Человек боя. Поле боя. Бой не вечен - Василий Головачев

– Чего надо?

Карабин он так с плеча и не снял.

– Позови Сергеича, – сказал мотоциклист (Миша Ларин), – я за цементом еду, надо узнать, сколько привезти. И будь другом, дай сигарету.

То, что одного из строителей звали Сергеичем, «мстители» узнали после часового наблюдения за территорией дачи, услышав их неспешные разговоры.

Сторож достал сигареты, одной рукой ловко выщелкнул одну, подал Михаилу.

– Откуда ты взялся? Я тебя раньше не видел. Бык еще одну бригаду взял?

– Нет, – выпустил струю дыма Ларин, – решил эту заменить.

Нападения сторож не ожидал, и хотя мышечный каркас имел солидный, все же точного удара в солнечное сплетение не выдержал: выронил ружье, охнул, сел на корточки, выпучив глаза и держась за живот. Потом дернулся было к ружью и замер: Ларин приставил ему ко лбу пистолет, сказал негромко:

– Как звать-то?

– Сидоров… Серж…

– Кричать будешь, Сидоров Серж?

– Не-е…

– Вот и отлично. Привяжи собаку, веди меня в апартаменты и не оглядывайся.

Михаил подобрал ружье, помахал рукой, подзывая остальных «мстителей», и повел ничего не соображавшего парня к великолепному коттеджу из красного кирпича, с вычурными фронтонами, колоннами и карнизами. Собака было рванулась к незнакомцу, но сторож остановил ее окриком и привязал за ошейник к будке.

Со строителями справились без шума, легко, просто загнали в почти законченную баню-сауну и заперли дверь. Лишь спустя минуту после этого обалдевшие мужики опомнились, начали ломиться в дверь, кричать, и Родиону пришлось пригрозить:

– А ну тихо! Сожгу вместе с баней к чертовой матери!

Стук и крики прекратились, наступила тишина, строители сообразили, что ими занялись серьезные люди.

Сторожа допрашивал сам Воробьев, после чего запер парня вместе со строителями. Ситуация складывалась благоприятная. Хозяин дачи, некто Аркадий Шанталинский, заместитель мэра Брянска, появлялся под Николаевкой редко, раз в месяц, и последний раз отметился на строительстве всего четыре дня назад. Бык, о котором упомянул сторож дачи, был прорабом на стройке, но посещал дачу не чаще раза в неделю, и последний его визит совпал с визитом Шанталинского, то есть ждать его следовало не раньше, чем через три дня. Строители оказались приезжими сезонниками с Украины и харчевались и жили прямо на территории дачи, точнее – в палатке. Хозяин пользоваться удобствами своего владения не разрешал. Ну и, наконец, сторож также обитал на даче, имея сменщика из местных аборигенов, который должен был заявиться только через два дня. Таким образом у «мстителей» появилась возможность затаиться хотя бы на два-три дня на базе, которую искать в дачной зоне вряд ли догадался бы какой-нибудь милицейский начальник. Панкрата это устраивало, его несколько потрепанную команду тоже, не устраивало же создавшееся положение только строителей и охранника, но это никого не волновало. Теперь надо было хорошо замаскироваться и не тревожить соседей Шанталинского, начавших строить особняки вдоль ручья. Правда, «мстителям» повезло: дача Шанталинского стояла немного на отшибе, в лесу, между взгорком и изгибом ручья, поэтому увидеть, что творится на ее территории, было трудно. Тем не менее Панкрат решил подстраховаться, зная, что мелочей в их работе не бывает, собрал народ, и через пять минут после собрания у дачи уже был «сторож» (его роль играл гигант Коля Каширин), а во дворе возились «строители» – Родион и Миша Ларин. Остальные укрылись в коттедже, где были готовы почти все спальни (всего их насчитывалось четыре), каминный зал, столовая и кухня. В принципе здесь уже можно было жить, осталось только поклеить обои в кабинете, отделать стены холла мрамором и отрегулировать оборудование ванной и туалета.

Больше всего «мстителей» поразил тем не менее не холл площадью около ста квадратных метров, а кинозал с тридцатью роскошными стульями с мягкой обивкой. Впрочем, был достоин удивления и двухсекционный эскалатор, ведущий из холла на крышу коттеджа, где был оборудован солярий с небольшим бассейном.

Побродив по коттеджу, ошалевшие от интерьеров комнат «мстители» разбрелись согласно дежурному расписанию кто куда: одни «работать», другие отдыхать, – а Панкрат вдруг загорелся желанием посетить Ковали и навестить сестру Крутова, которой он обещал быть вечером в гостях.

– Я на пару часов отвлекусь, – сказал он Баркову, занявшему одну из спален дачи. – В случае тревоги дашь знать по рации.

– А работа? – недовольно сказал заместитель, не понимая, что собирается делать командир отряда. – Ребят же искать надо.

