Андрейка и лодырь Ромашка - Юрий Третьяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вошла Марьмитревна и начала озираться:
– А где ж наш практикант? Ай убег?
– Учит… Не велел ходить… – шепотом сообщил Андрейка, показывая на дверь, за которой скрылся Ромашка.
– Ну-ну… – закивала Марьмитревна и на цыпочках ушла.
Для проверки Андрейка окликнул:
– Эй, ты как там? Учишь?
– Учу, учу! – веселым голосом ответил Ромашка, показывая, что все в порядке.
Андрейка перевел свое упражнение, выучил слова, а от Ромашки не слышалось ни звука.
– Идет дело? – крикнул Андрейка.
– Идет, идет! – бодро откликнулся Ромашка.
– Помощь не нужна?
– Нет! Нет!
Заподозрив неладное, Андрейка подкрался к двери и заглянул в замочную скважину.
Ромашка сидел за столом, уткнувшись носом в книжку, но только книжка была не учебник, а другая: «Ползуны по скалам». Андрейка издалека узнал ее по красной обложке, так как сам взял в библиотеке, а Ромашка когда-то уже успел утащить из Андрейкиного портфеля.
При помощи линейки, просунутой в щелку, Андрейка приподнял крючок и внезапно распахнул дверь с криком:
– Вот ты как учишь!
Но Ромашка нисколько не испугался и даже не застыдился своего обмана, а, глянув на Андрейку, захихикал с довольным видом, как дурачок Петя Курятник, и продолжал читать…
Андрейка начал отнимать книжку, но Ромашка вцепился и не отдавал, вскрикивая:
– Не трожь! Не трожь, дай до конца главы дочитать! Тут самое интересное: забодает его дикий бык?
– Не забодает, – пробовал утихомирить его Андрейка. – Я уже заглядывал в то место, там он…
– Не говори! Не говори мне! – еще отчаянней завопил Ромашка, свободной рукой затыкая по очереди то одно, то другое ухо. – Не говори, я сам прочту! Не моги конец говорить. Я все равно ничего не слышу! Не отдам, пока сам не прочту!…
Чтобы не порвать библиотечную книжку, Андрейке пришлось тащить Ромашку вместе с ней и так сажать за аккуратно прибранный стол, а Ромашка усаживаться не хотел и валился со стула во все стороны, будто был без костей. Вырвав наконец свою книжку, Андрейка подсунул ему учебник, который не забыл захватить из той комнаты:
– На!
– Не хочу, пока не дочитаю! – отбрыкивался Ромашка, стараясь свалиться на пол, но Андрейка крепко притиснул его к стулу и не отпускал, пыхтя:
– Захочешь… У меня – захочешь!…
– Все равно не буду понимать! – визжал Ромашка. – Сказал – не пойму, значит, не пойму!
– Поймешь… У меня поймешь!
И Андрейка с удовольствием дал ему по шее. Моськин подход немедленно себя оправдал: Ромашка перестал брыкаться и с удивлением спросил Андрейку:
– Ты это чего?… Дерешься, что ль?…
– Дерусь! Еще хочешь?… Ромашка покачал головой и заныл:
– Тебе не велели меня трогать… раз у меня душа вон какая… тонкая совсем…
– А у меня – толстая? – вскричал Андрейка. Ромашка, шмыгая носом, пробормотал:
– У тебя толще…
– Добавлю сейчас, она и у тебя потолстеет!
– Тебя драться, что ль, сюда пустили? – причитал Ромашка, раскрывая все-таки учебник. – Сам живет у нас, а сам дерется… Вот скажу бабушке, она тебя прогонит.
– Не боюсь! Я в другом месте жить буду! А тебя все равно буду ловить, понял? Понял, говорю?
– По-онял…
– Вот и учи! Не выучишь – смотри!
Показывая, что шутить не любит, Андрейка со всей силы ахнул кулачищем по столу: аж кулак себе отшиб, а все ручки и карандаши так и раскатились.
И Марьмитревна всунула голову в дверь, поддерживая Андрейку:
– Так его, Андрюша! Так его, лодыря! А то – гляди-кось: понимать он не хочет! Пойме-ешь, мошенские твои глаза! Он те мозги-то прочистит, сразу хотенье объявится… ишь, надулся, чуть не лопнет! Это тебе не бабку неученую обмошенничивать!…
Не видя ниоткуда помощи, Ромашка заткнул себе уши и начал читать упражнение.
Андрейка сидел на диване и гордился своей победой: этот косопузый дон Гальвальтон не знал, какой у Андрейки характер – лютый до невозможности. Хуже, чем у немки Маргариты! Если уж он кого возьмет в свои ежовые рукавицы – тут сиди и не пикни. Вмиг на путь наставит, уж будьте спокойны.
