Современная канадская повесть - Мари-Клер Бле

Вера проводила их взглядом, потом повернулась к Лэндону.

— Фред, извини, но я с тобой прощаюсь. Ужасно тяжелый был день.

— Понятно.

Вера оглядела комнату.

— Если бы найти Бланш, я бы сейчас всех отсюда вытурила. Почти час ночи. Ты посмотри, что здесь творится! Весь пол в пепле, ковер уделали вином. И где только Хауэрд их берет, этих своих друзей?

— Прекрасный вопрос.

— Некоторые из них, по-моему, развращены до крайности.

Гости по большей части уехали, но кое-кто задержался, люди стояли группками и говорили о религии или политике — две заключительные темы всех алкашей и горемык. Кто-то откопал пластинку с джазовыми блюзами, и сейчас по дому плавали сонные звуки саксофона-тенора. Неожиданно Лэндон вздрогнул — Вера тронула его за рукав.

— Ты ведь не забудешь о нашем разговоре, Фред? У Джинни все будет хорошо, но ее надо направить. Этому маленькому поганцу в ее жизни делать нечего. Хватит с меня одного Эрни Монро — второй не нужен.

— Вера, я, конечно, сделаю, что смогу, но на людей можно давить лишь до какого-то предела. Дальше натыкаешься на сопротивление. Перед твоим носом может разорваться хлопушка.

— Просто поговори с ней, будь так любезен. Больше я ни о чем не прошу.

— Поговорю, если смогу удержать ее на одном месте.

— Пожалуйста, постарайся.

Сквозь материю он чувствовал нажим ее пальцев. Давно она к нему не прикасалась. Многие годы.

— Что ж, Фред, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Вера.

Она отошла на несколько шагов, потом обернулась.

— Надеюсь, завтра у тебя будет приятный день.

— Спасибо.

Вера ушла, а Лэндон озадаченно подумал: откуда вдруг такое дружелюбие? Неужто Джинни была права вчера, когда намекнула, будто Вера к нему еще что-то чувствует? Нет. После всех этих лет — исключено. Но с чего ей быть такой радушной?

В прихожей Лэндон начал рыться в шкафу, ища пальто. За старыми костюмами он обнаружил высокую цилиндрическую корзину, а в ней — зонтики и несколько старых палок Хьюза Ритчи. Но где же это чертово пальто? Конечно, рассчитывать на вежливость — элементарную! — может только безнадежный идиот. Что за люди! Когда-то он закрывал глаза: пусть потакают своим желаниям, пусть ведут себя как дети, пусть смехотворными обезьянами копируют жизнь английского дворянства. Эта их охота верхом с собаками на загородных холмах, эти предвечерние чаепития и бутерброды с огурцами. Он мог простить даже их фундаментальное скудоумие, их катастрофическую глупость. Но раньше по крайней мере они были подчеркнуто вежливы. Сейчас, как видно, нет и этого. Дверь они тебе еще откроют, поздороваются, но уже через четыре часа нм на всех накласть, а человек не может найти свое пальто. Вдруг он вспомнил. Хауэрд уволок его пальто в одну из спален на втором этаже. Лэндон застонал. Насколько он помнил, спален над его головой было не меньше десятка.

Тяжело налегая на перила, он медленно добрался по широкой лестнице до первой площадки. Наверху была полная темнота. Почему не осветить дорогу одинокому путнику? Он попробовал первую дверь — заперта, пошел дальше по коридору, дергая каждую дверь, как деревенский полицейский на ночном обходе. Третья ручка поддалась, и дверь тихонько открылась на хорошо смазанных петлях. В комнате сладковатым густым туманцем стлался дым, неторопливо выплывая в открытое окно. Лэндон глянул в полутьму и тотчас вздрогнул: к портьерам, чтобы укрыться за ними, метнулась обнаженная фигура. Он захлопнул дверь, успев увидеть, как сверкнула чья-то белая ягодица и тощий голый бок.

— Извините, — буркнул он в мрачный коридор. За дверью кто-то прыснул.

— Что случилось, дядя Фредди?

— Хауэрд, я не могу найти это чертово пальто. — Кажется, он говорил слишком громко. Как человек, запертый в шкафу. — Куда ты его положил?

— В соседнюю комнату. На кровать. Наверное, весь свет выключили.

Радости Хауэрда не было границ, за дверью заржал еще кто-то.