– Работать начнем ночью, как стемнеет, сейчас к зоне лучше не подходить. Нужен транспорт, а у нас только один мотоцикл.

– Куда ты собрался?

– За кудыкины горы. Свидание у меня.

– Что за свидание? С медведем, что ли? Возьми кого-нибудь для подстраховки.

– Пусть отдыхают, обойдусь.

Барков покачал головой.

– Как говорил мой батя: ты своей смертью не помрешь – или блинами обожрешься, или куры обсерут.

Панкрат засмеялся.

– Оригиналом был твой батя, как дед Осип, дядя Крутова. У того что ни фраза, то изречение. Мне особенно понравилось его высказывание о жене: жена в больших дозах – яд, в малых – лекарство.

Барков усмехнулся.

– В самую точку. И все-таки я бы тебе не советовал шататься по здешним лесам в одиночку. Неужели к бабе пойдешь?

– К ней, – признался Панкрат. – Но эта баба… нет, женщина, достойна того, чтобы и генерал сбежал в самоволку. Короче, Склифосовский, ждите, я не задержусь.

Взяв с собой пистолет и нож, Воробьев оседлал мотоцикл и выехал за ворота дачи. Вскоре он был у Ковалей, но прежде чем заехать в деревню, остановился на опушке леса и набрал букет полевых цветов, и лишь после этого в начале девятого вечера подкатил к дому Лиды, точнее, к дому ее матери, ничем не выделявшемуся из ряда таких же бревенчатых хат, крытых шифером, образующих самую длинную – в двенадцать домов – из трех улиц деревни.

Возле дома с визгом возились на траве двое ребятишек в одних трусиках, очевидно, дети Лидии Антон и Настя. Панкрат слез с мотоцикла, понаблюдал за их игрой и открыл калитку, вдруг ощутив странное волнение, будто перед прыжком с парашютом. Прислушался к себе, удивляясь реакции сердца на предполагаемую встречу с понравившейся ему женщиной, пробормотал про себя: «Если вы мне откажете, я умру», – поклялся кавалер. Она отказала. Через пятьдесят лет он умер»…

И в это время на крыльцо хаты вышла Лида, обеспокоенная остановкой мотоциклиста возле играющих детей. Она была в простенькой маечке, туго обтягивающей высокую грудь, и в спортивных мужских трусах. Ойкнула, узнав Панкрата, и юркнула в дом, тут же высунув голову в дверь:

– Извините, я сейчас…

Остолбеневший Воробьев расслабился, выдохнул воздух, застрявший в легких, и засмеялся от переполнявших его чувств. Ощущение было такое, будто он вернулся домой, где его давно ждали. Вспомнил о цветах, сбегал за ними к мотоциклу, и вовремя: Лидия вышла, уже переодетая в блузку и юбку. Прикрикнула на детей:

– Ну-ка тише, башибузуки! Распищались.

Но было видно, что строгость она напустила на себя лишь для проформы, чтобы подчеркнуть свое отношение к детям. Панкрат протянул ей букет, галантно поклонился.

– По-моему, я где-то вас видел, мадам. Вы случайно не артистка?

Лида засмеялась, взяла букет, прижала к лицу, вдыхая аромат цветов, бросила на гостя благодарно-изучающий взгляд.

– Спасибо, господин бывший майор. Проходите в хату, я как раз чай собралась пить. Мам, – позвала она, поворачивая голову.

Из сеней вышла седая женщина, удивительно похожая на Лидию фигурой, осанкой и лицом. На вид ей можно было дать не больше сорока лет, но седина прибавляла к возрасту еще лет десять.

– Мам, это Панкрат.

Воробьев поклонился.

– А это моя мама, Валентина Архиповна, – представила мать Лидия. – Мам, забери детей с улицы, пусть поиграют в саду, а мы почаевничаем в горнице.

– Проходи, мил человек, – низким голосом проговорила Валентина Архиповна, окидывая Панкрата одновременно понимающим, оценивающим и вопросительным взглядом. – Самовар уже готов, стол накрыт. Лид, ты уж сама поухаживай за гостем, а я к Василию Поликарповичу схожу, с детьми.

– Только не задерживайся, им спать скоро.

– Будь спокойна, лягут сами.

Еще раз посмотрев на Воробьева, мама Лиды забрала детей и ушла с ними в соседний дом.

– Хорошая у тебя мама, – сказал Панкрат.

– Не жалуюсь, – отозвалась Лида, смущенная тем, что мать фактически призналась в ожидании дочерью гостя. – Ну, что стоите, заходите в хату.

– Только руки помою.

Панкрат умылся под рукомойником, висящим во дворе, возле погреба, прошел в горницу, где на столе действительно попыхивал парком самовар и были расставлены чашки и блюдца для двух человек, стояли вазочки с сахаром, медом, вареньем, печеньем и воздушными пирожными с кремом, явно сработанными в домашних условиях. Лида уловила взгляд Воробьева, покраснела. Он понял, что не ошибся: его здесь ждали.