Счастье в подарок - Светлана Дениженко

Я потеряла сознание, наверное, от счастья.

Глава 31

Очнулась, но не спешила обнаруживать себя, наслаждалась заботой и теплом, что исходили от моего спутника. Тревоги отступили, и можно было теперь ни о чем не беспокоиться. Неспешно раскачиваясь, поняла, что нахожусь в седле, приоткрыла глаза: впереди — дорога, над головой лазоревое безоблачное небо. Щебет беззаботных птах известил о том, что уже давно утро. Я опиралась спиной на наездника, который управлял конем. Знала, что это граф, чувствовала его дыхание, стук сердца, который почти совпадал с моим собственным. Мне было хорошо и очень не хотелось тревожить это чувство.

Пора просыпаться, но… тогда последуют вопросы, и предстоит нелегкое объяснение.

Хотя, откладывая разговор, мне вряд ли удастся его избежать. Рано или поздно придется ответить на вопросы графа.

"Нужно подумать и изложить события так, чтобы Бюсси избежал поединка с Антуаном де Тривьером. Но как это сделать? Что сказать?" — размышляла, надеясь на то, что у меня еще есть хоть немного времени на подготовку к беседе с графом.

— Катрин…, - позвал он меня осторожно, словно ветром подув в правое ухо. Я вздрогнула, не ожидая так близко услышать его голос. — Вы не спите?

— Нет, сударь. Доброе утро!

— Утро? Уже давно день, милая госпожа де Шнур. Утро вы благополучно проспали, — усмехнулся Бюсси. — Не хотите ли остановиться на привал?

— Да, пожалуй…

Спешились у небольшой рощицы, в которой тонкие тополя перемежались с соснами и юными лиственницами. Я огляделась — небо, солнце, теплый ветер, играющий листвой, птичий перезвон, что еще нужно для того, чтобы поверить в жизнь? В то, что она прекрасна! Спокойствие и умиротворение окружили меня, даря уверенность в том, что уж теперь-то всё должно быть только хорошо.

Луи де Клермон, пока я наслаждалась единением с природой и размышлениями о будущем, соорудил на траве нечто похожее на скатерть самобранку, только в уменьшенном виде: фрукты, мясо, хлеб, вино — уютно разместились на небольшом узком полотенце, приглашая к трапезе.

— Вы настоящий волшебник! — восхитилась я, усаживаясь к "столу".

— Это еще не все, на что я способен. Вас так приятно удивлять, сударыня, что я попробую сделать это еще раз, — граф подошел к скакуну и вернулся с… моим верным дружком.

— Роки! Боже мой, сударь! Вы, действительно, волшебник! — воскликнула я, радостно прижимая к себе довольного крыса.

Ели молча, каждый погруженный в собственные мысли. Только Роки, беззаботно набивал свое брюшко съестным и украдкой поглядывал то на меня, то на графа.

Я первой осмелилась нарушить молчание:

— Куда мы едем, сударь? Судя по местности, мы верно ближе к Парижу, чем к Шалону.

— Да, сударыня, вы угадали. Мы едем в Париж. Я подумал, что не стоит возвращать вас туда, откуда вы сбежали…

— Я не сбегала, господин Бюсси. Ваша сестра была очень добра и любезна со мной, я не смогла бы принести ей страдания…

— Но, тогда…

— Меня похитили, сударь. Я до сих пор не верю, что мне удалось сбежать из рук моих похитителей. Встреча с вами была мне послана свыше, никак не ожидала, что увижу вас, здесь, — сказала, смущаясь своим словам и краснея, но когда подняла взгляд на графа, он смотрел в другую сторону, при этом нервно мял уголок полотенца в руках.

— Де Тривьер? Он — причастен к похищению?

— Нет. Я не знаю, кто это был. Лицо похитителя мне не удалось рассмотреть, но тот человек намного крупнее и выше, чем господин де Тривьер, поэтому, думаю, что это был кто-то другой.

— Но, в таком случае, это мог быть его человек. Да, я уверен в том, что этот мерзавец — де Тривьер — причастен к вашим бедам.

— Возможно, вы и правы, сударь, но, мне кажется, что нельзя обвинять — кого бы то ни было, не предъявив ему доказательств. Надеюсь, вы не станете вызывать господина де Тривьера на поединок?

— Катрин, но почему вы защищаете его? Я, право слово, не понимаю вас!

— Врагов и так много вокруг, не стоит приобретать еще одного. Луи, я защищаю ни его, а… нас.

— Что?

— Я слышала вчера ваше признание… То, о чем вы говорили при нашей встрече — это правда?

— Да. До единого слова. Вот уже несколько месяцев я дышу вами, живу ради вас, просыпаюсь с первой мыслью о вас и, засыпая молю, чтобы сновидения послали мне ваш облик… Я не могу без вас ни единой минуты своей жизни, Катрин. И это правда. Правда, от которой больно, когда я думаю, что ваше сердце отдано другому.

— Другому?

— Я истомился ревностью, сударыня. Умоляю, не мучайте меня более: одно только слово, я могу надеяться… на взаимность.

— Да, сударь. Вы очень дороги мне… — пролепетала я.

Ой, как же сложно объяснить свои чувства! Никогда не думала, что доживу до этого. В моем мире все намного проще, без условностей, а здесь. Язык будто прилип к нёбу, а в руках и коленках — дрожь, как перед экзаменом. Я не узнавала себя. Та робость, что охватила вдруг меня — мешала думать логически. Да, и какая логика может быть там, где чувства бурлят и выпрыгивают, словно рыба в переполненном озере.

— Смерть Христова! Неужели это не сон?! — граф, как маленький ребенок, ожидающий сладость, но еще не уверенный в том, что она ему достанется, смотрел на меня с такой надеждой…

Я не выдержала его взгляд, отвернулась, наблюдая за игрой ветра листьями старого дуба. Как бы хотела сейчас быть одним из этих листьев, чтобы без забот наслаждаться отведенной мне участью. Жить без великих чувств и потрясений, просто жить…

Знала бы в тот момент, что за мной и графом наблюдают те, во власти кого одним только движением ресниц изменить судьбу, наверное, умерла бы на месте от страха…

Борясь с нахлынувшими чувствами, я сжалась вся внутри, превращаясь в крохотную девочку — Катю, которой пока неведомы взрослые проблемы и оттого она счастлива от каждого мгновения, что дарит ей жизнь.

— Чего же ты хочешь, Катя? — спросил голос, находящийся только в поле моего слуха. — Может быть, свободы? Хочешь вернуться домой?

— Хочешь… хочешь… вернуться… домой? — эхом повторилось в голове.

— Хочу ли? Не знаю… Сейчас, наверное, хочу любви и счастья… хотя бы немного.

— Катрин? Что с вами? Вы слышите меня? — голос графа ворвался в мысленный разговор и прервал его…

Я посмотрела в его темные, как омут, глаза и сказала скорее самой себе, чем ему:

— Я люблю вас, Луи.

Горячий поцелуй унес нас далеко от земли, за спиной словно выросли крылья. Мы летели над временем, над эпохой, условностями, над всем, что могло помешать нашему счастью — такому хрупкому, такому ранимому…