Рота стрелка Шарпа - Бернард Корнуолл

С Хейксвеллом Шарп говорил дружелюбно до оскомины.

Харпер с охапкой мундиров ждал распоряжений. Шарп указал себе под ноги:

— Положите их сюда.

Ирландец опустил куртки на траву. Надо было предупредить Шарпа о намерениях полоумного относительно испанки. Поднимаясь с колен, Патрик процедил сквозь зубы: «Мисс Тереза. Хейксвелл в курсе, где её искать.» Шарп никак не отреагировал, и Харпер испугался, что говорил слишком тихо:

— Сэр?

— Я слышал вас, сержант. Благодарю вас. Вернитесь в строй, — Шарп набрал воздуха и продолжил, обращаясь ко всем стрелкам, — Семь лет мы с вами тянули лямку в одной упряжке, и я могу признаться, что вы — настоящие солдаты, отличные стрелки, вы — лучшие!

Их лица прояснились. Шарп нагнулся и взял одну из винтовок:

— Мне жаль, что вы потеряли своё оружие. Но я клянусь: вы получите его обратно, его и свои зелёные куртки.

Стрелки заулыбались. Хейксвелл хихикнул, но, подняв глаза на Шарпа, осёкся. Тот, нахмурившись, взирал на замок поднятой им винтовки:

— Сержант Хейксвелл?

— Лейтенант, сэр?

— Чьё это ружьё?

— Ружьё, сэр? Э-э… Не знаю, сэр! — Обадия чувствовал угрозу, но пока не понимал, в чём она заключается.

— Оно заряжено, сержант.

— Заряжено, сэр? Не может быть, сэр!

— Вы проверяли винтовки?

Хейксвелл замялся. Его власть держалась на скрупулёзном следовании букве устава, но, торжествуя победу, он увлёкся сдиранием зелёных тряпок со стрелков и совсем позабыл об оружии. Впрочем, оценив ситуацию, сержант решил, что ничем опасным она ему не грозит и приторно улыбнулся:

— Не успел, лейтенант, сэр! Но ведь они не в ящике, так? Дайте мне минуту, — сладкой улыбочки не получилось — её прервала серия подёргиваний.

Шарп нравоучительно произнёс:

— Очень плохо, Хейксвелл, что такой опытный сержант, как вы, допустил столь нелепую промашку. Но не расстраивайтесь, мы проверим их вместе.

Положив ружьё, которое держал в руках, отдельно, Шарп взялся за остальные. Поднимая очередную винтовку, он направлял дуло в жирное брюхо Хейксвелла, неторопливо оттягивал кремень и жал спусковой крючок, с наслаждением наблюдая, как после очередного сухого щелчка испарина крупными каплями покрывает жёлтую кожу. Даже меняя винтовки, Шарп не отрывал взгляда от врага, жадно впитывая и животный страх и волну бесконечного облегчения, прокатывавшуюся по судорожно гримасничающей роже. Стрелки откровенно радовались унижению сержанта. Когда кремень последнего ружья глухо ударился о пустую полку, Шарп бросил оружие в ящик и подобрал винтовку, что положил в стороне от других. Он медленно отвёл назад кремень. Хейксвелл облизал губы пересохшим языком. Держа сержанта на мушке, Шарп приблизился. Каждый шаг проворачивал в ране на один виток фантастический, усеянный зубцами бур.

— Молва твердит, что вас нельзя уничтожить. Это правда, сержант?

Хейксвелл неопределённо мотнул головой, не отводя глаз от чёрного кружка винтовочного дула.

— Болтают также, мол, однажды вас повесили, но даже сатана побрезговал вами. Да?

Хейксвелл вновь кивнул.

— Собираетесь жить вечно?

Сержант выглядел так жалко, что кто-то из стрелков громко прыснул. Обадия посмотрел на солдат, вычисляя весельчака, но Шарп качнул стволом, и взгляд сержанта мгновенно вернулся назад.

— Вы не ответили мне. Собираетесь жить вечно?

