После бури. Книга вторая - СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН

Это была хроника, вырезанная из «Известий», речь в которой шла вот о чем. Некто Цейтлин, специалист по организации лжекооперативов, стоял во главе «промыслового товарищества» под названием «Хим-унион», оборот которого за 1927 год составил 1 800 000 рублей. В товарищество входила артель «Омега», руководителем ее, а по существу частным ее владельцем, был гражданин Вакштейн. У Вакштейна состоял в качестве агента по снабжению некий Функ, который имел связи с работниками советской внешней торговли, через них-то артель «Омега» и получала все то количество карнаубского воска, которое импортировалось советским государством из-за границы. Все до последнего килограмма! Используя же карнаубский воск, артель «Омега» выпускала гуталин высшего качества, с которым не могли конкурировать ни одна другая артель и ни одно государственное предприятие. Судебное разбирательство дела привело к осуждению его участников на разные сроки — от 5 до 2 лет заключения с конфискацией всего принадлежащего им имущества.

Корнилов прочел всю эту довольно пространную хронику «Из зала суда» и в полном недоумении вернул ее посетителю.

— Ах, вот в чем дело! Теперь все понятно,— сказал он.

— Что же вам понятно? Не могу себе представить, что вам стало понятно?

— Афера, в которой вы участвуете. В которую хотите втянуть меня.

— Вот так раз! — воскликнул посетитель.— Какая же это афера? Совершенно никакой! Наоборот, была афера по внешнеторговой линии, а чтобы она не повторилась, нужно наладить производство карнаубского воска у себя дома, в Союзе Советских Социалистических Республик, вот и все. Если бы я хотел аферу повторить, разве стал бы я показывать вам газетный этот материал?

— Но для чего-то вы его показываете?

— Для честности! Честное слово, для честности! Чтобы в своей записке — я все-таки надеюсь, вы эту записку напишете! — вы так и написали бы: вот материал «Известий», вот такие возможны аферы с карнаубским воском, а чтобы их не было, этих афер, надо в области ваксы избавиться от иностранной зависимости, то есть самим наладить производство карнаубского воска. Ясно и понятно! Вот если бы вы на этот материал не сослались, обошли его, вот тогда действительно вас можно было бы заподозрить в чем-то неблаговидном. Не только вас, но даже и меня!

— Но ведь «Хим-унион» ликвидирован? Как же вы его до сих пор представляете и от его лица обращаетесь в государственные организации?

— Кто сказал, что «Хим-униона» больше нет? Он как был, так и остался. Только в нем другие лица, другой устав и другой, очень строгий над ним контроль со стороны органов Советской власти. А «Хим-унион» а нынешнем году намечает перешагнуть два миллиона рублей а оборотных средствах! «Хим-унион» существует, и потребность в карнаубском воске существует, только не надо окольными путями его доставать и даже воровать, а лучше наладить его производство самим. Воруют, сбывают из-под полы то, чего не хватает. Не будет недостатка в карнаубском воске, и никто не будет его сбывать на сторону, устраивать аферы. Так что мы с вами, вы и я — борцы за честность, а больше ничего. И все правильно, дорогой Петр Васильевич, все совершенно правильно!

— Петр Николаевич,— поправил Корнилов.— Николаевич!

— Разве? Не может этого быть! Не может быть, чтобы память мне изменила.

— Изменила,— подтвердил Корнилов,

— Никогда! Не может быть!

Ну вот... Ну вот и наступила та секунда, приближение которой Корнилов уловил обонянием, когда толстяк этот переступил порог его кабинетика. Уловил, но потом за разговором забыл о ней, о той секунде, теперь же почувствовал ее на вкус.

А посетитель объяснил Корнилову ощущение этого вкуса.

— Мы, нэпманы,— объяснил он,— всегда имеем преимущество перед госаппаратом, всегда. Его, аппа

рата, много, а нас мало, а ведь известно: один ум хорошо, два лучше, а три — совсем никуда не годно! А еще потому, что у вас, у совслужащих, разделение: одни, хотя бы вот и вы, думают, что нужно сделать, а другие, где-то на местах, как сделать. А это нехорошо, такое разделение. Тем более нехорошо, что что действительно у всех может быть одинаковым, но как никогда, оно у каждого свое. А у нэпмана, у него в одной голове и то и другое всегда вместе.— И посетитель постучал себя по круглой лысоватой головке.— И то, и другое здесь,— подтвердил он.— Не верите?

Потом надолго и, как показалось Корнилову, с глубоким, чуть ли не с искренним сожалением замолчал. Потом вздохнул и тихо сказал: — А мы знакомы, Петр Васильевич.

— Сидели за одним обеденным столом,— подтвердил Корнилов.

— Мы знакомы с вами давным-давно! Но вы меня забыли, а я вас нет. Я вас помню, Петр Васильевич!

— С кем-то спутали, с каким-то однофамильцем. Со мной уже случалось, что меня путали, хотя и не сказал бы, что это очень распространенная фамилия — Корнилов.

— В германскую войну служили в Сарапулском полку, это точно, это вы отрицать не будете? И я там служил. Полковым писарем. Теперь подумайте, кому, как не писарю, знать по имени-отчеству офицеров полка? Тем более батальонных командиров. Более того, я с батюшкой вашим состоял, можно сказать, в переписке. Когда вы отбыли со своими однополчанами в город Сарапул, батюшка ваш запрашивал полк, где вы и что вы. А так как я все еще стоял при полковых бумагах и документах, я и отвечал ему, как умел и что знал: Корнилов Петр Васильевич, штабс-капитан, выбыл из полка в направлении города Сарапула. Батюшку вашего звали, мне и тут память не изменяет нисколько, Василий Константинович. Был он присяжным поверенным в Самаре. Еще что-нибудь интересует вас из собственной вашей биографии? Я могу! Может быть, своих однополчан-офицеров хотите вспомнить! По фамилиям, по именам? По чинам? Я могу!

