Жениться и обезвредить - Андрей Белянин

Купцы напряженно сопели, видимо тоже не зная, с чего начать, а вот трактирщик сорвался уже через минуту:

– Уж ты извиняй, как хочешь, сыскной воевода, да тока к тебе у нас обид нет! И бабушке твоей, и Фоме Силычу в моём заведении почёт и рюмка бесплатная завсегда обеспечены будут. А вот девку отдай! Из-за неё все беды, пущай ответ перед народом держит. А то… вона как! Кому без бороды ходить опозоренному, а её милиция от смертоубийства обеляет?! Не по совести энто!

Да-а… предупреждала меня бабка. Не верил. Вот и получил прилюдно, в лицо, умыли так умыли… заслуженно. Однако, вместо того чтоб извиниться и разобраться со всем по-человечески (они же нормальные люди!), меня вдруг захлестнула жгучая обида. Да не буду я никому ничего объяснять!

– Пошли вон с дороги, – незнакомым мне самому голосом рявкнул я. Еремеев за моей спиной с готовностью выхватил тяжёлую саблю.

– Ты это… участковый, не дури, – опять начал старший Анисимов. – Мы ж не звери, сами мужики, всё понимаем, а тока ведьма она. Брыкина почём зря извела, хороший работник был, а теперь вона и тебе глаза застила… Отойди, по-человечески просим. Не след за такую заступаться…

Объяснять кому-либо, что моя Олёна ни в чём не виновна, теперь было бесполезно. У тех, кто сзади, покачивались в руках солидные дубины, сами купцы вытащили из-за пазухи разбойничьи кистени, и чувствовалось, что владеть они ими умеют ничуть не хуже, чем торговать.

– Мильцанера и стрельца со старушкой до смерти не бить! – тонко напомнил Грымов, поправляя фальшивую бороду, чтоб не мешала говорить. В его руке тускло блеснул засапожный нож. – А с энтой чернявой разговор короткий, она самолично к нам в дом горе-злосчастье привела… Да побыстрее, не увидел бы кто?!

– Вот тока троньте девку, – хищно ощерилась Баба-яга, и в тот миг я не дал бы за купеческие жизни самого затёртого грошика, но моя невеста сама загородила главу экспертного отдела, и кто кого ударил первым, было уже не разобрать.

Помню лишь, что поначалу все мы развлеклись от души. Я броском с упором ноги в живот нейтрализовал об забор младшего Анисимова, Фома с рёвом кинулся на холопов, бешено махая саблей, а Олёна, закусив косу, как боец Шаолиня, в доли секунды так обработала старшего купца, что он рухнул всей тушей на месте, даже не успев всхлипнуть. Трактирщик ужом проскользнул у меня под рукой и мог бы натворить бед, если бы в то же мгновение над улицей не раздалась лающая немецкая речь:

– Ахтунг, ахтунг! Хендэ хох! Бросьте оружие, вы все арестованы за попытку нападения на сотрудников лукошкинской милиции!

В пылу кратковременной схватки никто и не заметил, как мы оказались в плотном кольце ружейных стволов. Суровые лица законопослушных немцев Кнута Гамсуновича не оставляли нападавшим ни единого шанса!

– Тьфу, нехристи басурманские, – тоскливо взвыл трактирщик, бросая на землю нож.

Немецкий посол тут же шагнул к нему, хлёстко отвешивая благородную пощёчину.

– Дурак! Мы любим наш город, нашу слободу, наших русских друзей. Никто не смеет нарушать правопорядок и угрожать органам полиции. Дас ист беспредел! Вы все должны будете понести суровое наказание, и, если герр Ивашов даст такой приказ, я собственноручно расстреляю вас по закону военного времени!

– Спасибо, господин посол. – Я отряхнул китель и пожал ему руку. – Вы вовремя, но в принципе мы бы и сами справились. Митя при вас?

– Найн, он передал ваши указания и куда-то убежал ещё. Мы выдвигались на предначертанный нам участок несения службы.

– Продолжайте, – по-военному кивнул я, ибо обстановка волей-неволей обязывала. – По пути сдайте этих правонарушителей первому же наряду наших стрельцов.

– Яволь, герр Ивашов! – Немецкий посол отсалютовал мне парадной шпагой. – Мы будем стоять там, где приказано, и не отступим! Со мной все честные немцы. Лукошкино – наш фатерланд…

– В этом плане нашим ещё есть чему у вас поучиться, – себе под нос буркнул я и чуть громче добавил: – Ещё раз спасибо за своевременную помощь!

– Сочтёмся, – чисто по-русски подмигнул мне господин Шпицрутенберг, и мы пошли своей дорогой. Побитых и не успевших удрать нападающих увели под дулами немецких охотничьих штуцеров.