Вот сидит теперь Ромашка как миленький: надулся, чуть не лопнет, как правильно заметила бабушка, но упражнение читает, перевод слов в конце книжки отыскивает и списывает их к себе в новый словарик… Пошла машина в ход!
Нужно было сразу Моську слушать: тот, конечно, лучше Алехи разбирается в подходах, каждый день имея дело с бестолковым и хитрым братом Федором, который поминутно норовит то в погреб упасть, то утенка задушить…
Ромашка сперва все обижался – сопел, потом угрюмо спросил:
– Дер Винтер – что?
– Зима…
– А дас Хунд?
– Собака! – без запинки ответил Андрейка.
– Хм… Ну и собака… – покрутил головой Ромашка. – Бестолковый язык! Разве может быть собака среднего рода – «дас»? Если бы она была неодушевленная – тогда другое дело!
– Ихние собаки бывают всяких родов… – уклончиво разъяснил Андрейка и сделал ученику строгое замечание: – Тебе переводить задано или критиковать? Собаки ему не нравятся… Критик какой!…
Но Ромашка не унимался и продолжал выспрашивать:
– А «ист да» – что?…
Что такое «ист да», Андрейка не знал и честно признался:
– Забыл…
Ромашка оживился и начал выспрашивать слово за словом. Андрейка, как назло, ни одного не помнил… Он это упражнение не переводил, потому что оно было задано вместе со стишком. Андрейка стишок заучил, а упражнение делать не стал, рассудив, что сразу и стишок и упражнение будет для Маргариты многовато…
Сейчас он выкрутился, грозно прикрикнув:
– А словарь зачем? Я тебе что – словарь? Может, тебе и все упражнение выучить? Умный какой!
Ромашка замолк и начал быстро строчить карандашом по бумаге. Андрейка даже удивился: вот тебе и отстающий! А как быстро чешет! Что значит строгость: так и в отличники запросто выведет он хитрого лодыря Оранского.
Что и говорить, немецкий этот – язык закомуристый. Будто нарочно его придумали, чтобы людей путать. Например, к каждому существительному спереди зачем-то приставлен артикль: дер, ди, дас… Хотя, скажем, собаку – «хунд» – и без артикля видно, что она собака, а не кошка, которая будет «кац». К глаголам тоже зачем-то приставлены еще и другие глаголы – вспомогательные, а те поминутно сами по себе изменяются: то он – «хабен» и вдруг ни с того ни с сего делается «бин», а то и вовсе «зайн»! Даже нисколько не похоже! Вспомогательные нужны, наверное, затем, что настоящие глаголы – не целые, как наши, а слеплены из кусочков, которые соединены некрепко… Поэтому в предложении один кусочек от глагола находится в одном месте, а другой оказывается где-нибудь в самом хвосте. Когда про него забудешь, он вдруг и объявляется, а куда с ним деваться? Никуда не приспособишь… Ищешь в словаре глагол, а его там нету, потом оказывается, что это только вторая половинка от него, а первая стоит где-то в конце предложения отдельно, спряталась и притворяется настоящим, хорошим словом… Правда, Андрейка, как старый грибник, скоро наловчился высматривать эти мелкие убежавшие кусочки: окинет своим взглядом все предложение, заметит, где он затаился среди хороших, целых слов, вытащит оттуда, потом находит другую, отставшую от него половинку, складывает и тогда уже ищет по словарю, что они в сложенном виде значат…
Под его зорким глазом редко какому куцему словечку удавалось остаться без дела – разве уж совсем захудалое, ни на что не похожее, без которого можно и обойтись…
Пастух дядя Коля Копейкин, который в войну повидал множество пленных немцев, рассказывал, что сами они, промежду себя, разговаривают без всяких артиклей и прочего. И правильно делают: если еще и в разговоры вставлять эту чепуху, то будет еще больше путаницы!
Ромашка опять спросил:
– А что значит – «хурра»?
– Ищи сам! – не дал ему потачки Андрейка. Ромашка, пошуршав страничками учебника, сообщил:
– А это значит – «ура».
– Чего врешь? – не поверил Андрейка.
– Смотри вот в словаре!…
Андрейка заглянул в словарь – верно: по-немецки «ура» будет «хурра».
– Это они у нас содрали… – решил он. Вскоре Ромашка объявил:
– Готово!
Первым делом строгий педагог Андрейка просмотрел выписанные слова:
– А почему их так мало?
– А если остальные я знаю? – вызывающе ответил Ромашка.
Знает так знает… Начали проверять:
– Дер Винтер? – спрашивал Андрейка голосом немки Маргариты…
– Зима…
– Кальт?
– Холодно…
– Хурра?
– Ура!
Затем перешли к упражнению.
– Битте! – скомандовал Андрейка, прохаживаясь с поднятым подбородком по комнате и покусывая губы для большего сходства с Маргаритой.
Ромашка поднял брови, напрягся и начал бубнить:
