Быть бардом непросто - Дарья Ковальская

– Люблю деловых парнишек.

– Не заблуждайтесь, он старше вас втрое, – ухмыляюсь я.

Аид и барон Монтегью подписывают договор, согласно которому я три ночи должен петь серенады под окнами прелестной Мариэтты. И если она клюнет – нас ждет незабываемое шоу.

Также барон обещает покинуть город на три дня, дабы развязать супруге руки. На самом же деле он останется здесь, а точнее – снимет комнату в одном из лучших борделей города. На мой вопрос: «А почему в борделе?» – мне уже никто не отвечает. И барон, и эльф в дальнейшем делают вид, что меня в комнате вообще нет.

Сижу, сочиняю прекрасную серенаду для прекрасной девушки. Передо мной на столе стоит ее портрет. Запасливый барон также принес ее локон, подвязку и корсет – это для вдохновения.

Повертев все это в руках и оценив пухленькую розовощекую прелестницу, сажусь писать. Аид, когда возвращается в дом (ходил провожать барона), первым делом спрашивает:

– Как сочиняется?

– Да так. Пытаюсь поймать волну вдохновения.

– Ну и как? – интересуется он очень мрачным тоном.

– Последняя только что схлынула. Даже не знаю почему.

Светлый вздыхает, закрывает дверь и бросает у камина новую охапку дров.

– Этого надолго не хватит.

– Надолго и не надо. До завтра хватит. А завтра – пойдешь петь.

– А если дождь?

– Ну и что?

– Ты совсем идиот или только притворяешься? – У Аида дергается бровь. А еще светлые ненавидят, когда к ним обращаются без должного почтения. Их это бесит, что меня неизменно радует. – Как я буду перекрикивать раскаты грома? Или предлагаешь залезть на подоконник и орать серенаду в открытое окно?

– Надо будет – залезешь. Десять золотых на дороге не валяются.

– Пять. Вдруг она не суккуб? Ты только посмотри на нее. Где стройность? Где изящность? Что это за колобок с губками? – сую портрет прелестницы ему под нос.

Аид как раз сидит на корточках и помешивает огонь в камине. На портрет он глядит лишь краем глаза.

– Суккубы перевоплощаются, подстраиваясь под вкус своей жертвы. Это-то ты должен знать.

– Прости. Проспал занятие о нежити.

– Оно и видно. Короче. Твори давай. У тебя вся ночь впереди и весь следующий день. И только попробуй лечь спать, не озвучив мне шедевр, – убью.

У меня аж уши опускаются в разные стороны. Ничего себе, как тут кое-кто обнаглел! А в глаз?

…Ладно-ладно. Чуть что, сразу в драку и мораль читать. Если коротко – он уделал меня одной фразой: «Только балакать и умеешь, бард фигов». Теперь задета честь профессионала! Пододвигаю к себе подсвечник с зажженными свечами и отковыриваю оплывшие куски воска. Итак! Приступим. Чувствую, это будет шедевр.

Прошло три часа. Время – десять вечера.

– Я есть хочу.

– Написал?

– Не могу я писать на голодный желудок.

Аид молча встает, накидывает куртку, сует в карман один из золотых и уходит. Мрачно смотрю ему вслед. Мне почему-то становится стыдно.

Прошло еще два часа. Полночь.

Икаю от переедания. А муза все не идет. Я бы даже сказал: она тщательно меня избегает, с визгом удирает по лабиринтам подсознания. Я ее пытаюсь поймать, обещаю много-много любви и счастья, а эта… короче, чего-то у меня не рифмуется ничего. Надо поспать. Завтра еще целый день будет.

Проходит еще час.

Прикладываю к фингалу золотой. Душу греет то, что лечение у меня ну очень дорогое. Спящий светлый нервирует и навевает желания одно другого ужаснее: расчленить, поджечь, треснуть табуреткой между ног… Ладно, последнее, пожалуй, слишком жестоко. Жуть! Я же пацифист.

Три часа утра.

Я люблю тебя, любовь моя,Люблю, любя, так как, тебя.Люблю, блюю… блю… гм… н-да.

Отодвигаюсь от стола и пытаюсь понять, какого хрена я вообще так напрягаюсь не пойми из-за кого и для чего. Накатаю, что попроще, и сойдет!

Трясущейся рукой беру сломанное в трех местах перо. Черный от клякс лист молчаливо вопиет. Я скоро кровью писать начну… хм… А это мысль.

Открывший глаза Аид с удивлением наблюдает за Фтором: темный расковыривает палец и выливает три капли крови в чернильницу. После чего, пошевелив ушами и клыкасто улыбнувшись, начинает быстро что-то корябать на листке бумаги. Куча испорченных бумажек валяется на полу, шепот, скрип табурета и шум дождя разрезают тишину на мелкие полоски.

Аид снова закрывает глаза и отворачивается к стенке.

В пять утра я с гордостью падаю в кровать. На столе остаются лежать исписанные листы бумаги. Надеюсь, время я потратил не зря, и белобрысый не заставит переписывать. Все. Всем спокойной ночи, до вечера – не будить.

