Генеральские игры - Александр Щелоков

Гуляев слушал, не проявляя признаков неудовольствия. В школе он таким образом слушал преподавателей, которые его отчитывали. Правда, в те времена Витя при этом выразительно шевелил ушами, но здесь этого делать не стал. Он лишь скептически улыбался. Точно так же улыбался и сам Бергман. Он крутил в пальцах дорогую авторучку типа «Гвоздь». Гуляев видел такие в магазине «Лайт оф фридем» — «Свет свободы» на Торговой улице, которая при советской власти была Пушкинской. Там в стеклянной витрине рядом с образцом ручки стояла табличка с текстом: «Ручка „Гвоздь“ — свидетельство вашего преуспевания. Она хорошо сочетается с серым костюмом, автомобилем „Ранглер“ и легкой небритостью лица. Цена — 150 тысяч рублей».

Гуляев, разглядев стило, которое ничего особого собой не представляло, подумал, что ему свидетельства преуспевания проще и выгоднее купить в виде обычных «шариков» и писать ими до посинения. Это позволяло не думать о необходимости покупать машину «Ранглер» и бриться ежедневно вопреки моде. Но сам факт, что особняки, костюмы «из Парижу», престижные иностранные машины, выпендрежные авторучки все больше и больше становились свидетельствами положения в обществе, был ему неприятен.

Однако Бергман прав в главном: считаться с реалиями приходилось. Деньги стали в обществе властью, и эта власть защищала себя с помощью законов. Потому требовалось проявлять крайнюю осторожность, ибо трудно проводить различия между криминалом и бизнесом.

— Тем не менее, — продолжал Бергман с холодной вежливостью, — я понимаю — вы не остановитесь и сумеете получить нужное вам разрешение. Чтобы не держать ни вас, ни себя в напряжении, выполню вашу просьбу. Сейчас, Виктор Петрович, я приглашу юриста. Поговорите с ним. Как два профессионала. Это будет интересно.

Бергман нажал клавишу интерфона.

— Лия Григорьевна, пригласите ко мне Резника. Если ему не трудно, пусть поторопится.

«Во дает, — подумал Гуляев, — ну, артист! К нему, как рассказывают, сам мэр попал на прием по записи, а он здесь изображает этакого супердемократа, к которому верный пес — юрист может прийти сразу или по своему усмотрению задержаться. Ну, валокордин!»

В кабинет вошел юрист — седовласый гигант с фигурой борца-тяжеловеса. Голос его прозвучал громко и вроде бы даже сердито:

— Слушаю, Корнелий Иосифович.

— Герман, будь добр, — Бергман доброжелательно улыбался, — возьми с собой господина… — он замялся и тут же поправился, — товарища следователя из военной прокуратуры. Побеседуйте…

В кабинете юриста, небольшом, но удобно обставленном, Гуляев изложил Резнику свою просьбу. Тот внимательно выслушал, внешне не проявляя эмоций. Ответил спокойно, тоном вразумляющим.

— Мы уходили от моего шефа вместе. Он представил вас и сказал: «Побеседуйте». На большее я им не уполномочен. Вы вправе обижаться на меня, но у нас нет того бардака, какой господствует в армии. Здесь приказы не обсуждаются. А вот беседовать мы можем сколько угодно.

— Да, но… — Гуляев пытался воспротивиться. Резник его перебил.

— Минуточку, коллега, я ещё не все сказал.

— Слушаю.

— Я готов пойти на нарушение и кое-что вам покажу. Но… — он поднял предупреждающе ладонь, — сугубо между нами.

— Хорошо, покажите.

Резник пощелкал по клавиатуре компьютера, вызвал нужный файл. Запустил принтер. Протянул Гуляеву бумагу с напечатанным текстом.

— Взгляните на этот документ.

Гуляев взял бумагу и стал читать:

«Оплата господину Бергману Давиду Иосифовичу в соответствии с условием контракта была перечислена на расчетный счет Бергмана Д. И. в „Вабанке“ № 92299668 по чеку № 308301 от 10 сентября 1992 года от испанского банка „Бильбао Бискойя“ на сумму два миллиона четыреста тысяч американских долларов. Чек выдан на имя Бергмана Д. И. директором немецкой фирмы „Трансидер“ Карлом Штайном в качестве платежа за консультации по вопросам приобретения материальных ценностей бывшей Советской Армии, расформированной в соответствии с распоряжением президента России».

— Забавный документ. — Гуляев улыбнулся и положил бумажку на стол. — Интересно, какую же надо дать консультацию, чтобы её оценили в два миллиона долларов?

Резник расхохотался искренне и свободно.

— Если речь идет о сделке на триста-четыреста миллионов долларов, а консультант дает совет, как из такой суммы сохранить сто, почему он не заслуживает двухпроцентного вознаграждения?

