Портрет миссис Шарбук - Джеффри Форд

— Вчера я потерпел небольшое фиаско, — сообщил Шенц, — и потому у меня был приступ слабости. — Руки Шенца вцепились в подлокотники кресла, словно он боялся, что его унесет порывом воздуха.

— И что же случилось?

— Можешь себе представить — Хастеллы отказались принять мою работу. Сказали, мол, не будут ее покупать, потому что это халтура, на их детей ничуть не похоже. — Он покачал головой. — Не мечи бисер перед свиньями! В последние недели жизни я тратил свое время и талант на олухов.

— Я слышал, что у Хастелла недавно начались серьезные финансовые затруднения. Может быть, причина в этом.

— Пьямбо, спасибо тебе за доброту, но мне стало известно, что он только-только получил повышение.

Я пристыженно опустил глаза — меня поймали на лжи.

— Однако худа без добра не бывает, — продолжил Шенц. — Я собирал вещички, когда дети выскочили из своей засады и принялись меня обнимать и целовать. Мы с этими маленькими негодяями стали такими друзьями — водой не разольешь. Мне будет их не хватать. Перед тем как уйти, я отдал им остатки конфет.

Я не знал, как приступить к предмету, который собирался с ним обсудить. Время для такого разговора было самое неподходящее, но я понимал: Шенц мчится к своей гибели так быстро, что другой возможности поговорить с ним мне, возможно, и не представится.

— Я был в доме миссис Шарбук, — сказал я.

— Ну и как поживает моя любимая загадка?

— Ее нет.

— Главный вопрос звучит так: а была ли она вообще?

— Я хочу сказать, что дом пуст. Дверь оставлена незапертой. Я вошел внутрь и осмотрел все — не найдется ли объяснений тому, что произошло.

— И что же ты там нашел?

— На чердаке валяются ее портреты, кисти кое-кого из моих любимых художников. — И я увидел, как у Шенца отвисла челюсть.

Он целую минуту сидел молча, потом взял сигарету с маленького столика рядом с его креслом. Вытащил из кармана спички. Закурил и выдохнул идеально круглое колечко голубого дыма.

— Значит, тебе все известно.

— Прекрасная работа.

— Закончив и получив свой жалкий гонорар, я возненавидел написанный мною портрет. А поначалу я был уверен, что достиг невозможного.

— А кто сказал, что не достиг? Ведь мы здесь можем полагаться только на слово ненормальной женщины.

— Нет, Пьямбо, я знал, что у меня ничего не вышло, когда получил вознаграждение. Я это чувствовал, и моя уверенность все время росла, как пустота, медленно погашая всякое желание браться за кисть.

Я хотел было сказать ему, что этот заказ не имеет никакого отношения к живописи, но я уже и сам начал испытывать такое же чувство.

— Почему ты позволил мне ввязаться в это обреченное дело, почему не предупредил меня?

— Я сожалею, что не предупредил. Я так верил в твои способности. Я искренне считал, что ты можешь добиться успеха. Сам я, получив ее заказ, играл честно, не пытался найти никаких посторонних сведений. Только наши встречи и ее безумные истории. Я думал, что если сумею тебе помочь, заставлю нарушить правила игры, буду направлять как следует, то ты ее непременно обставишь.

— Шенц, боюсь, твое представление о моих способностях оказалось немного преувеличенным, хотя я и ценю этот вотум доверия.

— Нет. — Шенц покачал головой, и я уловил нотку досады в его голосе. — Дело ведь не только во мне. Саботт тоже верил в тебя, и, может быть, больше, чем я. В тот день, когда я встретил его в клубе незадолго до смерти, он рассказал мне о странном заказе, который совершенно сбил его с пути истинного. И потому, когда некий слепой джентльмен сделал мне это предложение, я знал, во что ввязываюсь. Саботт советовал мне держаться подальше от Сивиллы, но, когда мне представилась такая возможность, я не в силах был отказаться, хотя он и предупреждал, что это кончится моей гибелью. А знаешь, что еще он мне сказал? — спросил Шенц. Я промолчал. — Вот что: «Оставьте это для Пьямбо. Ему это по плечу». Тогда я не придал его словам никакого значения. Сказать по правде, я просто списал это на его безумие. Но, как я уже говорил, получив этот заказ, я решил, что настал поворотный момент, когда я смогу испытать себя, понять, чего стою. Я хотел доказать себе: я смогу добиться того, что, по мнению Саботта, было по силам только тебе. Признаю, это было ребячеством.

— Забудь об этом, Шенц. Выкинь эту историю из головы, и ты скоро опять станешь самим собой.

— Поверь мне, я пробовал забыть. Сколько опия выкурил — думал, она выйдет из меня вместе с дымом. А на деле опий уничтожил все, кроме этих воспоминаний.

