Зимняя жертва - Монс Каллентофт

«Интересно, это его заведение? — думает Малин. — Ведь это не миф, что иммигранты вынуждены начинать свое дело, чтобы прокормиться. Что бы сказал на это Карим? Вероятно, он поставил бы тебя в пример. Человека, который не перекладывает заботу о себе на чужие плечи, а рассчитывает только на собственные силы. Будем надеяться, что тебе воздастся по заслугам и твои сыновья, — мысленно обращается к мужчине Малин, — войдут в число лучших на своих курсах в университете. Будем надеяться на это».

— Что предпочитаете из напитков? Это входит в стоимость обеда.

— Колу, — отвечает Малин.

— То же самое, — присоединяется Зак и вытаскивает вместе с бумажником, из которого собирается расплатиться, полицейское удостоверение.

— Вы знаете некоего Карла Мюрвалля, проживающего в этом доме?

— Нет. Я такого не знаю. Он сделал какую-нибудь глупость?

— У нас нет оснований так думать, — отвечает Зак. — Мы просто хотели поговорить с ним.

— Увы.

— Это ваше заведение? — спрашивает Малин.

— Да, а что?

— Я просто спросила.

Они занимают места за столиком, откуда просматривается подъезд к дому. Через пять минут хозяин заведения ставит перед ними две пиццы. Лужицы расплавленного сливочного сыра в томатном соусе, ветчина, шампиньоны.

— Приятного аппетита.

— Спасибо, — говорит Зак.

Они обедают, поглядывая в сторону Таннефорсвеген, на проезжающие мимо автомобили, на серо-белые клубы ядовитого газа, тяжело стелющиеся по земле.

«Откуда эта пропасть между людьми одной крови?» — спрашивает себя Свен Шёман, только что закончивший допрос Якоба Мюрвалля, чьи слова засели у него в голове.

— Он выбрал свою дорогу, мы свою.

— Но вы же братья!

— Братья не всегда братья, или как?

Что может произойти между людьми, которые должны радоваться друг другу, помогать и подставлять плечо, а вместо этого сделались врагами? Многое способно встать между людьми: деньги, любовь, вера — что угодно. Но семья! Внутри семьи! Ведь если мы не можем найти общий язык в малом, как нам навести порядок в большом?

На часах половина второго.

Пицца бетонным комком лежит в желудке, и они откидываются на спинки стульев, оплетенных тростником.

— Он не вернется, — говорит Малин. — Лучше нам заехать вечером.

Зак соглашается.

— Я думаю двинуть в участок, написать полный отчет за вчерашний день. Ты можешь съездить в Юнгсбру одна и побеседовать с Никласом Нюреном?

— Хорошо, у меня там есть еще кое-какие дела, — отвечает Малин.

— Тебе нужна помощь?

— Нет, будет лучше, если я займусь этим сама.

— Как тогда, с Готфридом Карлссоном?

— Гм…

Уходя, они кивают владельцу пиццерии в знак благодарности.

— Неплохая пицца, — замечает Зак.

Карл Мюрвалль — человек, в лучшем случае не представляющий никакого интереса для своей семьи. Это точно.

— Карл? — Элиас Мюрвалль тоскливо смотрит на Свена Шёмана. — Не говори мне об этом заносчивом слизняке.

— Он сделал что-то не так?

Элиас Мюрвалль задумывается, потом на мгновение смягчается.

— Он всегда был другой, не такой, как мы, — отвечает он.

43

Малин приближается к дереву, и с глаз ее словно спадает пелена.

Она отказывается верить тому, что видит.

Одинокое дерево вовсе не так одиноко. Зеленый автомобиль-универсал с крытым багажником припаркован у дороги, а на снегу, как раз в том месте, где упало тело Бенгта Андерссона, стоит женщина, завернутая в белое. Или нет, на ней совсем ничего нет. Руки женщины подняты, глаза прикрыты.

Она не открывает их, когда Малин подъезжает ближе. Ее лицо неподвижно, а кожа белее снега, волосы между ног неправдоподобно черные. Малин останавливает машину, но женщина по-прежнему ни на что не реагирует.

Или она замерзла?

Мертва?

Она стоит прямо, но Малин видит, как вздымается ее грудная клетка и как вся она слегка покачивается на ветру.

Середина зимы — Малин ощущает это всем телом, выбираясь из автомобиля. Зима берет под контроль чувства, словно возвращая их в некое исходное положение, стирая границы между впечатлением, мыслью и действием. Голая женщина посреди поля. Час от часу безумнее и безумнее.

Щелчок захлопнувшейся дверцы автомобиля — но Малин кажется, будто не ее собственное усилие стало причиной этого звука.