— Большое тебе спасибо, — сказал Лэндон со всей преувеличенной учтивостью обиженного человека. Но какой толк от иронии в таких гротескных ситуациях? У соседней двери он прижал ухо к старому дереву и слушал так старательно, что в ухе зазвенело. Ведь можно напороться на что угодно. Скажем, на буйное веселье или на какое-нибудь сексуальное священнодействие, в котором фантастические позы воздвигаются с ритуальной строгостью, присущей матчу претендентов на шахматную корону. Он все не решался повернуть ручку двери. Для секса наступил пек дерзновенных поисков. Время требовало прежде всего оригинальности и высокой техники исполнения. Либо ты оригинален, либо — ноль. Высмеют и выгонят прямо из койки. «Вы хотите быть сексуальным нулем?» — такой грозный вопрос обрушивала на тебя реклама какого-то журнала. Конечно, не хочу. Это дело серьезное. В книжных магазинах руководствам по сексу отводились целые стены. Попадались среди них и затейливые книжонки. Только прочитать это — уже чувствуешь себя как выжатый лимон. Лэндон хаживал в такие магазинчики на нижней Йонж-стрит и, стоя на собственных мозолях, листал эти буклеты — вместе с другими дядями среднего возраста. Меж покупателей были и седовласые, с печатью усталости на морщинистых лицах. Страдальцы-одиночки из меблированных комнат, экзотические рецепты любви они изучали при свете голой электрической лампочки. Сама мысль об этом наводила тоску. Но что за сексуальная каша у него в голове? Наверное, из-за Хауэрда с его идиотскими играми. Лэндон открыл дверь и увидел перед собой пустую темную комнату. Включил свет — на кровати явно валялись, после чего на скорую руку попытались — замести следы. В поисках пальто пришлось опуститься на колени, и, что-то бормоча, на четвереньках (в какие только мудреные положения не ставит нас судьба!), он наконец обнаружил его под кроватью: скомканный куль. Он разгладил ладонью помятую ткань и удалился, пройдя мимо комнаты Хауэрда на цыпочках.

Внизу у лестницы он увидел Бланш. Казалось, она отдыхала, готовясь предпринять ее штурм; одна рука лежала на перилах, взгляд был устремлен на затянутые ковром ступени. Возможно и другое: она перепила, ей плохо, и Лэндон окликнул ее, быстро спускаясь по ступеням и запихивая руки в карманы помятого пальто. Услышав его голос, она подняла голову, и глаза ее забегали по его лицу.

— Боже, Фредди, дорогой мой! Где ты был? — Вид у нее был утомленный и больной. — Я раньше тебя искала.

— Нормально себя чувствуешь? — спросил Лэндон.

— Да, конечно. Сейчас нормально. Весь этот шум! У меня голова разболелась, вот я и прилегла вздремнуть. Боюсь, почти весь вечер проспала. — Она слабо улыбнулась. — А я надеялась, что мы серьезно поговорим сегодня, ты и я…

— Эти твои вечеринки, Бланш. Разве в такой обстановки можно говорить о чем-то серьезном?

— Ты абсолютно нрав. Зачем я все это устраиваю? Наверно, чтобы сделать приятное Хауэрду. — Она снова взглянула на ковер, будто разглядывая туфлю. Почему-то при виде ее покрытой синими венами нош у Лэндона защемило сердце. — Да, чтобы мой мальчик был счастлив, — мягко добавила Бланш. — Но он не счастлив, Фредди, в том-то и дело… — На нее словно давила какая-то громадная тяжесть. — Почти все время он ходит страшно подавленный. Я уж не знаю, что еще для него сделать. Он такое говорит, что у меня мороз по коже… — Она положила голову на грудь Лэндону и тихонько заплакала. — Я знаю, он нездоров… И не желает больше иметь дело с доктором Лоусоном. Свирепеет, стоит мне только о нем вспомнить. Он называл доктора ну просто кошмарными словами… Фредди, он звонит мне в середине ночи… И говорит такое…

— Да, Бланш…

Какая болезненная хрупкость, даже под платьем чувствуется! Крепким сложением она никогда не отличалась, а сейчас — просто кожа да кости.

— В середине ночи он говорит, что… хочет покончить с собой…

— О, господи…

— Говорит, что он подонок и жизнь для него — слишком большая роскошь… Звонит вот так три или четыре раза в неделю. Ну что делать, Фредди, подскажи?

Лэндон крепко прижал ее к себе. Странная израненная душа. Да. Что делать — вот вопрос. Именно. Как прожить жизнь? Но здесь рана была глубокая, пожалуй, залечить ее не под силу никому. Да и что тут, в конце концов, скажешь? В таких обстоятельствах слова бесполезны, даже опасны. Иногда ты только и можешь, что прижать к себе человека, покрепче. Вдруг Бланш оттолкнула его, упершись руками ему в грудь. Сверкнула влажными глазами.

— Фредди, прости, ради бога. Дурость какая-то накатила. Знаешь, я последнее время стараюсь изо всех сил.

— Да я не сомневаюсь, Бланш.

В отсвете огней из гостиной она выглядела изможденной.

— Очень стараюсь. Правда, правда. Но, понимаешь… — Она отошла от него, потеребила свое жемчужное ожерелье, отвела глаза. — Зря я сегодня пила. Не знаю, почему я в таких делах веду себя как последняя идиотка. Ведь доктор мне говорил. И несколько таблеток я приняла… Ну да ладно. — Она смолкла, посмотрела куда-то мимо Лэндона, и на лице ее загуляла смутная улыбка. — Пожалуйста, пойми меня правильно, но я из-за этого в постоянном напряжении. Из-за Хауэрда. А теперь… я так люблю Веру и Джинни, я просто счастлива, что они здесь… но Вера заставляет меня нервничать. Как всегда.