Геродотова Скифия. Историко-географический анализ - Борис Рыбаков

Большие и устойчивые союзы славянских племен, пережиточные признаки которых ощущаются в средневековых археологических материалах, мыслились Нестором как самая древняя политическая форма славянского быта в отдаленные времена первичного размещения славян в Европе. Мы не можем, разумеется, полностью полагаться на хронологические расчеты и предположения средневекового историка, но мы должны считаться с тем, что эти союзы племен поставлены Нестором как первые камни фундамента общеславянской истории задолго до начала великого расселения в VI в. н. э.

География археологических культур скифо-лужицкой эпохи, времени бурного расцвета праславянской жизни и времени оборонительных действий против кельтов на западе и скифов на востоке, дает нам весьма убедительные контуры больших и могущественных племенных союзов именно в тех самых местах, где жили потом летописные поляне, мазовшане, древляне. Следует ли это считать случайным совпадением?

До сих пор мы шли ретроспективным путем, углубляясь от известного к неизвестному. В последовательном же развитии мы получим следующую картину исторических судеб славянства.

1. В середине II тысячелетия до н. э., в расцвет бронзового века, когда затихло широкое расселение индоевропейских пастухов скотоводов, севернее европейского горного барьера обозначилась большая группа скотоводческо-земледельческих племен, обнаружившая значительное единство (или одинаковость) на пространстве от Одера до Днепра и даже далее на северо-восток (тшинецко-комаровская культура).

Протяженность земли праславян с запада на восток — около 1300 км, а с севера на юг — 300–400 км.

Именно к этому времени лингвисты относят обособление, вычленение праславян.

2. К концу бронзового века, к IX–VIII вв. до н. э., западная половина обширного праславянского мира оказалась втянутой в сферу лужицкой (кельтской?) культуры, а восточная половина соприкасались с киммерийцами (иранцами?), противоборствуя с ними, но воспринимая некоторые элементы их культуры.

К этому времени относится удивительное совпадение конфигурации двух ареалов: во-первых, чернолесской культуры X–VIII вв. до н. э., а во-вторых, наиболее архаичной гидронимики, что не оставляет сомнений в праславянском характере чернолесской культуры Среднего Поднепровья.

Вероятнее всего, что праславяне чернолесского времени, вынужденные отражать наезды кочевых киммерийцев, не только научились ковать железное оружие и строить могучие крепости на южной границе, но и создали союз нескольких племен между Днепром и Бугом, получивший название «сколотов». Название это дожило до середины V в., когда Геродот зафиксировал его как самоназвание ряда земледельческих племен лесостепного Поднепровья. Союз сколотов мог не охватывать всех праславянских племен восточной половины славянства.

3. Смена киммерийцев скифами в VII в. до н. э. привела, очевидно, к тому, что сколотский племенной союз вошел в обширную федерацию, условно называвшуюся Скифией. Однако праславяне-сколоты, надо полагать, сохраняли определенную автономию: южная система крепостей, защищавших от кочевников, подновилась, были воздвигнуты и новые крепости. Праславяне-днепряне (борисфениты) имели свой особый морской порт, носивший их имя (милетская Ольвия), путь к которому лежал в стороне от земли царских скифов. И в то же время не подлежит сомнению сильное сращивание праславянской культуры со скифской, восприятие славянской знатью всех основных элементов скифской всаднической культуры (оружие, сбруя, звериный стиль) и в какой-то мере, может быть, даже языка. В. И. Абаевым отмечен целый ряд скифских элементов в славянском, В. Георгиев, производя периодизацию по форме названия верховного божества («Дайвас — Deus» — «Бог» — «Господь»), устанавливает, что именно в скифское время произошла значительная иранизация праславянского языка и взамен индоевропейского Daiwas (Див) утвердилось у славян иранское обозначение Бог, Boh[217].

