Дикий Волк - Гордон Диксон

– М-р Кейл, находящийся здесь, утверждает, что он один из Высокородных. Что вы думаете по этому поводу, губернатор?

Глаза губернатора неотрывно следили за Джимом. Он открыл было рот, заколебался, затем заговорил с сильным акцентом, произнося земные слова.

– Нет, нет, – сказал он. – Он не Высокородный. Он никак не может быть Высокородным. Нет… НЕТ!

Аудитория позади него разом вздохнула, раздалось нечто похожее на стон, как бы дань реакции. Джим медленно поднялся с кресла и скрестил руки на груди.

– Сядьте, м-р Кейл! – выкрикнул Хейнман.

Но Джим не обратил на его слова никакого внимания.

– Адок! – сказал он в пустое пространство.

И внезапно Адок появился перед ним, стоя впереди стола Джима на ничем не занятом пространстве между этим столом и сценой, на которой восседали члены Комиссии. Он стоял молча, его могучее тело слегка блестело в электрическом свете, белые полосы энергетических лент выделялись на его руках, теле и ногах.

Позади Джима аудитория разом выдохнула, на этот раз с трепетом. Затем – тишина.

– Адок, – сказал Джим, – это наружная стена. Я хочу, чтобы ты открыл ее. Никакого шума, никаких обломков, никакого повышения температуры. Я просто хочу, чтобы ты открыл ее.

Адок чуть повернулся к стене, на которую указал Джим. Казалось, Старкиен не сделал ни одного движения, но внезапно на секунду вспыхнул свет, который казалось, способен был ослепить всех, и какой-то непонятный звук, словно хлопнула пробка от шампанского, пронесся над залом.

Там, где была стена, образовалось отверстие правильной формы, десяти футов в высоту и пятидесяти в длину – с гладко закругленными краями, как будто камень был расплавлен.

Через это отверстие виднелись крыши прилегающих зданий, голубое небо и маленькие облачка на нем, бегущие в даль. Джим указал на небо.

– Это облака, Адок, – сказал он. – Убери их.

Раздалось пять или шесть коротких звуков, напоминающих свист, настолько коротких, что человеческое ухо не в состоянии было уловить их.

Небо очистилось.

Джим повернулся, глядя на немного приподнятую сцену. Медленно он поднял руку и указал на губернатора Альфы Центавра.

– Адок… – начал он.

Маленькая коричневая фигурка внезапно сорвалась со сцены и бросилась к Джиму, пытаясь схватить его за руку, и упала перед ним на колени.

– Нет, нет, Высокородный! – вскричал губернатор на языке Империи.

Затем, в отчаянии, он перешел на английский.

– Нет! – закричал он, чуть ли не выворачивая голову и глядя на членов Комиссии. Его голос с сильным акцентом дико звучал в гробовой тишине. – Я ошибался. Он – ВЫСОКОРОДНЫЙ. Говорю вам, он Высокородный!

Голос губернатора поднялся до визга. Хейнман и другие члены Комиссии уставились на него со смешанным чувством ужаса и неверия. Он повернулся, оставаясь стоять на коленях, и очутился лицом к Джиму.

– Нет, нет! – закричал он. – Я говорю вам так не потому, что он указал на меня. Нет! Это из-за Старкиена! Вы не понимаете! Старкиены не подчиняются никому, кроме Императора и тех Высокородных, которым Император велит подчиниться. Старкиены не могут так повиноваться никому, кроме Высокородного! Это правда! Он действительно Высокородный, и я был неправ! Я был неправ! Вы должны обращаться с ним, как с Высокородным! Потому, что он действительно Высокородный!

Истерически рыдая, губернатор повалился на пол. Джим почувствовал, как чья-то рука скользнула к нему в ладонь. И чуть повернув голову, он увидел, что Ро поднялась со своего места и сейчас стоит рядом с ним.

– Да, действительно, – медленно сказала Ро Хейнману на правильном, но неуклюжем английском языке. – Я – Высокородная, и я говорю вам, что Джим – тоже. Император усыновил его, это с одной стороны, но даже Император сказал, что не дает Джиму ничего, чем бы тот уже не владел. Джим рисковал своей жизнью за всех нас, и он привел с собой меня и Адока, чтобы мы помогли вашему народу когда-нибудь взять в свои руки наследство Империи. – Она указала на губернатора. – Этот человек, должно быть, из тех, кто участвовал в заговоре Галиана. Он послал с Земли камень от имени Джима. Только это был не камень, а устройство, проецирующее голубой свет на Вотана. И бедный Император решил, что он видит Голубого Зверя из своих кошмаров, и так напугался, что приказал убить Вотана, как раз так, как и планировал Галиан. Не этот ли человек предложил вам судить Джима за предательство?

– Я лгал. Я сказал им, что принцесса Афуан скоро сменит Высокородного Словиэля, и что тогда она будет мстить Земле за то, что сделал на Тронном Мире Высокородный Джим, – простонал губернатор, пряча лицо в ладонях. – Но я был неправ, неправ! Он – Высокородный! Не только из-за усыновления, но и по рождению! Я был неправ, неправ…

На лице Хейнмана происходила бурная смена чувств, но в конце концов одно победило все, и он стал похож на человека, который только что вышел из темного туннеля после долгих блужданий к дневному свету, настолько яркому, что его тяжело было выносить глазам.

Джим взглянул на него, затем кивнул на маленького губернатора, и вновь хмуро уставился на Хейнмана.

– Да, – сказал Джим. – Теперь вы понимаете. Теперь вы можете понять, почему Империю любой ценой нельзя было допустить к Земле.