— Не знаю, сэр.

— Ух, ты! Не «лейтенант», просто «сэр»? Прикусили язык, сержант?

— Никак нет, сэр!

Мстительно скалясь, Шарп подступил вплотную к врагу и упёр дуло ему в кадык. Разглядывая струйки пота, стекающие из-под кивера, широко распахнутые страхом голубые буркалы, стрелок произнёс:

— Думаю, вы сдохнете, сержант. Знаете, когда?

Хейксвелла сковал ужас. Он не мог поверить в то, что это происходит на самом деле. Обадия ждал удара штыком или выстрела в ночи, он и сам поступил бы так. Но сейчас, при свете дня, на глазах у тысяч потенциальных свидетелей?! Этого не могло быть, но дульный срез, холодивший горло, убеждал в реальности происходящего.

— Сэр?

— Я открою вам секрет, Хейксвелл.

Шарп старался говорить отчётливо, чтобы его слышали стрелки:

— Конец вашему никчемному существованию положит человек, которого вы попытались убить, но облажались. Знаете такого?

Сержант побледнел, густо-жёлтая его шкура приобрела лимонный оттенок:

— Нет, сэр…

Шарп, глядя ему в глаза, яростно прошептал:

— Знаешь, мразь. Ты — труп, Обадия, вонючий разлагающийся труп. Волшебству конец, понял? — И вдруг выкрикнул, — БАХ!

Невероятным прыжком сержанта отнесло назад. Истошно визжа, он опрокинулся на траву. Шарп навёл на него винтовку и нажал курок. Механизм сработал вхолостую, это оружие тоже не было заряжено. Невменяемый Хейксвелл с воем вцепился в траву. Стрелок наступил на ремень семистволки, с которой Обадия не расставался:

— Отдай.

Ничего не соображающий сержант повиновался. Шарп повесил чудовищное оружие на плечо рядом со своей винтовкой, сгрёб зелёные куртки подмышку и повернулся к стрелкам:

— Смирно!

Те вытянулись.

— Я дал вам слово, что вы получите назад и свою зелёную форму, и свои винтовки. Я намерен и сам вернуться, чего бы это мне ни стоило.

Приходящий в себя Хейксвелл навострил уши. Шарп склонился к нему и тихо повторил: «Я вернусь, заруби себе на носу, гнида!»

Ковыляя прочь, Шарп размышлял о том, что его враг, конечно, отыграется на стрелках за сегодняшний позор, но их отношение к нему никогда не превратится в тот мистический ужас, который ублюдок так любовно взлелеивает в подчинённых, скорее, это будет гадливая опаска, как к бешеной собаке.

Это был триумф Шарпа, пустяковый, ничего не значащий, однако ему хотелось верить, что эта маленькая победа предвещает большую. Ту, которую Шарп одержит в Бадахосе.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Суббота, 4 апреля — понедельник, 6 апреля 1812 года

ГЛАВА 20

Как сообщили британцам гверильясы, французская армия, наконец, выступила в поход. Вопреки всем прогнозам, она направлялась не к Бадахосу, а к охраняемому испанским гарнизоном Сьюдад-Родриго. Сведения партизан подтверждали депеши перехваченных французских курьеров, густо заляпанные кровью. Из них явствовало также, что вражеские генералы никак не могут столковаться меж собой, пополняется армия со скрипом, а вся осадная артиллерия заперта в Бадахосе и заменить её нечем.

Уважение, которое Веллингтон испытывал к гверильясам, не распространялось на испанские регулярные части. Само появление под стенами Сьюдад-Родриго французов (с пушками или без) могло заставить гарнизон выкинуть белый флаг. С другой стороны, будь испанцы уверены, что британское войско на подходе, южная крепость не досталась бы противнику так легко. Но для того, чтобы бросить армию на выручку Сьюдад-Родриго, следовало взять Бадахос, и Веллингтон, как клещ, вцепился в своих генералов: дайте мне Бадахос!