— Сарапулский полк и карнаубский воск — объясните, пожалуйста, что общего? Между ними?

— Да вот хочу все-таки обратиться к вам с убедительнейшей просьбой: напишите бумагу! Ведь это же так для вас просто и даже, можно сказать, естественно — написать. Сделайте!

— После того, как вы хотите вынудить меня это сделать? Не сделаю!

— Мало придаете значения прошлому? Тогда как оно все сегодняшнее определяет?

— Мало.

— Почему же?

— Потому что уж очень его много. Так много, что ни понять, ни усвоить его нельзя — к чему оно было, зачем было?

— А вот это интересно! — с неожиданной какой-то и совершенно незловредной живостью воскликнул посетитель и снова посерьезнел.— Это, знаете ли, очень-очень любопытно. И меня всегда интересовало. Теоретически! Оч-чень интересно! Оч-чень...— И посетитель вдруг подмигнул. Правым глазом. И спросил:— А вы? Или не понимаете моего интереса? К прошлому?

В том, что разговор уходил а сторону от Петра Николаевича-Васильевича, Корнилов заметил вдруг неплохое предвестие, поэтому он и подхватил тему «прошлое-настоящее».

— И что же это а вашем нынешнем дне определяется прошлым? Какие именно факты? Объясните?— попросил Корнилов.

— Все, какие есть! Хотя бы воздух, который вокруг, потяните-ка носом, вот так, как я тяну, и что? Воздух, как в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Ей-богу! Десять лет прошло, а то же самое: тогда уже была Советская власть, и сейчас она же. Тогда благодаря ей вот-вот новые и новые перевороты в жизни должны были произойти, и сейчас — разве не чуете? — вот-вот произойдут. Тогда генералов, повстанцев всякого рода готовились ликвидировать, теперь с нэпманами произведут, уверяю вас, такую же операцию!

— Нэпманов ликвидируют? Вы думаете? Тогда зачем же вам предприятие, этот самый карнаубский воск?

— А вот и ответ на ваш вопрос: затем, что опять-таки привычка прошлого. Привычка какую-то собственность, движимость и недвижимость иметь, привычка ради этого жить и что-то делать, привычка до последнего дня жить так, как в прошлом жил. Я, например, привык, чтобы ресторанчики были, чтобы девочки были, чтобы курьерские поезда с проводниками, по-французски говорящими, были, чтобы благо шло неизменно ко мне, в мои руки, а не из моих рук. А что все это нынче объявлено прахом, который только и нужно, что отряхнуть со своих ног, это нехорошо! Это по природе человеческой неправильно и не бывает, а бывает наоборот, чем больше мы прошлым пренебрегаем, тем больше оно к нам привязывается и мстит нам.

— Мстит?

— Обязательно !

— Каким же образом?

— Простым. Взять, к примеру, вас. Вы что же, ушли от себя, прошлого, плановик, совслужащий и даже ответственный совслужащий? Вы только об этом подумали, только поверили, а тут прихожу я и говорю: «Нет уж, Петр Васильевич, будьте добреньки, похлопочите насчет карнаубского воска, а там, глядишь, и еще о чем-нибудь». Да! И не думайте, что роковая случайность, ничуть не бывало, это закон, и когда бы не я, то пришел бы к вам кто-то другой. Кто-то из прошлых ваших знакомых, кто-то другой из ГПУ, но пришел бы обязательно! Пришел и сказал бы: «Хотите отряхнуть прах со своих ног, Петр Васильевич? Прошлое хотите отряхнуть? Не выйдет! Нет, не выйдет!» И я даже не понимаю, как это вы, философ, столь легкомысленны к прошлому! Значит, дело было так: приходит инспектор-выдвиженец в советское торговое предприятие, раскрывает бухгалтерские книги. «А это что такое?» Ему долго объясняли, наконец для простоты сказали: «Вот это книга убытков. А вот это — доходов!» — «Ну, вот так бы и сказали сразу, не морочили бы голову. У вас чего больше-то: убытков или доходов?» — «Мы предприятие рентабельное, у нас доходы заметно превышают расходы!» — «Ежели заметно, тогда зачем считать убытки? Сосчитать доход, и вся недолга. А цифру убытков ликвидировать. И все тут».— «Видите ли, товарищ ревизор, убытки по всему Советскому Союзу считают, а не только мы одним» — «И зря считают, совершенно напрасно! Вот я от лица пролетарской массы напишу в Москву: зачем считать убытки, ежели фактически их нету, они перекрыты доходами? Напишу и, пожалуй, пойду на выдвижение. В Наркомфин! Как рационализатор пойду!» Так вот, дорогой Петр Васильевич, зачем нам считать убытки? Совершенно ни к чему. Сосчитаем доходы, и все дела. Ей-богу! Тут еще и такое немаловажное соображение: представьте, что завтра начинается утеснение нэпа, устранение от работы бывших офицеров и офицерш, попов и поповен, ну и всех прочих, это ведь представить себе очень просто. Ну, а мы? Мы с вами? Мы с вами будем в это время стоять на производстве карнаубского воска. Это же дело не нэпманом было в ход пущено, а вами, зампредом КИС! Это же будет государственное дело ! Ну, государственное, а так, немного, ни то ни се, в общем, как будет нам удобно, так мы и повернем. В нужную нам сторону. То ли в государственную, то ли в частную. Что скажете?