Последняя крепость Земли - Александр Золотько

– Просьба ко всем… – Голос прервался.

Пфайфер посмотрел в сторону динамика.

– Пожар? – спросил Касеев, посмотрел на Генриха Францевича и замолчал.

Что тут спрашивать? Тут их или сейчас вместе со всеми будут эвакуировать, или оставят на месте, пока пожар так или иначе закончится. Либо его погасят, либо он погаснет сам, выгорит.

– Как полагаете, почему выключилось предупреждение? – не удержался все-таки Касеев. – Его выключили за ненадобностью или сгорело то, что воспроизводило?

– А вам как больше нравится? – поинтересовался Пфайфер. – Похоже, первое. Иначе все бы уже отключилось…

Освещение мигнуло, шум вентилятора прервался. Секунда. Еще секунда.

В палате стало темно.

Пфайфер вскочил с кровати и бросился к двери, налетел на стул, споткнулся, но удержался на ногах и успел хлопнуть рукой по дверной ручке до того, как свет зажегся снова.

– Старый я, – пожаловался Генрих Францевич, прислоняясь к стене. – И даже больной. Но не дурак. А местные жители не очень садисты.

– Почему?

– Понимаете, с этими электронными замками никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Секундочку… – Генрих Францевич наклонился, держась за правый бок, несколько раз вздохнул. – Иногда замки настраиваются таким образом, что при выключении электричества их невозможно открыть. А иногда, как в нашем случае…

Пфайфер толкнул дверь. Она бесшумно открылась.

– Берите мой кофр и на выход, – скомандовал Генрих Францевич.

– Двое вышли из палаты – диспетчер посмотрел на схему. – Первый этаж, южное крыло.

Полковник чуть поморщился. Мелочь, но неприятно. Полковнику не нравились неряшливо составленные планы и мелочи, возникающие в ходе их выполнения.

На мониторе было видно, как из палаты вышли двое.

– Перехватить? – спросил диспетчер.

Все нервничают. Все, кто видел, что произошло в ангаре. Полковник сделал вид, что не заметил встревоженных взглядов всех находившихся в командном пункте.

Полтора десятка солдат, приехавших в поезде, не были в плане, но с этим можно было разобраться. Первоначально планировалось просто остановить поезд перед воротами ангара. Пассажиры должны были находиться только в первом вагоне, с усиленным бронированием. Вторая порция заложников, на всякий случай.

Потом все поползло: непонятно откуда взявшиеся солдаты, вертолеты, пришедшие им на выручку, и в довершение всего – «блеск».

Из сорока семи человек отряда шестеро убиты, двое ранены. Итого – сорок один человек, из них почти половина – техники и операторы. Остальные сейчас ставят блоки огневой поддержки в коридоре, ведущем от перрона.

Два десятка бойцов, четверо из которых стерегут выход из кафе.

И полная невозможность атаковать тех, кто сейчас находится возле перрона.

Когда восемь лет назад впервые появился «блеск», когда выяснилось, что свободные агенты вооружены такими вот пушками, кто-то печально пошутил насчет того, что полковник Кольт создал свой револьвер, чтобы уравнять шансы, а «блеск» создали, чтобы остальных втоптать в дерьмо.

У «блеска» не было ограничения в энергии и, кажется, по дальности. Он не перегревался, имел широкий выбор вариантов применения и слушался только своего свободного агента.

Лобовая атака была невозможна, обход… Можно, если не обращать внимания на чужекрыс. Тысячи этих тварей стояли вокруг Клиники. Стояли неподвижно и без единого звука.

А тут еще оператор задает бессмысленные вопросы.

Перехватить?

– А наши журналисты каким-то образом выбрались на свободу, – сказал Гриф.

– Что вы говорите! – изумился Горенко.

Его сарказму не было предела, он просто сочился из каждого слова капитана, из каждого его жеста. Капитан сидел за столиком в дальнем углу кафе и что-то выстукивал пальцами на крышке столика.

– Честное благородное, – сказал Гриф. – Честное-пречестное. Когда в ангаре полыхнуло, система протормозила, вырубилось электричество и замок у них, похоже, открылся.

Глаза начинали тлеть болью. Еле заметно. Как будто он не спал пару суток или смотрел на солнце.

Хотелось спать. Закроешь глаза – будет больно. И что делать?

Как в старой шутке. А вы не пробовали снотворное со слабительным? Эффект, говорят, потрясающий.

Что делать? Что-то же нужно делать? И ведь что странно – ведь наверняка ищут сейчас его, Грифа, роют землю, пытаясь понять, куда это он сам делся и зародыши спрятал. Если бы им кто сказал, что он тут, в Адаптационной клинике… Какие там солдаты с вертолетами! Тут бы сейчас разворачивались армии, двигались бы танки, смешивая чужекрыс с грязью.

