Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич

Что он в ней нашел? Образованный, умный, светский — и она, провинциальная вздорная немецкая дамочка? Красота? Да, мила, изящна — в 744 году ей исполнилось только 32. Как и большинство немок ее круга — чересчур слезлива и сентиментальна. Пела и играла на арфе. Но ведь он не мог не увидеть, как она глупа! Просто непроходимо глупа! А когда ее пронзала какая-то мысль — мнимая обида, к примеру, — ничего не могло переубедить: топала ногами и визжала, как ненормальная, изрыгая чудовищную брань. Сколько я страдала от этих сцен в детстве, юности! Сколько получала пощечин! Неужели любовь затмила ему глаза? Мне всегда не нравились его пассии — та черкешенка, умершая при родах, от которой осталась дочь — Настя Соколова, Bibi. Тоже от него? Он и это скрыл. Записал на фамилию своего камердинера. Но воспитывал как родную. Выдал (не без моего покровительства) за того же Де Рибаса. Говорят, что составил завещание, где отписывал только Насте всю свою движимость и недвижимость, — кое-что да значит!.. Неужели моя сестра? Я и раньше задавалась этим вопросом, но ответа нет. Бецкий поражал всегда своей скрытностью. Видимо, в крови: от сознания того, что бастард, незаконный сын князя Трубецкого. Давшего ему, по совету Петра Первого, «укороченную» фамилию. Как и Гриша Потёмкин — Лизе Тёмкиной. Если слухи — правда, и Бецкий — мой отец, получается, что я тоже бастард, незаконная дочка герцогини… Цепь бастардов: Бецкий — я — и дети мои, Бобринский и Тёмкина… Кроме Павла. Впрочем, кто знает, может быть, и он — не от мужа, а от Салтыкова? Ха-ха!.. И еще вопрос: подтолкнул ли Бецкий императрицу Елизавету Петровну к мысли выбрать в невесты ее племяннику, Петру Федоровичу, именно меня? Знала ли она, что могу быть дочерью Бецкого? Видимо, догадывалась. Но такие мелочи вряд ли ее смущали: будучи сама дочерью Петра Великого от шалавой девки Марты Скавронской! Цепь бастардов! Кто законнее? Рюриковичи? Ну а Рюрик кто такой? Предводитель банды варягов-викингов — тоже мне, «голубая кровь»! Цепь невероятных условностей, ложных убеждений и слухов — вот что такое история. Победи Пугачев — создал бы свои сказки для народа. Дело не в самом человеке, не в его крови, а в легенде вокруг него. Кто смел — тот и съел!

Доложили, что фельдмаршал Суворов ожидает ее в саду, как и было оговорено накануне. Самодержица взяла зонтик-парасольку и в изящной соломенной шляпке с лентой, легком летнем платье медленно прошла галереей через Гобеленовую гостиную, повернула к боковому выходу из Таврического дворца. Ласково кивала гвардейцам, охранявшим ее покои. Добрая и мягкая дама, матушка-царица, справедливая и неспешная — этот образ ей всегда удавался на славу.

Воздух освежал кожу. Все-таки в помещении было слишком душно, а в саду, под деревьями, росшим по бокам пруда (а точнее, целой системы прудов, что соединялись с Лиговским каналом), и дышалось, и думалось необыкновенно легко. По дорожкам, посыпанным тертым кирпичом, двигалась неслышно, негрузно, несмотря на немалый вес; легкий ветерок обдувал открытую шею. Разглядела Суворова на одной из скамеек — он вскочил при виде императрицы, всё такой же живчик, невысокий, поджарый, в 66 своих лет. Ведь они ровесники — оба родились в 1729-м. Был в фельдмаршальском мундире со звездами, небольших сапожках и без парика. Совершенно седые волосы, редкие, и зачесаны от уха к макушке. Несерьезный хохолок-чубчик.

— Здравствуйте, любезный Александр Васильевич!

— Здравия желаю, матушка-государыня Екатерина Алексеевна!

Протянула руку для поцелуя, он с поклоном приложился губами к ее перчатке. Кожа под волосами на его затылке оказалась розовая, младенческая.

— Я устала сидеть в четырех стенах. Можем прогуляться по бережку. Вы не против?

— Как прикажет ваше величество.

— Я сейчас предлагаю, а не приказываю. Приказания будут впереди…

Шли какое-то время молча. Полководец ступал, ожидая первого вопроса царицы.

— Что там в Польше? Всё теперь, надеюсь, спокойно?

