Адмирал Сенявин - Иван Фирсов

Библиотеку мою со всеми манускриптами и что с моих бумаг найдете моею рукой писано отдаю внуку моему любезному Александру Павловичу.

Копии с сего для лучшего исполнения положены в таком верном месте, что через долго или коротко нанесет стыд и посрамление неисполнителям сей моей воли…

Для блага империи Российской… советую отдалить от дел и советов… принцев Виртенберхских и с ними знаться как возможно менее, равномерно отдалить от советов обоего пола немцев». И ни слова о нем, законном наследнике, напротив — намек не только отстранить его, но и жену — «обоих пола немцев».

По существу покойная признала, что ее Павел — немец, сын немки и отца — более чем полунемца… Что сулило это России? Этим вопросом задавались всюду…

Воцарившись, император первым делом короновал своего умершего отца, Петра III. Затем останки вместе с гробом Екатерины II захоронили в соборе Петропавловской крепости. Отныне, согласно указу Павла I, наследование престола происходило по праву первородства в мужском колене. С тех пор тронного кресла династии Романовых ни разу не коснулись дамские юбки…

В наследство от Екатерины II новый император получил хотя и неплохо организованный, но довольно ветхий флот. «С восшествием нашим на прародительский престол приняли мы флоты в таком ветхом состоянии, что корабли, составляющие оные, большей частью оказались по гнилости своей на службе неспособными». Павел I намеревался реорганизовать флот, усилить его новыми кораблями, лучшими, чем иноземные. Приверженность флоту он подтвердил в первом же приказе:

«Его императорское величество сохраняет за собой звание генерал-адмирала». Следующим приказом возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в Петербург. Вскоре открыл в Петербурге и Николаеве училища корабельной архитектуры, которые замыслил, еще путешествуя по Средиземному морю.

Впервые после Петра I ввел основной закон флотской жизни — Морской устав. Нечего сказать, заступивший на престол монарх, пожалуй, впервые после своего великого прадеда не только знал, но и понимал нужды флота.

Дел государственных хватало по горло — расчищал завалы косности, стяжательства, барской лености — наследство августейшей матушки. Себя не жалел, подражал Петру, старался во все вникать. Спешил сделать многое, как будто чувствовал свой срок: «В мои лета не поднимаются на трон, а уходят!» Ему уже почти сорок пять. Нрав имел горячий, неутомимый, старался все делать добросовестно. Частенько вскипал, ежели замечал небрежение, нерадивость. Карал, невзирая на лица. Перепадало и флотским. Капитана бригадирского ранга Павла Чичагова[41] пожаловал чином, а через год уволил со службы «за строптивость нрава, без пенсии», потом осознал горячность, вернул на флот и чином повысил до контр-адмирала. На Черном море взорвался по чьему-то разгильдяйству бомбовый погреб. Сместил с должности командующего адмирала Н. Мордвинова, а затем вскоре извинился, написал ему письмо, звал на службу.

Попало и Федору Ушакову. Получил строгий высочайший выговор «за неимение во время тумана порядочных сигналов и предписанных уставом предосторожностей».

Радея о флоте, Павел I утвердил «Штаты российских флотов» для Балтики и Черного моря. То была совершенно новая организация военной силы на море. Скоро пришло время проверить ее в деле.

Для России наступило время грозовых испытаний.

…В ту пору на другом конце континента, круша обломки монархии Бурбонов, вздымались волны необузданной стихии восставшего народа. В кипении людских страстей возносили они, а затем низвергали в пропасть небытия одного за другим своих вожаков — Дантона, Робеспьера, Бабефа… Но как и во все времена, для защиты незыблемой власти имущих потребовалась сильная рука. Исподволь среди претендентов появился и стал притязать на эту роль невысокий ростом, прежде мало кому известный человек…

Весной 1789 года на Корсике к генералу Забаровскому, набиравшему по повелению Екатерины корсар, пришел с прошением двадцатилетний поручик Наполеон Бонапарт. Он бы и поступил на русскую службу, но иностранцев в русскую армию принимали на чин ниже. Наполеон отказался. Семь лет спустя он уже командовал армией, которая разгромила австрийцев и овладела всей Италией…

Французы оккупировали Корфу — ключ к Адриатике. «Острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас, чем вся Италия вместе», — доносил Бонапарт Директории. Вслед за реляциями он слал из захваченных мест в Париж контрибуцию — золото, драгоценности, шедевры искусства. Французская буржуазия входила во вкус. Война оказывалась прибыльным делом.