Геродот не говорит об отличии сколотского языка от скифского, но предостерегает от путаницы, замечая, что скифами их, сколотов, назвали греки. Это могло быть результатом вполне естественного в тех условиях сходства одежды и вооружения, а также и двуязычия борисфенитского купечества и знати, постоянно общавшихся со скифами. Резкое обособление Геродотом собственно скифов (не знающих пашен, не сеющих хлеба, владеющих только стадами в безлесной степи, кочующих в повозках) от тех племен, для которых главнейшим священным предметом был золотой плуг, упавший с неба (сколотов, ошибочно называемых скифами), не дает нам права распространять данные о земледельцах нескифах на скифские кочевые племена даже в том случае, если имена земледельческих царей имеют ираноязычный облик.

Западная половина праславянского мира в это время по-прежнему находилась в составе обширной лужицкой общности, что обусловило различие в археологическом облике восточной и западной половин, но нисколько не противоречит существованию этнического единства и одинаковости языковых процессов, на которой настаивают лингвисты. До сих пор остаются в силе (хотя часто и забываются) слова Любора Нидерле, сказанные им после того, как он очертил общую прародину: «Население Повисленья было всегда под влиянием иных культур, чем население Поднепровья, а культура западных славян была всегда отлична от культуры славян восточных»[218].

Несмотря на внешние различия лужицкой и скифской половин славянства, общность исторического процесса явно ощущается в том, что в эту эпоху подъема формировались обширные территориальные союзы племен, находившиеся, судя по археологическим данным, точно в тех самых местах, где их указывают (иногда ретроспективно, как, например, Нестор) позднейшие письменные источники. Форма образования имен этих союзов («поляне», «мазовшане») очерчивает единую обширную область, полностью покрывающую и лужицкую и скифскую половины праславянского мира VI–V вв. до н. э.

4. Исчезновение лужицкой культуры и падение Скифии как большой федеративной державы привело к устранению тех двух внешних сил, которые вносили различия в разные половины праславянского мира. Понизился общий уровень. На несколько столетий устанавливается известное единство двух археологических культур (зарубинецкой и пшеворской), хотя внешние связи снова появляются: на западе растет воздействие германских племен, а на востоке — сарматских.

5. Новый подъем и существенные изменения в культуре происходят во II–IV вв. н. э., когда Римская империя в результате завоеваний Траяна в Дакии и Причерноморье стала почти непосредственной соседкой славян и своим ненасытным импортом хлеба оказала благотворное воздействие на лесостепную часть славянских племен (черняховская культура). Облик восточной и западной половин славянства снова стал разниться, но, кроме того римский экспорт разных изделий сильно нивелировал культуру славянских и германских (готы) племен, что нередко запутывает исследователей.

6. Падение Римской империи в V в. н. э., прекращение благоприятных «трояновых веков», смена в степях иранских кочевников тюрками — все это привело к новому падению культуры и к новому (на этот раз последнему) воскрешению общеславянского единства, выразившемуся в широком распространении в старых тшинецко-пшеворо-зарубинецких рамках последней общеславянской культуры пражского типа. Далее последовало великое расселение славян, распадение славянского единства и создание больших феодальных государств, ставших новыми центрами притяжения и консолидации.

Рассмотрев все аргументы в пользу отнесения северо-западной земледельческой части Скифии к праславянам, обратимся к части записей Геродота о местных преданиях племен, почитающих плуг с ярмом священным даром небес и главной святыней всего народа.

Записи Геродота мы можем сопоставить с некоторыми ценными отрывками других авторов (Алкман, Валерий Флакк, Диодор Сицилийский), что уже делалось исследователями неоднократно, с «археологической историей» Среднего Поднепровья и с украинским и русским фольклором, дающим интереснейшие параллели свидетельствам древних авторов.

Рассказ Геродота о происхождении четырех сколотских племен представляет собой запись местного среднеднепровского эпического сказания с элементами мифа о первочеловеке. Среднеднепровское, борисфенитское происхождение сказания твердо определяется двумя признаками: почитанием земледельческих орудий и происхождением первого человека от дочери Днепра; сочетание этих признаков исключает скифскую кочевую, беспашенную среду и переносит место действия сказания выше по Днепру, в земледельческую лесостепь Среднего Поднепровья, так хорошо знакомую нам по обильным археологическим материалам X–IV вв. до н. э.