Шестьдесят рассказов - Дино Буццати

— А из-за этой псины, — как всегда, первым коснулся неприятной темы кавалер Бернардис, — из-за этой мерзкой парализованной псины, которая лежит на ограде возле собора и которую какие-то кретины продолжают подкармливать, так вот, я говорю, из-за нее нам не грозит опасность?

— А хоть бы она и взбесилась, — включился в разговор Дефенденте, — что с того? Ведь двигаться она не может!

— Кто это тебе сказал? — тут же отреагировал Лучони. — Бешенство прибавляет сил. Я, например, не удивлюсь, если она вдруг запрыгает, как косуля!

Бернардис растерялся.

— Что же нам теперь делать?

— Ха, мне-то лично на все наплевать. У меня всегда при себе надежный друг, — сказал Лучони и вытащил из кармана тяжелый револьвер.

— Ну конечно! — закричал Бернардис. — Тебе хорошо: у тебя нет детей! А когда их трое, как у меня, не очень-то поплюешься.

— Мое дело — предупредить. Теперь решайте сами, — сказал старший мастер, полируя дуло револьвера рукавом пиджака.

Сколько же это лет прошло после смерти отшельника? Три, четыре, пять — кто упомнит? К началу ноября деревянная будка для собаки была уже почти готова. Мимоходом — дело-то слишком незначительное, чтобы уделять ему много внимания, — об этом поговорили даже в муниципальном совете. И не нашлось человека, который внес бы куда более простое предложение — убить пса или вывезти его подальше. Плотнику Стефано поручили сколотить будку таким образом, чтобы ее можно было установить прямо на ограде, и еще выкрасить ее в красный цвет: все-таки будет гармонировать с кирпичным фасадом собора. «Что за безобразие! Что за глупость!» — говорили все, стараясь показать, будто идея эта пришла в голову кому угодно, только не им. Выходит, страх перед собакой, видевшей Бога, уже перестал быть тайной?

Но установить будку так и не пришлось. В начале ноября один из подмастерьев пекаря, направляясь, как обычно, в четыре часа утра на работу через площадь, увидел на земле у ограды неподвижный черный холмик. Он подошел, потрогал его и бегом пустился в пекарню.

— Что там еще такое? — спросил Дефенденте, увидев напуганного мальчишку.

— Он умер! Он умер! — с трудом переводя дух, выдавил из себя малец.

— Кто умер?

— Да этот чертов пес… Лежит на земле и уже твердый как камень!

Так что же? Все облегченно вздохнули? Предались безумной радости? Конечно, эта доставившая им столько неудобств частичка Бога наконец-то покинула их, но слишком много времени утекло. Как теперь повернуть вспять? Как начать все сначала? За эти годы молодежь приобрела другие привычки. В конце концов, воскресная месса тоже ведь какое-то развлечение. Да и ругательства почему-то стали резать ухо. Короче говоря, все ждали великого облегчения, но ничего такого не испытали.

И потом: если бы теперь возродились прежние, свободные нравы, не было бы это равносильно признанию? Столько трудов положить, чтобы не выдать своего страха, а теперь вдруг взять да и выставить себя на посмешище? Целый город изменил свою жизнь из почтения к какой-то собаке! Да над этим стали бы потешаться даже за границей!

Но вот вопрос: где похоронить животное? В городском саду? Нет-нет, в самом центре города нельзя, его жители и так уже натерпелись достаточно. На свалку? Люди переглядывались, но никто не решался высказаться первым.

— В инструкциях такие случаи не предусмотрены, — заметил наконец секретарь муниципалитета, выведя всех из затруднительного положения.

Кремировать пса в печи? А вдруг после этого начнутся инфекционные заболевания? Тогда зарыть его за городом — вот правильное решение. Но на чьей земле? Кто на это согласится? Начались даже споры: никто не хотел закапывать мертвую собаку на своем участке.

А что, если захоронить ее рядом с отшельником?

И вот собаку, которая видела Бога, положили в маленький ящик, ящик поставили на тележку и повезли к холмам. Дело было в воскресенье, и многие воспользовались случаем, чтобы совершить загородную прогулку. Шесть или семь колясок с мужчинами и женщинами следовали за тележкой с ящиком: все старались делать вид, будто им весело. День, правда, выдался солнечный, но застывшие поля и голые ветки деревьев являли не такое уж радостное зрелище.

Подъехав к холму, все высыпали из колясок и пешком потянулись к развалинам древней часовни. Дети бежали спереди.

— Мама, мама! — послышалось вдруг сверху. — Скорее! Идите сюда, смотрите!

Прибавив шагу, все поспешили к могиле Сильвестро. С того давно забытого дня, когда его похоронили, никто сюда больше не поднимался. Под деревянным крестом на могильном холмике лежал маленький скелет, от снега, ветра и дождя ставший таким хрупким и белым, словно был сделан из филиграни. Скелет собаки.