Если бы…

Ну вот, увидел Гриф, журналистов остановили. Две пары крутых ребят блокировали работников свободных средств массовой информации, уложили их на пол, обыскали, обеспечили наручниками и погнали в хорошем темпе по коридору. Наверное, к командиру.

Хотя командиру сейчас только с пленными общаться. Командиру сейчас нужно решать, что делать со свободным агентом, застрявшим в ангаре. Нет, ну какой молодец Скиф! Сволочь, тварь продажная, убийца, а как ловко разобрался в ситуации, быстро расставил точки и обозначил приоритеты.

Заодно продемонстрировал и мощь своего оружия, и то, что жалеть не будет никого. Вертолет вон тоже спалил не дрогнувшей рукой.

За какие заслуги вас выбрали Братья, спросил совсем недавно капитан. За какие-такие заслуги?

Вот и за это тоже, подумал Гриф. За готовность убивать. Всех, кто окажется на пути. По приказу или только по необходимости. По предназначению. На мониторе было видно, как суетятся человечки в серой броне, устанавливая огнеблоки, как торопливо техники во дворе настраивают контейнеры с перехватчиками…

Интересно, что там сейчас должен думать их начальник? Свободному агенту достаточно просто настроить свой «блеск» и выжечь, превратить в спекшийся, выгоревший шлак все это заведение.

Как сам Гриф недавно сжег дом Махмудова.

Это так просто – наводишь, чуть сжимаешь теплую рукоять. И все. Главное – не подходить слишком близко к цели. Жарко. Хотя можно и просто изрубить цель в мелкое крошево жгутом, а потом уже расплавить… Или можно…

Но Скиф пока ничего этого не сделал. Значит, ему это невыгодно. Не за это ему заплатили. И не за то, конечно, чтобы перся он на Территорию в поисках залетных солдат. А за что?

Краем глаза заметил Гриф, что на экране развлекательного канала что-то изменилось. Перестали дергаться какие-то девушки, и появилась надпись. Большие красные буквы.

«Вы узнаете Правду. И Правда сделает вас свободными!»

Гриф развернул кресло к телевизору. Включил звук.

– Настал день! – сказал высокий, звенящий женский голос. – Сегодня! Сейчас! Ждите! Вы узнаете правду о Братьях!

– Слышали, капитан? – спросил Гриф. – Тут собираются правду о Братьях говорить.

На всякий случай он прогнал телевизор по остальным каналам. Та же самая надпись. На тех каналах, естественно, которые работали. Меньше половины.

Что-то у них сегодня с телевидением.

– Настал день! Сегодня! Сейчас! Ждите! Вы узнаете правду о Братьях!

– А они похожи, не находишь? – спросил Старший, глядя на мониторы.

– Друг на друга? – уточнил Младший.

Теперь на станции, кроме них, никого не было. Так надежнее, решили они. Для обслуживания станции люди не нужны. Люди сейчас скорее потенциальная угроза. Вдруг кто-то из надежных, казалось бы, людей на самом деле с фанатизмом предан делу тех или этих! Или окажется «пауком» с непомерными амбициями.

Лучше не рисковать. А сидеть в удобных креслах и сравнивать людей, застывших на улицах и площадях городов, с чужекрысами, замершими вокруг Адаптационной клиники.

– Похожи, – согласился Младший. – Неподвижные глаза, застывшие морды, тупое ожидание приказа.

– Приказали усилить бдительность, – сказал Трошин.

Никто вокруг не стал комментировать такую заботливость начальства. Все ждали. Вот-вот. Сейчас.

Техники агентства суетились, пытаясь прервать трансляцию, но что-то там у них не ладилось.

– Там нужно либо взрывать все к чертовой матери, – сказал оператор-один, – либо одно из двух.

– Сейчас, – сказал оператор-два. – Вот сейчас они угробят курицу, которая носит им золотые яйца…

– Несет, – поправил оператор-один, – носит яйца петух. А курица несет.

– Если я еще раз услышу треп не по делу, – предупредил Трошин, – то вы яйца будете носить в карманах.

– Есть, – сказал оператор-один.

– Понял, – сказал оператор-два.

Без восторга и лихости сказали, даже с легкой иронией. И эту иронию почувствовал Трошин. Набрал воздуху в легкие, чтобы отреагировать, но решил отложить. Вот вернемся с войны… Вот тогда…

Людей перед зданием СИА собралось много. Несколько десятков тысяч. Идиоты.

Какого рожна лезть на улицу, если и дома можно прекрасно все увидеть. И услышать. И не нужно стоять в толпе, под пристальным взглядом микропланов, снующих над толпой, словно стрижи.