Как убить свою семью - Белла Маки

— Спасибо всем, что пришли, — тихо начала Лара. — Моему мужу понравилось бы слышать, какой он замечательный, от такого количества людей, — послышался приглушенный смех. — Но на самом деле он не был таким, верно? Конечно, он был не прочь повеселиться. Часто ночевал не дома. Постоянно. Ли не подходил ни под одно определение порядочного человека. Вы его любите, потому что он оплатил счет в ресторане или инвестировал в ваши компании, отправлял вас в отпуск, может быть, даже просто потому, что он мог это сделать. Но я жила с ним и была хорошо знакома с его эгоизмом и неуважением. Каждый день. Каждый божий день. В течение многих лет, — она посмотрела на гроб. — Я была молода, когда мы встретились, слишком молода. И он был очарователен, вы все знаете, каким Ли мог быть, верно? Как легко было не замечать его худшие черты. Но без контроля они усугублялись. Когда наша дочь умерла, Ли решил отправиться в трехдневный запой, а после вернулся домой навеселе с девятнадцатилетней латышской девочкой в коротких шортиках и попросил домработницу приготовить им завтрак. Я думаю, это была скорбь, как бы глупо это ни звучало. Но когда спустя много лет умер наш сын, он поступил не лучше. Завидное постоянство. Оказывается, Ли был жестоким и бессердечным человеком, который хорошо притворялся. Но в каком-то смысле я была еще хуже. Потому что оставалась с ним и допускала подобное поведение. Теперь он умер по собственной воле. Мертв из-за постоянной погони за удовольствием. И я не могу стоять здесь и слушать, как его жизнь полностью переписывается. Вы уже ничего от него не получите, так что прекратите. Просто прекратите.

Лара слегка вздрогнула, как мне показалось, от выброса адреналина, а не от печали. Люди склоняли головы и кусали губы. Неловкость охватила всех. Это было чудесно. Высокий мужчина в очках встал, взял ее за руку, и они вместе вышли из церкви. Если б я могла аплодировать, то сделала бы это. Вместо этого я последовала за ними, когда священник встал и отчаянно попытался исправить ситуацию. Снаружи Лара и «профессор» крепко обнялись. Он осыпал ее похвалами, гладил по волосам и целовал в щеку. Она подняла глаза и слабо улыбнулась, прежде чем они спустились по ступенькам и сели в ожидающий их «Мерседес». Тогда, наблюдая, как машина отъезжает, я поняла, что оставлю ее в покое. Ли уже много у нее отнял. Женщины, которым удалось попасть в ловушку этой семьи, не были моей главной мишенью. В конце концов, моя мама была одной из них. Возможно, она никогда этого не узнает, но в тот день Лара спасла себе жизнь.

Глава девятая

Оскар Уайльд написал De Profundis в последние три месяца своего двухлетнего тюремного заключения. Это похвально — любовное письмо (типа того) лорду Альфреду Дугласу, где он то бранит, то воспевает его. Это все-таки Оскар Уайльд, так что у письма есть свои достоинства (Уайльду приписывают фразу на смертном одре: «Мы с этими обоями сражаемся не на жизнь, а на смерть. Либо они, либо я» — как прекрасно сказано), но он также был образованным белым мужчиной, поэтому планка гениальности не завышена.

Уайльд спал в крошечной камере на кровати без матраса. Каждый день ему на час позволяли выйти на зарядку, и он постоянно ходил голодный. Судя по всему, тюрьма практически сломила его. Он умер через три года после освобождения.

Знаю, легко представить, как я лежу на удобной койке, поглядывая на игровую приставку, которую, по заверениям газет, получает каждый заключенный. Или как надеваю уютную толстовку, включаю «Нетфликс» на плоском экране и жую батончик «Марс», купленный в буфете на еженедельные карманные деньги. Так много людей воображают себя прогрессивными либералами без всяких предубеждений — за обеденным столом они могут спорить о преимуществах отказа от наказания заключенных и упоминать скандинавскую модель. Вот только они понятия не имеют, что это значит. Но глубоко внутри, в той части своего сознания, которую они отказываются признавать, эти люди все еще думают, что все за решеткой, — подонки, даже если от этого слова у них мурашки по коже. Именно так они и делают. Те же люди втайне жалеют женщин в хиджабах и меняют маршрут при виде бультерьера в парке. Жертвуют на амнистии, но никогда никому не говорят о том, как они рады, что стены в тюрьмах крепкие и высокие, или о том, что они незаметно, но уверенно кивнули, когда консерваторы проголосовали за продление тюремных сроков для первоходов.

И хуже всего — они не совсем ошибаются. Заключенные — подонки. Ну, судя по моему опыту здесь, так оно и есть. Этим женщинам не хватает цивилизованности. У них плохие зубы, дикие глаза, привычка агрессивно кричать, несмотря на время суток. Будь у них хоть крошечный шанс, они проигнорировали бы все структуры, созданные правящими классами, и жили бы по негласным правилам, которые вы не знаете. За этим интересно наблюдать, но, как только меня выпустят, я усилю охрану своего дома.

Теперь, когда я согласилась с этим, позвольте мне вернуться к игровым консолям и комфорту. Здесь либеральный лицемер был бы неправ. Камера Оскара Уайльда, за исключением отсутствия матраса, очень похожа на мою. Да, у меня есть тонкий шероховатый рулон полиэстера, на котором можно лежать, но ни телевизора, ни автомата с шоколадками здесь нет, и мне все еще приходится терпеть Адскую Среду. Как по расписанию, через три часа после того, как Келли съедает мясо с чили, которое дают на обед по средам (каждую неделю в тюрьме вам дают один и тот же набор блюд, как и в школе, только без надлежащих столовых приборов после инцидента с вилкой в 1996 году, о котором все еще говорят), она заседает в туалете нашей крошечной камеры, стонет и хрипит около получаса. Она не задумывается, что чили кон карне у нее не переваривается. Она не задумывается, что у меня не переваривается это травмирующее шоу.

Как и в случае с Уайльдом, у нас тоже есть один официальный час для упражнений. Большинству женщин наплевать. Я же им пользуюсь. Мне это нужно. Я бы посвящала этому весь свой день. В моей обычной жизни, то есть в той, где я жила в квартире, наполненной естественным светом с большим запасом хорошего вина не из супермаркета и множеством книг, которые не рекомендуются женскими журналами, я бегала