Женщина, должно быть, мерзнет, и Малин молча идет к ней. Все ближе и ближе, теперь их разделяет всего несколько метров. Но глаза женщины по-прежнему прикрыты, и она дышит, подняв руки над головой. Ее лицо совершенно спокойно, а волосы цвета воронова крыла заплетены в косу, свисающую вдоль спины.

Вокруг нее равнина.

Всего лишь чуть больше недели тому назад здесь обнаружили Мяченосца, но заградительная лента убрана, и нападавший с того времени снег не может скрыть мусор, оставленный любопытными: окурки, бутылки, обертки из-под сладостей, коробки из-под гамбургеров.

— Эй!

Никакой реакции.

— Эй!

Тишина.

Эта игра начинает надоедать Малин. Помня рассказ Бёрье Сверда об их с Юханом посещении Рикарда Скуглёфа, она догадывается, кто перед ней.

Но что она здесь делает?

Малин снимает перчатку и с силой щелкает женщину по носу. Один, два раза. Женщина вздрагивает, отскакивает назад и кричит:

— Что вы делаете, черт возьми!

— Валькирия? Я Малин Форс из полиции Линчёпинга. Чем вы здесь занимаетесь?

— Медитирую. И вы помешали мне закончить. Понимаете ли вы, как это чертовски неприятно?

Кажется, до Валькирии Карлссон только сейчас доходит, на каком морозе она стоит. Она огибает Малин и идет к своей машине. Малин следует за ней.

— Почему именно здесь, Валькирия?

— Потому что здесь он был найден убитым, потому что у этого места особая энергетика. Вы тоже должны это чувствовать.

— Немного странно, не правда ли, Валькирия? Вы должны со мной согласиться.

— Нет. В этом нет ничего странного, — отвечает Валькирия Карлссон, усаживаясь в свой зеленый универсал «пежо» и кутая в длинную дубленку голое тело.

— Имеете ли вы или ваш парень какое-нибудь отношение к тому, что случилось с Бенгтом Андерссоном?

«Глупый вопрос, — думает Малин. — Но и глупый вопрос может спровоцировать стоящий ответ».

— Если мы и имеем к этому какое-нибудь отношение, едва ли я стану вам об этом рассказывать.

Валькирия Карлссон захлопывает дверцу, и скоро Малин видит лишь дым, поднимающийся к небу из выхлопной трубы исчезающего у горизонта автомобиля.

Малин поворачивается к дереву.

До него тридцать пять метров.

Она старается выбросить из головы образ обнаженной Валькирии. Ею можно заняться позже, а сейчас надо делать то, зачем она приехала.

Ты там, Бенгт?

И она видит его тело. Синее, раздутое, растерзанное, одиноко раскачивающееся на ветру.

Что надеялись увидеть здесь все эти любопытные?

Парящий дух?

Труп? Почувствовать запах насилия, смерти, такой, какой представляли ее в своих самых кошмарных снах?

Туристы в комнате страха.

Она осторожно приближается к дереву. Пульс ее успокаивается, смолкают звуки вокруг, и жизнь исчезает перед лицом того, что случилось здесь однажды. Она пытается запечатлеть эту сцену где-то в глубине своей души: безликий некто, тело, закованное в цепи, ноги, траверсы, как маленькие луны на звездном небе.

Малин стоит там, где обломилась ветка, где только что медитировала Валькирия Карлссон. Кто-то оставил на земле букет цветов с прикрепленной маленькой открыткой в пластиковой обертке.

Малин поднимает цветы, серые от мороза, читает надпись: «Что мы будем делать теперь, когда некому больше ловить наши мячи. Футбольная команда „Юнгсбру ИФ“, первый состав».

Теперь им его не хватает.

Со смертью приходит благодарность. А после благодарности? Огонь?

Малин закрывает глаза.

Что произошло, Бенгт? Где ты умер? Отчего? Кто возненавидел тебя так сильно, если это была ненависть?

Как бы я ни кричал, ты меня не слышишь, Малин Форс, поэтому не буду и пытаться. Но я стою здесь, рядом с тобой, слышу твои слова, и я благодарен тебе за все усилия и работу.

Но так ли уж это важно, собственно говоря?

Или это самое лучшее из того, чему ты можешь посвятить свое время?

Ее голое белое тело.

Вероятно, она выработала в себе невосприимчивость к холоду. Мне это никогда не удавалось.

Я знаю того, кто возненавидел так сильно.

Но была ли это ненависть?

Вот хороший вопрос.

Может, это было отчаяние? Одиночество? Или злоба? Любопытство? Жертва? Ошибка?