачной дочкой, а Джульетта — черной овцой в семье.

— Джульетта у себя, — сказала Селия, не глядя на него. — Входите! Она еще в постели.

Фабио не позволил себе улыбнуться, хотя по звуку ее голоса понял, что ей весьма непросто признать его связь с ее сестрой. Он услышал музыку, доносящуюся из комнаты. Квартира Джульетты состояла из прихожей, кухни и единственной комнаты, правда больше напоминающей зал. Какой-то миг он слушал музыку. Это был Брамс.

Селия исчезла в маленькой кухоньке, из которой она, похоже, и появилась, потому что на ней был фартук сестры. Фабио снял пальто и положил его на стул в прихожей. Прежде чем войти к Джульетте, он заглянул на кухню.

— Что вы здесь готовите? — спросил он.

— Завтрак, — ответила Селия. В клубах светлого пара, поднимавшегося из чайника, она выглядела чуть более раскованной, не такой официальной, как в прихожей.

— Шесть минут, — сказал Фабио. — Но, пожалуйста, точно!

Она посмотрела на него с недоумением. Он подошел к ней, легко коснулся руками ее бедер и поцеловал ее в левую часть подбородка, прямо около уголка губ. И добавил:

— Яйцо для меня.

Он проделал свой трюк так уверенно и быстро, что она оцепенела. Мой старый испытанный трюк, подумал он, самое замечательное в нем, что я никогда не планирую его заранее, он получается сам собой. Через несколько секунд, в течение которых они не дыша смотрели друг на друга, Селия сделала нечто, чего он от нее никак не ожидал: показала ему язык.

Он не хотел большего, чем это мимолетное прикосновение. Желание прикоснуться к этой приятной маленькой жеманнице удивило его самого не меньше, чем девушку. Теперь, когда ему удалось установить с ней неформальные отношения, напряженность, которую он испытывал, исчезла. Он повернулся и вышел из кухни.

Когда он открыл дверь в маленький зал, в отдаленном углу которого стояла кровать Джульетты, он услышал музыку более отчетливо. Джульетта увидела его и улыбнулась; она ничего не сказала, но сделала правой рукой круговое движение, вытянув при этом указательный палец; Фабио послушно повернулся, закрыв за собой дверь, и стал ждать, когда она наденет свое кимоно; он угадал, почувствовал, что она готова, и повернулся к ней, когда она уже шла навстречу ему по большим красным каменным плитам пола, шла босиком. Он обнял и поцеловал ее; когда она обхватила его за шею, он ощутил ее нежное тело, излучающее тепло, тонкую сияющую ткань ее кимоно, которое подчеркивало контуры ее плеч, рук, груди явственнее и сильнее, чем тонкий аромат ее духов и черно-белый шелк ее ночной сорочки. Она была такая же маленькая и стройная, как ее сестра, но если Селия была просто стройной, то Джульетта была почти худышкой. Худой и наэлектризованной. Фабио взял в руки несколько прядей ее черных волос.

— Coccola[18], - сказал он, — у тебя озябнут ноги, если ты постоишь еще немного на этом полу. — Он сказал это шепотом, чтобы не помешать звучанию музыки.