— Короче, насколько я понял, речь вдет не о консультации, а о продаже коммерческой информации?

— Пардон! Пардон! — Резник помахал рукой, словно отгонял комара, который пытался сесть ему на нос. — Я привел пример, а вы переносите его на конкретное дело. Впрочем, чтобы не интриговать вас, скажу, такой человек, как господин директор Карл Штайн, может просто выдать кредит человеку, который того заслуживает. И нет закона, запрещающего это.

— Разве я против? — Гуляев смиренно опустил глаза. — Просто сказал, что документ забавный.

— Тем не менее он отвечает всем требованиям законодательства и не может быть опротестован. Что касается налогов с указанной суммы, то они перечислены в налоговые органы в установленном порядке. И еще, чтобы вы знали. Деньги, которые получил Давид Иосифович, ни от кого не скрывались. Они легли в основание «Вабанка», который на сегодня стал крупнейшей кредитной структурой региона.

— Могу я забрать документ с собой?

— Минутку.

Резник взял бумагу со стола, опустил в измельчитель. Загудел двигатель, превращая документ в бумажную лапшу.

— Только когда передо мной будет постановление прокурора. Договорились? А теперь, простите… — Резник с сокрушенным видом развел руками. — У меня дела… Вас проводят.

— Рад был познакомиться.

Резник ласково помахал майору рукой.

В один из теплых летних вечеров Руфина привезла Шоркина на дачу господина Первушина — президента акционерной компании «Востокэксим». Хозяин — мужик богатый и гостеприимный, из бывших советских партийных работников, давал для избранной публики «топлес бал».

Первой части названия тусовки, которую Руфина произнесла невнятно, Шоркин значения не придал: бал есть бал, как его ни назови.

Они приехали в дачный поселок, когда уже темнело.

Шоркин в черном костюме-тройке при галстуке-бабочке. Руфина в золотистом платье из парчи, которое облегало её фигуру, как лайковая перчатка руку.

Машину оставили на улице, приткнув её к длинному ряду других, таких же крутых и престижных. По улице прохаживались мрачные «секьюрити», приглядывавшие за порядком и хозяйскими машинами.

Большой сад освещали гирлянды разноцветных лампочек. Было тепло. В цветах вдоль дорожки, которая вела к даче, звенели сверчки. На огромной крытой веранде, среди богато сервированных столов, толпились гости.

Шоркин от неожиданности сдержал шаг. То, что он увидел, поразило: мужчины были в черных строгих костюмах. Женщины — именно это и повергло Шоркина в изумление — ходили по веранде раздетые. Правда, не совсем. Кое-что на них было. Некоторые оставались в коротких юбках, другие в черных колготках, обтягивавших ноги и бедра, третьи — в трусиках-бикини. Однако все остальное, что называлось телом, у них было открытым и выставлялось на всеобщее обозрение.

Тут до Шоркина дошло. «Топлес бал», — сказала Руфина. «Топлес» означает без верхней части одежды, и понятие можно перевести как «полуголый». Как же он не просек этого сразу!

Публика, собравшаяся у Первушина, уже давно успела похвастаться друг перед другом всем, что имела и чем гордилась, — городскими квартирами, загородными коттеджами, автомашинами, катерами… Теперь пришла очередь демонстрировать телесные достоинства жен, любовниц и даже дочерей.

Сделав вид, что нисколько не удивлен, Шоркин пригнулся к уху Руфины.

— Почему такая дискриминация? Женщины раздеты, а мужики чуть не в тулупах.

Руфина усмехнулась.

— Ты этих мужиков раздень. Рискни. И увидишь паучьи животики на тоненьких ножках. Элита…

— А ты? — Шоркин спросил насмешливо. — Тоже разденешься?

— Я? — Руфина расстегнула «молнию» и отделила верхнюю часть платья от нижней. — Держи.

— Финочка, чао!

К ним подошла стройная длинноногая блондинка с бедрами, покрытыми узкой зеленой ленточкой трусиков.

— Может быть, ты меня познакомишь?

— Здравствуй, Эдит. Миша, это дочь хозяина дома. Эдит Первушина.

— Здравствуйте. — Шоркин склонил голову, не подавая руки.

— Фина, ты разрешишь пригласить твоего… — Эдит запнулась, но быстро нашла нужное слово, — твоего боевика?

— Приглашай.

— Мы станцуем? — Эдит обстреляла Шоркина глазами, подошла к нему так близко, что коснулась его открытой грудью.

Шоркин взглянул на Руфину. Та кивнула, выдавая разрешение.

Шоркин положил руку на талию Эдит, ощутив под ладонью бархатистую горячую кожу. Они шагнули, поймали ритм музыки и двинулись в танце.