Мартынов. Неделя стюарда - Олег Соловейский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Могу быть ещё чем-то полезен? — поинтересовался я.
— Нет, на этом всё, Матвей Михайлович, — Игорев и его помощники щёлкнули каблуками, — на этом мы откланяемся. Повестка вам придёт на домашний адрес.
— Всего хорошего, — попрощались и мы.
«Надо бы не забыть найти хорошего стряпчего» — подумал я. — «Или лучше адвоката?»
Стряпчими в допетровские времена называли личных слуг царя. Теперь же стряпчим назывался юрист, который, в основном, вёл внесудебные переговоры, решал финансовые вопросы. Этим он отличался от адвоката, который бы мне понадобился уже в суде, чтобы отстаивать мою невиновность. Но что-то мне подсказывало, что такой бесчестный человек, как этот журналист, легко может согласиться взять деньги, вместо того чтобы судиться.
За время разговора мы как-то успокоились, и дальше вечер пошёл менее бурно. Например, кто-то снова спросил меня о подробностях дуэли моего кузена Валерия с графом Григорием Озёрским. И на этот раз мне удалось рассказать историю без того, чтобы меня бесконечно перебивали.
Елизавета Георгиевна после того, как я отхлестал прутом у всех на глазах грязного писаку Бенедикта, а потом при всех же вернулся в ресторан с ней под руку, не спускала с меня влажного взгляда своих красивых глаз.
Вдруг у неё зазвонил телефон. У неё была та модель с огрызком яблока, которую мне сегодня предлагали в магазине. У остальных девушек, кстати, тоже. Должно быть, какая-то женская мода.
— Матвей, мне позвонил отец. Оказывается, во всех новостях уже сюжет с тобой и Алексеевым! — сказала она, — только вот отцу не очень понравилось, что я там тоже присутствую. Поэтому сейчас меня забирают домой. Проводи меня!
— Да я, пожалуй, тоже тогда домой отправлюсь, — решил я, — господа, дамы, было исключительно приятно с вами познакомиться! Прошу вас, не вставайте, не нужно!
Елизавета снова взяла меня под руку, и мы, слегка пошатываясь, вышли на улицу. Туда уже подъехал «Руссо-Балт» Аматуни без гербов. Подскочивший валет открыл заднюю дверь машины, чтобы туда села фрейлина Елизавета Георгиевна.
Она взяла меня за руки:
— Я буду ждать нашей следующей встречи, Матвей, — прошептала она. Не успел я ответить, как она скрылась в салоне машины.
Я проводил уезжающий со стоянку автомобиль взглядом, развязал галстук-бабочку, и пошёл пешком в сторону моря. Стояла густая чёрно-синяя южная ночь. Поначалу я подумал позвонить Тарасу, но вдруг кое-что понял.
Сейчас ночь и поблизости никого. Яра у меня более чем достаточно. Значит, мне не нужна машина, чтобы добраться домой! Я взял себя в руку. В том смысле, что поднял себя Яром, визуализировав поднимающую меня в небо огромную руку.
Наверху было хорошо, и я понёс себя в сторону моего дома, любуясь ночным видом моего Константинополя. Я полетел в сторону средиземного моря.
«Когда я летал в прошлый раз?» — начал вспоминать я. — «Когда врезался в Лену Бенесову, которая хотела поиграть на флейте на моей крыше, а в итоге затащила меня в постель. Впрочем, Елизавета Георгиевна тоже сегодня в некотором роде сыграла на флей… Так», — оборвал я себя. — «Во-первых, смеяться над проявлением девичьей нежности плохо, а во-вторых, когда же я летал в последний раз?»
«Вчера я разговаривал с Василием Петровым, секундантом графа Озёрского и налетел на бандитов в квартире во время полицейской облавы на Пиратского», — снова начал вспоминать я. — «А позавчера? Третьего дня я разговаривал с дедом о наследовании Яра и встретился с усачом в переулке. Значит, летал я и познакомился с Леной поза-позавчера».
С этими мыслями я долетел до моря. На бреющем полёте я пролетел над водной гладью и снова взмыл вверх. Этого мне показалось мало. Я уже собрался осуществить следующую задумку, как в последний момент я вспомнил о своём новом телефоне. Я достал его из кармана и сформировал из Яра что-то вроде шара, внутри которого в абсолютном вакууме находилась моя «Нокиа». От этого шара тянулась тонкая нить Яра к моей руке.
Теперь можно было делать задуманное. Как был, прямо во фраке, с высоты своего полёта я нырнул в воду. От падения захватило дух, и в тёплую воду я вошёл метра на три. Это было восхитительно. Я снова взмыл в небо и снова нырнул. И снова. И снова. Наконец, я утомился и прислушался к своему резервуару. Потратил Яра я прилично, но оставалось ещё много.
Представьте следующую картину. Звонит телефон. Большой экран светится, отображая имя звонящего. Вокруг «ладошки» темнота. Потому что она висит в ночном небе над ночным морем. По воздуху приближается едва различимая во тьме фигура. Это я в чёрном, и ещё больше потемневшем от воды фраке, лечу к своему висящему в вакуумном яровом шаре телефону, ориентируясь по тонкой ниточке Яра, которая тянется от шара к моей руке.
— Алоу, — ответил я на звонок.
— Матвей, — услышал я голос отца. Началось. — Ты что вытворяешь?
Находясь в эйфории от событий последних дней, я посчитал гнев отца довольно забавным.
— Кто это? — спросил я, как будто не видел определившийся номер и не узнал голос собственного отца.
Вопрос поставил отца в тупик. Не мог же он начать объяснять себя, говоря что-то вроде: «Это вас Михаил Юрьевич Мартынов беспокоит, ваш батюшка».
Представив это, я чуть не захохотал в голос.
— Ты это серьёзно? — наконец спросил отец.
— Отец, это ты? — снова притворился я. — Просто я же телефон сменил.
— Да, Матвей, это я, — отец, кажется, был недоволен, но по факту ко мне не могло быть претензий.
— В таком случае, здравствуй, папа, — перебил я его.
Раз уж он уже зол, терять мне особо нечего.
— Здравствуй, Матвей, — автоматически вежливо ответил отец. И снова спросил, — ты что вытворяешь?
За последние дни я столько всего сделал тайком от родственников, что даже не совсем понимал, о чём он именно говорит.
— Прежде чем я отвечу, — произнёс я, — не мог бы ты уточнить, о чём речь?
Я снова чуть не засмеялся, вспомнив, что ещё вчера, когда меня побили бандиты в квартире на улице Пиратского, во время моего неудачного паркур-путешествия, я всерьёз хотел избежать задержания полицией и объяснения с отцом или дедом.
После того, как на моих глазах Валерий превратил графа Озёрского в дождь из красных капель, после волшебных мгновений с моей прекрасной фрейлиной, после публичной экзекуции, которую я оформил Алексееву