В мае 1798 года, захватив Ла-Валетту на Мальте, французы высадились в Египте.

Захват Мальты ударил по самолюбию русского императора. В прошлом году Павел I взял остров под опеку, его избрали гроссмейстером Ордена мальтийских рыцарей[42].

Всполошилась и Турция. От Египта рукой подать. Недавние недруги сделались друзьями поневоле, ибо у русского императора и у Турции был теперь общий враг.

Рескрипты Павла полетели в Севастополь один за другим… И вот нынче, в самый разгар кампании, едва эскадра отдала якоря, на борт флагмана поднялся курьер из Петербурга с высочайшим повелением. Эскадре предписывалось как можно быстрее следовать в Константинополь, соединиться там с турками и направиться в Средиземное море для совместных действий с армией Суворова против французов. «Вот так завсегда, — вздохнул Ушаков, — корабли расхудились в штормах, припасов еле-еле, а тут поспешай, да еще куда, к вчерашним недругам. — Федор Федорович покачал головой и вдруг повеселел. — Ну, погоди, поглядим на тебя, капудан-паша, каков ты наяву».

На утренней заре по сигналу флагмана один за другим снимались с якорей корабли эскадры. «Святой Павел», как обычно, шел головным. Несмотря на ранний час, ступени и верхняя площадка Графской пристани, мимо которой поочередно проходили корабли, были полны народа. В основном тут были офицерские и матросские жены, матери, невесты и сестры моряков. Около них сновали ребятишки, маленьких поднимали на руки. Внизу, на пристани, у самого уреза воды, вытянувшись стройной цепочкой, торжественно отдавали честь старшие офицеры во главе с контр-адмиралом Кумани. Едва подходил очередной корабль, вся пристань мгновенно расцветала трепетавшими на ветру яркими косынками и платочками. Слабые женские выкрики вроде «Счастливого плавания!» и «Счастливого возвращения!» сливались вместе и как-то сами собой единили всех. Привычка проводов, равно как и встреч эскадры, стала входить в обиход севастопольцев пять-шесть лет назад. Отцы и мужья, сыновья и братья всякий раз, покидая берега, отправлялись в море, где штормовые ветры и бури зачастую бросали их навек в объятия беснующейся стихии. В военную пору к этому прибавлялось тревожное ощущение угрозы не вернуться живым из схватки с неприятелем.

По каким-то таинственным, но известным каждому жителю Севастополя каналам от Артиллерийской бухты до Корабельной слободки с быстротой молнии разлетались вести о предстоящем походе или ожидающемся возвращении эскадры. И тогда, в дождь ли, непогоду, днем или ночью, в любой неурочный час сбегались толпы на Графскую пристань в ожидании выхода или возвращения кораблей с близкими людьми.

Ныне эскадра впервые уходила надолго и далеко от родных берегов. Потому-то на проводы вышел весь Севастополь. Жители, не успевшие на Графскую пристань, расположились на откосах и крутых берегах бухты, на Павловском мыске. Порывистый ветер то и дело доносил сюда громкие команды с лавирующих в бухте кораблей: «Право руль!», «Отводи!», «Одерживай!», «Так держать!», «Фока-булинь справа отдай!», «Брасы слева выбирай!». Слова эти понимали на Графской не только моряки, умудренные службой на кораблях, но и большинство разношерстной публики, собравшейся на берегу. Почти ежедневно, поневоле, наблюдения жителей за учениями в бухтах, частые проводы и встречи кораблей, а главным образом — общение с плавающими родичами образовали их в морской терминологии. Поэтому они с ревностью следили за быстротой и четкостью исполнения подаваемых команд и маневрами тех кораблей, где служили их близкие или знакомые.

Ежеминутно отдавая команды на руль, паруса, Сенявин нет-нет да и бросал быстрый взгляд на левую половину верхней площадки пристани. Где-то там, прислонившись к портику, в яркой оранжевой шляпке стояла его милая Тереза, прижимая к себе первенца, сына Николеньку.

Обычно все молодые офицеры приезжали в Севастополь холостыми. Некоторые начинали обзаводиться семьями не раньше чем лет через пять — десять. Другие женились и того позже; почти четверть командиров кораблей так и оставались до сих пор холостяками. Сказывались тут и скудость дамского общества в Севастополе, и отсутствие сносного жилья, и — что важно — особенности морской службы. Корабельные офицеры неделями и месяцами находились в море, часто их переводили на новые корабли в Херсон или в Николаев, где приходилось жить не один год. Так что решиться на женитьбу мог далеко не каждый.