21

ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ

© Перевод. А. Велесик, 2010

Поезд проехал всего несколько километров. Путь впереди неблизкий, много часов пройдет, прежде чем мы доберемся до конечной станции. На переезде я увидел женщину. Увидел совершенно случайно — с таким же успехом я мог смотреть и в другую сторону. Женщина как женщина, ничего особенного: облокотилась на шлагбаум и глазела на наш поезд, северный экспресс. Для простых людей он был символом богатства, легкой жизни, щеголей с роскошными кожаными чемоданами, знаменитостей и кинозвезд. Это волшебное действо происходило раз в день, и любоваться им можно было совершенно бесплатно.

Когда поезд ворвался на переезд, женщина на него уже не смотрела, хотя наверняка прождала битый час. Она повернула голову назад, к мужчине, который бежал по дороге и что-то кричал — что, мы не могли услышать. Он мчался со всех ног, будто хотел предупредить женщину об опасности. Это длилось ровно мгновение. Переезд скрылся из виду, а я все думал, что же такое могло произойти, почему мужчина так спешил. Убаюканный монотонным перестуком колес, я начал было засыпать, как вдруг — наверняка это было случайное совпадение — заметил в окне крестьянского парня: он влез на забор и, сложив ладони рупором, что-то кричал работавшим в поле людям. Я смотрел на него лишь несколько секунд, пока наш скорый проносился мимо, но успел заметить, что человек семь крестьян, побросав работу, бежали по пашне, по полю, топча побеги целебных трав, к звавшему их парню. Должно быть, произошло что-то невероятное. Люди выскакивали из домов, пролезали сквозь дырки в плетнях, торопливо пробирались между шпалер, и все спешили к забору, с которого кричал парень. Они так спешили, словно были напуганы страшной и в то же время захватывающей новостью, заслонившей собою все на свете. Вот что я успел заметить.

Как странно, подумал я, что на расстоянии в несколько километров люди почти одновременно узнают какую-то ошеломляющую новость — так, во всяком случае, мне показалось. Я стал с беспокойством вглядываться в мелькающие за окном поля, фермы, деревни, полустанки.

Возможно, всему виной было мое состояние, но чем пристальнее смотрел я на людей, тем больше убеждался, что повсюду непривычное оживление, какая-то суета, беготня, запыхавшиеся женщины, скопление машин, лошадей. Везде одно и то же. Поезд летел так быстро, что подробностей было не разглядеть. И все же я мог поклясться, что привычный ход вещей нарушен. Может, у них тут праздник какой? А мужчины просто-напросто собрались на базар? Но поезд ехал дальше, а смятение и переполох в деревнях не убывали. И тогда я понял, что есть связь между женщиной на переезде, парнем на заборе и деревенской сумятицей: что-то случилось, а мы, пассажиры, ничего об этом не знаем.

Я стал присматриваться к моим попутчикам — тем, что сидели в купе и стояли в коридоре. Казалось, они ни о чем не подозревают; лица их были спокойны. Почтенных лет синьора, сидевшая напротив, клевала носом. А может, все-таки подозревают? Да-да, наверняка им тоже не по себе, но каждый молчит, боясь признаться. Я обратил внимание, как они украдкой поглядывали в окно. Особенно подозрительна была дремавшая синьора: нет-нет да и взглянет на меня из-под опущенных век — проверяет, не заметил ли я ее беспокойство. Чего же они все боятся?

Вот и Неаполь. Здесь останавливаются все поезда. Но наш северный экспресс идет без остановки. Перед глазами проносятся старые дома, темные дворики, освещенные окна; в них на мгновение появляются склоненные над чем-то мужчина и женщина. Похоже, они связывают узлы, укладывают чемоданы. А может, все это мне померещилось?

Если они действительно складывают вещи, то куда собрались? Вряд ли их переполошила какая-нибудь добрая весть. Над ними нависла опасность. Впрочем, если бы что-то стряслось, наш поезд давно бы остановили. А он едет себе, и на семафорах горит зеленый свет. И шлагбаумы работают исправно. Будто кто специально позаботился о том, чтобы путешествие прошло без сучка и задоринки.

Молодой человек рядом со мной встал как бы размяться, а на самом деле потянулся к окну, чтобы лучше разглядеть, что там происходит. За окном светило солнце, бежали деревни, по белым дорогам ехали подводы, грузовики, плотной толпой, как в крестный ход, шли люди. И чем дальше на север уносился поезд, тем гуще становился поток. Все двигалось в одном направлении, к югу, а мы, выходит, мчались навстречу опасности, с сумасшедшей скоростью летели прямо в пекло войны, революции, чумы или другого бедствия. Что там случилось, мы узнаем только через пять часов, когда доедем до пункта назначения. Не исключено, что тогда будет слишком поздно…