Я подошёл к Олёне и обнял её, чувствуя, как её сердечко бьётся в мою грудь. Ну вот… наверное, это стоило бы назвать боевым крещением – бывшая бесовка Кощея бьется с уличными хулиганами за честь милицейского мундира. Еремеев, завистливо глянув в мою сторону, начал оттирать полой кафтана несуществующую кровь с клинка, по-моему, он никого не порезал, только удерживал на расстоянии. Яга вообще ворчала, дескать, её «опять обошли, и подраться-то не дали, и в поросят превратить никого не позволили, а Олёнка твоя дерётся охально – не пристало жене участкового так высоко коленку задирать…» и так далее.

– За это следует поругать, – для виду согласился я и нежно шепнул на ушко любимой: – Не делай так больше. Они были опасны, а я не хотел бы потерять тебя перед самым венцом. Да и с кровавыми ранами отец Кондрат в церковь не пустит.

– Я буду стараться, защитник ты мой, сыскной воевода! Ни храбрее, ни краше тебя нет, а уж заботливее…

– Издеваешься?

– Ага! – счастливо мурлыкнула она, чмокнула меня в нос и, обернувшись, притопнула каблучком. – Ну так что, мы идём али нет? Служба службой, а у меня свадьба!

– Да уж, на такое дело грех опаздывать, – засуетилась Яга, отпихнула Олёну в сторону, привычно подцепляя меня под локоток. – Отсель расходимся. Встречаемся у храма. Лихо нам сейчас, конечно, подгадило, однако ж, думаю, главный бой у алтаря будет. До сих пор оно только силушку пробовало, а там уж… Эх, не попустим, сослуживцы!

Все собрались, выдохнули и пошли – двое налево, двое направо. Хорошо бы Митька первым добежал до храма и вовсю приложился к неутомимой провокации древнего бога. Кстати, не знаю, заметила ли наша специалистка по магии и чародейству, что в городе увеличилось количество прямых столкновений.

Я в том плане, что драк стало больше, стрельцы докладывали. А этот момент надо учитывать. Не исключено, что одноглазый бог просто не может не ввязаться в потасовку. Быть может, ему это напоминает о кровавых боях и великих сражениях прошлого, когда он на восьминогом коне с копьём в руках водил в атаку целые армии! И если оно действительно так, то я нащупал у нашего таинственного противника самое слабое место…

Впрочем, сама Баба-яга мои рассуждения на эту тему слушала рассеянно, у неё был свой план. Но раз она со мной им не делится, то и я оставляю за собой право действовать по собственному усмотрению. Надеюсь, мы не слишком столкнёмся лбами? В конце концов, у нас одни и те же интересы.

…Мы добрались. Обе группы. Причём практически одновременно. Не пострадала одна Олёна. Всем остальным так или иначе не повезло. Похоже, Лихо догадалось о наших намерениях и распоясалось вовсю.

Мы столкнулись нос к носу у ворот маленького храма Ивана-воина. Видели бы вы глаза моей невесты, когда она заметила, что я сильно хромаю, а Баба-яга почти едет у меня на спине, крепко зажмурившись и закрывая лицо руками. Видели бы вы мою вытянувшуюся физиономию, когда я понял, что бывшая бесовка едва ли не прёт на своём горбу тело нашего коренастого сотника. Голова Еремеева была обвязана неровной белой полосой, оторванной от подола нижней рубашки моей Олёны. Глупых вопросов на этот раз не задавал никто, мы лишь уточнили детали. Не кого и почему, а где и как.

– Кошка дорогу перебежала, в неудачном месте, резко, без предупреждения, из-за угла. Я чуть наступил ей на хвост, дёрнулся, упал, подвернул лодыжку. Бабуля плюнула на эту заразу, но не попала, а кошка прыгнула на забор, стряхнув на нас пыль и чьи-то опилки. Яге глаз запорошило, левый, открыть не может. Но дошли…

– Со мной ничего, любимый, ни царапинки, а вот твой друг… Бревно ему на голову упало. Да-да, я сама удивилась! Шли себе осторожно, вроде чисто всё, а как купола увидали, сразу шаг прибавили, а там дерево на конце улицы, дуб старый. С него жёлудь упал Фоме Силычу по шапке. Он жёлудь-то подхватил да на нервах обратно запустил, шагу не сделал – сверху огромная ветка отпала и… Прямо по голове! Ветка сухая, толстая, как бревно… Ну или как полено, всё равно больно ведь! Я перевязала, чем могла, и к вам…

– Угу, – понимающе кивнул я. – Заносим по очереди?

– Куды?! И гдей-то я?! – донеслось из храма, и покачивающийся отец Кондрат уставился на нас совершено осоловелыми глазами.

Сказать, что он был пьян, значило бессовестно смягчить ситуацию. Наш самый суровый священник был абсолютно никакой в хлам, как распоследний питерский сантехник в канун дня праздника Парижской коммуны! Какое венчание?! Он на ногах-то едва держался, взгляда сфокусировать не мог, а языком пролялякивал такие невразумительные вещи, что хорошо, если понимал себя сам.

Я заскрипел зубами, мы проигрывали ещё до прямого столкновения…

Бабка кое-как сползла с моих плеч и поковыляла за ограду. Одной пощёчины хватило, чтоб батюшка пришёл в себя. Хотя бы частично…