— В общем и целом — да. С мятежом покончено, дипломаты готовят договор по разделу территорий. Жаль, что не казнили главного злодея — Костюшко.

— Ах, оставьте, сударь, я от казни Пугачева не могу опомниться. Посидит в Петропавловке, отдохнет, никуда не денется. А потом видно будет.

— Воля ваша.

— Как живется в Тульчине?

— По-походному, но к зиме обустроим штаб-квартиру как полагается.

— Есть ли жалобы, просьбы, пожелания?

— Никак нет, всем довольны, и никто не ропщет.

— Ну, понятно: вы всегда всем довольны, Александр Васильевич.

— Я солдат, государыня, а солдатам же не пристало хныкать.

Подошли к очередной из скамеек, и Екатерина пригласила присесть. Посмотрела на Суворова изучающе:

— Ваша, фельдмаршал, версия — отчего я вызвала вас из Тульчина? Да еще принимаю в саду, вдалеке от чужих ушей?

Он ответил вдумчиво:

— Наиболее вероятное — новая кампания против турок. Дабы завершить начатое дело — то, что не успел воплотить князь Потемкин-Таврический. Я имею в виду взятие Константинополя. Следуя вашим указаниям, мы с вице-адмиралом Де Рибасом разработали стратегический план: я наземную его часть, Осип Михайлович — с моря. Всё готово, и хоть завтра в бой! За оплот православия, за Святую Софию — храм, оскверненный магометанами! Это символистично: ведь и ваше величество в прошлом — София Августа…

Самодержица улыбнулась:

— Только не святая… Это хорошо, что у вас план готов. Но отложим его реализацию на другое время. — Помолчав, сказала: — Ныне всем угроза истекает из Франции. Cette revolution est revoltante![39] Мало того, что казнили своего короля, так еще грозят свергнуть всех монархов Европы! Ну не наглость ли?

— Но они и Робеспьера казнили, якобинцы более не у власти.

— Это ничего не меняет. Где отсутствует законный монарх, там неразбериха и хаос. Наступление французов в Италии говорит о многом. Австрия и Сардиния потерпели поражение от какого-то выскочки-корсиканца! Как его? Napoleone…

— …Buonaparte, ваше величество.

— Вот-вот. Que le diable l’emporte[40], прости, Господи!

Оба при этих словах осенили себя крестами.

— В общем, австрияки ищут с нами союза. При нейтралитете Пруссии мы могли бы объединиться. Выгода двойная: ведь союзная Австрии Турция не ударит нас тогда ножом в спину.

— Несомненно, так. — Поразмыслив, Суворов задал вопрос: — Стало быть, в Италию?

Государыня подтвердила:

— Да, вначале в Италию. Нет, не завтра, не послезавтра, вы пока готовьтесь, изучайте карты, подбирайте дельных генералов, разработайте стратегию основных ударов. Ну, не мне вас учить, фельдмаршал. Надо быть готовым к следующему лету. Коли сложится…

— Ваше величество тут обмолвились, что Италия будет поначалу. Что ж потом?

Та мечтательно прикрыла глаза:

— О-о, потом… А потом должен быть Париж! — Посмотрела на него несколько игриво. — Я надеюсь, справитесь?

— Коли Бог здоровьичко не отымет, отчего ж не справиться? Чай, Париж — не крепость, штурмом брать не надобно.

— Я не сомневалась в вашем ответе, мой дорогой. — Вдруг захлопала в ладоши, как девочка: — Ой, смотрите, смотрите, из пруда выпрыгнула рыбка! Видели, видели?

Александр Васильевич заметил невозмутимо:

— Душно ей в пруду-то при таких-то погодах. Прыгает, чтоб глотнуть воздуху. — А в конце прибавил: — Из стерлядки знатная ушица по-архиерейски!

У Екатерины сморщился нос:

— Фуй, какой вы неромантический человек, право слово. Тут живая натура, трепетание жизни, а вы — про ушицу!

— Человек есмь сугубо практический и привык мыслить по-хозяйски.

— Понимаю, понимаю, конечно. И за то ценю. — Провела ладонью по его рукаву: — Как там наша Суворочка поживает? Николай Александрович говорил, будто рад безмерно.

Дочь фельдмаршала Наталья нынешней весной вышла замуж: фаворит императрицы Платон Зубов тем устроил счастье старшего брата Николая. Сам Суворов был не слишком доволен этим браком — он считал Зубовых пустыми вельможами, интриганами и льстецами, но протекция матушки-царицы оказалась сильнее нерасположения будущего тестя.