Шенц замолк, и в глазах его блеснули слезы. Он казался древним стариком. Загасив сигарету в пепельнице, он закрыл лицо руками и предался своей скорби.

— Тебе нельзя сдаваться, Шенц, — сказал я. — Возьми себя в руки. Знаешь, что мы сделаем? Я оплачу твое лечение. Мы привлечем профессионалов, чтобы они очистили твой организм от этого проклятого зелья. Есть санатории, где лечат от этой привычки. А когда поправишься, начнешь все сначала.

— Бог ты мой, я и не помню, когда я плакал в последний раз. А теперь, мне кажется, и остановиться не смогу. — Он отнял руки от лица, и я увидел, что у него красные ладони.

Это произошло одновременно: я понял, что он плачет кровью, и тут же заметил камею у него на лацкане.

— Откуда у тебя эта булавка с камеей?

Он попытался протереть глаза, но только размазал кровь по лицу.

— Ее мне подарил сегодня на улице один приятный молодой человек. Подошел с улыбкой и приколол к моему лацкану. После моего фиаско у Хастеллов я был благодарен за этот маленький знак доброты.

— Ты плачешь кровью, — сказал я и поднялся со своего стула.

Шенц посмотрел на свои руки.

— И правда. Это что — какое-то божественное откровение или у меня галлюцинации? Хотя нет, я вспомнил — я прочел об этом сегодня в газете. Что-то вроде эпидемии.

Я уже несся к двери с криком:

— Сиди здесь и не двигайся! Я приведу помощь!

Нога моя после вчерашних побоев страшно болела, но я, стараясь не замечать этого, опрометью бросился по ступеням вниз на улицу. Я бежал, хотя и знал, что Шенц обречен. Ну приведу я врача, полицейского, — что они могут сделать? Я знал, что здесь, в Адской Кухне, телефона поблизости нет, а потому помчался на Седьмую авеню.

Лишь через двадцать минут нашел я салун, откуда смог позвонить в полицию. Я назвал имя Силлса и адрес Шенца. Когда дежурный услышал, что речь идет о еще одном случае недавно выявленного заболевания, он стал еще внимательнее и сказал, что людей пошлют немедленно. Прежде чем повесить трубку, он сказал, чтобы я не возвращался к Шенцу, а оставался там, где нахожусь. Я сказал ему, что должен вернуться, но он возразил: «Если вы вернетесь, то, вполне возможно, будет еще один труп. Оставайтесь на месте». Потом он попросил меня назвать ему адрес салуна, откуда я звонил, и повесил трубку.

Вышло так, что к Шенцу я больше не попал. До самой смерти буду сожалеть об этом моем решении, но неприглядная правда состоит в том, что мне не хватило мужества смотреть, как умирает мой друг. Прошедшие два дня выявили худшие мои недостатки во всей их неприглядности. Я предал Саманту, а мое предательство по отношению к Саботту бумерангом вернулось ко мне в самом утрированном виде — ответом молодого Эдварда на мою просьбу о помощи, когда я упал на улице. Я перебрался за угловой столик и спрятал лицо в ладони. Бармен, слышавший мой разговор, при виде слез на моем лице принес мне порцию виски. Пребывая в отчаянии, я решил, что чем скорее напьюсь, тем сильнее будет вытекать кровь из Шенца, тем быстрее завершится его агония.

Два часа спустя в дверях салуна появился Силлс. Он подошел ко мне, взял за шиворот пальто и поднял на ноги.

— Идем, Пьямбо, мы должны пройтись. Ты должен мне все рассказать.

— Он умер?

Силлс кивнул.

— Умер вскоре после того, как мы до него добрались. По крайней мере я смог с ним попрощаться.

Мы вышли из салуна в золотистый предзакатный свет и пошли на юг. Когда я спотыкался, Силлс поддерживал меня. Он остановился у кофейного лотка и купил две чашки отвратительного черного кофе. Напиток был зато горячим, и потому моя речь стала немного разборчивей. Когда я выпил чашку, он принес еще одну и велел выпить ее тоже.

— А теперь, — сказал он, когда мы пошли дальше, — расскажи мне все, что знаешь об этом Шарбуке. Мне нужно знать все до мельчайших подробностей.

Я не утаил ничего. Мы прошли весь неблизкий путь от Седьмой авеню до Пятой, а потом назад на север. Наступил вечер, а я все рассказывал Силлсу историю моего знакомства с миссис Шарбук. Я даже рассказал ему о том, что произошло между мной и Самантой.

Я закончил свой рассказ, когда до моего дома оставалось всего два квартала. Силлс дошел со мной до самого крыльца. Несколько минут мы простояли там молча, с сигаретами во рту.