Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство - Эрнл Брэдфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Х. Д. Ф. Китто в «Греках» указывает, что «наблюдается некая параллель между Афинами 480 года до н. э. и Англией 1588 года: в каком бы направлении ни смотрели люди, они видели перед собой волнующие возможности, но афиняне видели даже больше, чем англичане». Это правда, что существует сходство между елизаветинской Англией после разгрома испанской армады и Афинами после поражения Ксеркса. Но если английские достижения сконцентрировались в основном в литературе, исследованиях и колониальной экспансии, афиняне раздвинули границы человеческих знаний и художественного творчества почти во всех направлениях.
Только в области религии они ушли недалеко, интересуясь философскими размышлениями больше, чем богооткровенной религией, скажем, иудеев. Веками позже, когда святой Павел прибыл в Афины, он упрекнул горожан за то, что они слишком суеверны. Несмотря на существование многочисленных алтарей, посвященных самым разным богам, он увидел в городе алтарь с надписью «Неизвестному богу». Его воздвигли, чтобы предотвратить гнев любого божества, которого могли пропустить, – пантеон греческих богов был необычайно велик. Как отметил апостол, «афиняне и все живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить и слушать что-нибудь новое». Это был источник их силы. Дух вечного любопытства – словно ребенок-вундеркинд, впервые столкнувшийся со всеми тайнами и чудесами мира, – подтолкнул афинян к процветанию V века до н. э. Если бы семитское восприятие веры было частью их натуры, возможно, не было бы никаких афинских достижений.
Великие моменты иногда порождают великих людей. Эти люди не создают национальный дух, но опираются на него. Таким человеком, имя которого неразрывно связано с этим периодом афинской истории, был Перикл. Х. А. Ф. Фишер в «Истории Европы» пишет: «Ведение афинских дел с 462 года и далее находилось в руках гения. Перикл был демократ и империалист и потому симпатизировал двум основным течениям политической мысли, преобладавшим в Афинах того времени. Но одновременно у него был редкий дар – он совершенно четко представлял себе идеал государства, не только его политического и экономического аспекта, но также человеческого поведения и художественных достижений. Он хотел как можно шире распространить влияние Афин и потому отправил афинских поселенцев повсюду подальше от берегов негостеприимного Понта Эвксинского на заросшие виноградниками холмы Южной Италии. Согласно его философии, «материнский город» должен занимать выдающееся положение, которое обеспечивается роскошью и красотой его общественных памятников. В момент вдохновения он решил восстановить храмы Афин и Элевсина, уничтоженные персами, и сделать это восстановление демонстрацией не только афинского, но эллинского великолепия. Великий скульптор и великий архитектор были рядом и могли претворить в жизнь его честолюбивые мечты. Известная статуя Афины была уничтожена, но скульптурный фриз Фидия можно видеть в Британском музее, и мы до сих пор восторгаемся гением Иктина, разработавшего изысканные пропорции Парфенона».
Город, о котором Пиндар, фиванец, писал: «Блещущие жиром, увенчанные фиалками, звенящие в песнях славные Афины», стал не только художественным, но и политическим триумфом. Хотя, как и во всех греческих городах-государствах того периода, в Афинах часть населения составляли рабы, Афины были, по крайней мере для имевших право голоса горожан, настоящей демократией. Эта демократия так описана Г. Л. Дикинсоном в книге «Греческое восприятие жизни»: «Гражданство распространялось на все чины и звания; в народном собрании бедняк теснил богача, лавочник аристократа. Сапожники, плотники, кузнецы, фермеры, купцы и розничные торговцы встречались с древней земельной аристократией, чтобы обсудить и принять решения по важным национальным делам. Из этих разнородных элементов жребий беспристрастно выбирал чиновников, занимавшихся правосудием, доходами, полицией, дорогами, рынками, портами, а также тех, от кого напрямую зависела репутация, состояния и сама жизнь…»
Недостаток этой системы – как и всех демократий, которые с тех пор пытались повторить афинскую модель, – заключается в том, что нижний и средний класс (никогда не получавший такого хорошего образования, как аристократия, и не склонный за частностями видеть общую картину) имел обыкновение оказывать самое сильное влияние на политическую власть.
Умение говорить стало важнее для политика, чем холодный экспертный взгляд, способный увидеть, что действительно важно для страны. Демагог, производящий благоприятное впечатление оратор, способный часами говорить о нуждах и предубеждениях большинства, затмевал немногословные аргументированные доводы человека, принципы которого были несколько выше, чем ежедневные базарные дрязги. Даже в других демократиях, развившихся на основе афинского образца, проблема продолжала существовать: как заставить голос разума возобладать над голосом сиюминутной необходимости. Благодаря удачной и редкой случайности Перикл, руководивший афинской политикой в годы становления величия города-государства, был аристократом, который также знал, как вызывать симпатию у демоса. Такие люди рождаются нечасто. К ним можно отнести разве что Джорджа Вашингтона и Уильяма Питта.
Естественно, интенсивное соперничество между демократической и аристократической фракцией Афин часто приводило к столкновениям и даже насилию. Аристофан, величайший греческий комедиограф, был нетерпимым к претензиям демагогов. Его величайший враг – и их неприязнь была взаимной – знаменитый Клеон, выходец из семьи кожевенника, который стал народным любимцем после смерти Перикла. Во «Всадниках» Аристофана мы слышим голос афинской аристократии. Демосфен, высокородный военачальник, беседует с невежественным колбасником.
Демосфен
Здравствуй, муж блаженнейший!
Ничто сегодня, завтра – все! Привет тебе,
Афин властитель, пышных и прославленных!
Колбасник
Ты что ж, голубчик, не даешь кишок промыть?
Колбас не купишь? Что ты издеваешься?
Демосфен
Дурак, при чем кишки тут? Погляди сюда!
Внизу людей ты видишь сотни, тысячи?
Колбасник
Конечно, вижу.
Демосфен
Всеми будешь ты владеть.
И рынком, и Собранием, и гаванью.
Колбасник
Все я?
Демосфен
Все ты! Да видишь ты не все еще!
Сюда, повыше, на лоток вскарабкайся!
Теперь ты видишь море, острова на нем?
Колбасник
Все вижу.
Демосфен
Барки, корабли с товарами?
Колбасник
И барки вижу.
Демосфен
Как же не счастливец ты?
Теперь окинь-ка правым глазом Карию, а левым – Карфаген.
Колбасник
Глаза я вывихну!
И верно, уж косое счастье ждет меня.