Меня будят намного раньше: просто выливают на голову стакан холодной воды. Ненавижу, когда меня так будят. Долго пытаюсь донести сей факт до светлого, но все без толку. Если ему надо, чтобы я срочно встал, – он и фаерболом в меня запустит, а потом отволочет, куда ему надо.

– Пошли.

Стою, рычу, пытаюсь держать себя в руках.

– Куда? – вытираю капли воды со лба и иду натягивать куртку.

– Узнаешь.

На улице прохладно, солнце только-только озаряет первыми косыми лучами ту щель между скалами, в которой затаился город. Сунув руки в карманы, мечтаю о теплом плаще. Эта куртка вряд ли спасет меня от заморозков, так что скоро мне предстоит сильно померзнуть.

– Эй! А куда мы тащимся в такую рань?

– Для темного эльфа ты слишком большая неженка.

– Я бард! У меня душа поэта, а она требует уюта и блаженства. Запомни, рифма и холод – несовместимы!

Аид только пожимает плечами и молчит, так что дальше мы идем молча. Что ж, рано или поздно я все узнаю.

Твори добро-о на всей земле-э,Твори добро-о друзьям на радость,Не за красивое: «Пошел ты!» —А чтобы сделать другу га-адость!

Иду, распеваю новые куплеты, радостно оглядываюсь по сторонам. Я проснулся! Утренняя хандра схлынула, и мне хочется петь, смеяться и улыбаться всему миру.

Аид натягивает капюшон так, что даже глаз не видно. И держится от меня на расстоянии. Ну и пусть. Я ни за что не заткнусь.

С любопытством оглядываюсь по сторонам, раздумываю, чем бы еще украсить сегодняшний день. О! Старушка выходит из лавки с тяжелой корзиной. Надо помочь! И тогда я напишу обалденную песню о любви к старшему поколению.

Подхожу, вежливо улыбаюсь. Старуха подслеповато щурится, пытается понять, кто перед ней. Аид идет дальше, даже не тормозит.

– Мадам, позвольте вам помочь, – элегантно склоняюсь к трясущейся ручке и клыкасто улыбаюсь женщине.

Визг и обморок меня слегка расстраивают. Беру корзину – в одну руку, старушку – в другую и заношу все это в магазинчик.

– Где она живет?

Продавец, как раз занимающийся сортировкой картофеля, испуганно на меня смотрит.

Сгружаю старушку на прилавок и требовательно тыкаю в нее пальцем.

– Я сегодня добрый и доставлю ее прямо домой. Где она живет?

Мужик переводит взгляд со старухи на меня и обратно. Та, кажется, не дышит. Или дышит? О, глаза открыла! Отлично.

– Ты где живешь?

Второй ее вопль и удар банкой с огурцами по голове я переношу уже не так стоически, и, когда Аид врывается в лавку, я как раз зависаю над несчастной со зверским выражением лица.

Он подходит, берет меня за ухо и тащит наружу. А уши у всех эльфов чувствительны до безобразия. Так что к моему величайшему сожалению, я ничего не могу сделать. Последнее, что говорит старуха:

– Вы тоже видели это чудовище? Он хотел украсть мои овощи!

– Хватит дурачиться, у нас мало времени.

– Да ну тебя. Я просто хотел ей помочь.

– С чего это вдруг?

– У меня настроение хорошее… было.

– А сейчас?

– Хуже некуда.

– Отлично.

– Ты не понимаешь! Мне не хватает пары строчек в тексте! Что-нибудь о спасении невинных и убогих. И чтобы их написать, я должен сам прочувствовать, что именно ощущает спаситель, когда его благодарят со слезами на глазах. Без этого рифма мертва! Смотри, там продается одежда!

– И что?

– Ну если нам заплатят – я куплю себе новые вещи.

– Ты сегодня какой-то странный.

– Пошли! Посмотрим, что там есть. Это послужит дополнительным стимулом для того, чтобы закончить все в сроки наилучшим образом.

– Н-да?

Аид пристально на меня смотрит. А я… стою перед ним в рваной и не слишком свежей рубашке, накинутой поверх нее залатанной куртке, которую продувает насквозь. Штаны помнят все, что с ними сделала жизнь, у правого сапога начинает отходить подошва, а в дыру вызывающе выглядывает большой палец правой ноги.

– Ну так как? – надеюсь, мои глаза достаточно убедительны. Я даже уши опускаю, чтобы казаться милым.

Светлый вздыхает:

– Ладно. Пошли. Но только на пять минут.

Меня уже нет на улице. Только дверь сиротливо покачивается на ветру, да из магазина доносится вопль продавца.

Вы когда-нибудь заходили в лавку без денег? А в дорогую лавку с красивыми вещами, дорогой одеждой и толстым продавцом? И чтобы еще на пороге вас облили презрением с ног до головы и посоветовали пойти и поискать себе вещи где-нибудь еще? Не было такого? А вот со мной такое происходит довольно часто. Не то чтобы меня это сильно задевало, но неприятно – это факт.