Книготорговец из Кабула - Осне Сейерстад

— Он может получить шесть лет тюрьмы! К тому времени, как он выйдет, его дети могут умереть с голоду, — кричит в ответ Мансур.

— Шесть лет так шесть лет! Мне все равно. Пусть из него выбьют правду о том, кому он продавал открытки.

— Легко тебе решать, когда сам сыт! — кричит Мансур. — Я начинаю плакать при одной мысли о его тощих детях. Его семье конец.

— Да как ты смеешь перечить отцу?! — громыхает в трубке голос Султана. Тем, кто, подобно собравшимся в комнате домочадцам, хорошо его знает, легко представить, как он выглядит в эту минуту: лицо налилось кровью, тело содрогается от ярости. — Какой ты после этого сын? Ты должен делать все, как я велю! Что с тобой? С чего это вдруг ты стал так непочтительно вести себя по отношению к отцу?

На лице Мансура явственно читается внутренняя борьба. Он еще ни разу в жизни не смел ослушаться приказа отца. Никогда не осмеливался вступить с ним в открытый спор, да и сейчас не рискует вызвать на себя его гнев.

— Хорошо, отец, — в конце концов, соглашается Мансур и кладет трубку.

Семья сидит в полном молчании. Мансур ругается сквозь зубы.

— У него каменное сердце, — вздыхает Шарифа.

Соня молчит.

Каждое утро и каждый вечер к ним приходят родственники столяра. Когда бабушка, когда мать, когда тетя или жена. Они всегда приводят с собой кого-нибудь из детей. И каждый раз получают один и тот же ответ: решение за Султаном. Как только он вернется, все удастся уладить. Но семья столяра знает, что это неправда что Султан уже вынес приговор.

Под конец домочадцы Султана не выдерживают и перестают открывать дверь несчастным родственникам столяра. Сидят дома молчком и притворяются, что в квартире никого нет. Мансур идет в полицейский участок — просит об отсрочке до приезда отца, чтобы снять с себя эту тяжкую обязанность. Но начальник участка не может ждать. В маленьких камерах участка арестованный не должен находиться больше нескольких суток. От Джалалуддина еще раз требуют назвать имя того, кому он продал открытки, столяр, как и прежде, отказывается. На него надевают наручники, выводят на улицу.

Деревенские полицейские не располагают автомобилем, поэтому обязанность отвести преступника в центральный полицейский участок в Кабуле ложится на Мансура.

На улице стоят отец столяра, его сын и бабушка. Они нерешительно подходят к Мансуру. Тот чувствует себя ужасно. В отсутствие Султана роль бессердечного палача приходится играть ему.

«Я должен делать то, что велит мне отец», — оправдывается он, надевает солнечные очки и садится в машину. Бабушка с малышом отправляются назад в деревню. Старый Фаиз забирается на свой раздолбанный велосипед и едет за машиной. Он намерен провожать сына, сколько хватит сил. В зеркале заднего вида маячит его прямая фигура, которая постепенно отстает и скрывается в клубах пыли.

Мансур едет гораздо медленнее обычного. Кто знает, когда столяр в следующий раз увидит город.

Они прибывают в центральный полицейский участок. Во времена Талибана мало было мест, вызывавших такую же ненависть в народе. В этом здании, которое тогда принадлежало министерству морали, располагалась религиозная полиция. Сюда тащили мужчин со слишком короткой бородой или в коротких штанах. Женщин, которые шли по улице в одиночку или в компании мужчин, не являющихся их родственниками, а также со следами косметики на лице, хотя бы даже под паранджой. Этих людей месяцами содержать в подвале здания, прежде чем отправить в другие тюрьмы или освободить. После бегства талибов двери следственного изолятора открыли и отпустили арестованных на свободу. Здесь были найдены куски кабеля и палки, применявшиеся для пыток. Мужчин избивали нагими, женщин во время пыток заворачивали в простыню. До талибов в этом здании сначала размещалась печально известная своими злодеяниями тайная полиция просоветского режима, потом — быстро сменявшие друг друга полицейские ведомства моджахедов.

Столяр поднимается по массивным каменным ступеням на второй этаж. Пытается пристроиться рядом с Мансуром, бросая на него умоляющие взгляды. За время ареста его глаза вроде бы стали еще больше. Они словно вылезают из орбит в бессильной мольбе: «Прости меня, прости. Я буду всю жизнь на тебя работать. Прости меня!»

Мансур глядит прямо перед собой. Ни за что на свете нельзя поддаваться. Султан сделал свой выбор, и он, Мансур, не имеет права перечить отцу. Отец может лишить его наследства, может выгнать из дома. У него и так уже есть ощущение, что любимчиком Султана сделался младший брат. Это его отец отправил на компьютерные курсы, ему обещал купить велосипед. Если Мансур теперь пойдет наперекор Султану, тот может отказаться от сына. Как ни жаль столяра, рисковать ради него своим будущим Мансур не собирается.

Они ждут, когда заявление зарегистрируют и их вызовут на допрос. По правилам подозреваемый в преступлении находится в тюрьме, пока обвинение не будет доказано или снято. Кто угодно может заявить в полицию на кого захочет, и тогда подозреваемого арестуют.

Мансур излагает дело. Столяр опять сидит на корточках. Пальцы у него на ногах длинные, скрюченные. Под ногтями толстый слой грязи. Свитер и жилет лохмотьями болтаются на спине, брюки мешком висят на бедрах.

Полицейский, производящий допрос, слово в слово фиксирует сказанное. Он пишет мелким почерком на бумаге под копирку.

— И чем тебя так привлекли открытки с афганскими сюжетами? — смеется полицейский. Дело кажется ему забавным курьезом. Не ожидая ответа, он продолжает: — Скажи, кому ты их продавал. Мы все понимаем, что ты крал их не для того, чтобы посылать родственникам.

— Я взял только двести штук, а еще несколько мне дал Расул, — пробует вывернуться столяр.

— Не ври, Расул ничего тебе не давал, — говорит Мансур.

— Запомни, это твой последний шанс рассказать на правду, — говорит полицейский.

Джалалуддин нервно сглатывает и похрустывает пальцами. И вздыхает с облегчением, когда полицейский продолжает допрос Мансура, выясняя, где, когда и как все произошло. В окне за спиной следователя виднеется одна из кабульских возвышенностей, покрытая маленькими домишками, которые лепятся по склонам. С горы, перекрещиваясь, сбегают тропинки. Столяру видно, как по ним вверх-вниз снуют маленькие, похожие на муравьев человеческие фигурки. На постройку домов пошел самый разнообразный подручный материал, который только можно найти в разоренном войной Кабуле, это и листы гофрированного железа, и одна-другая вязанка соломы, несколько кусков пластмассы, пара кирпичей и обломки руин разрушенных домов.

Вдруг полицейский присаживается на корточки рядом Джалалуддином.

— Я знаю, что твои дети голодают и что ты не закоренелый преступник. Я даю тебе последний шанс. Смотри не упусти его! Если ты сейчас мне расскажешь, кому продавал открытки, я отпущу тебя на свободу. А если не скажешь, сядешь на несколько лет в тюрьму.

Мансур слушает без особого интереса — столяра уже сто раз спрашивали об этом. Может, он говорит правду, может, он никому ничего и не продавал. Мансур бросает взгляд на часы и зевает.

Вдруг с губ Джалалуддина слетает слово. Тихо, едва слышно он произносит чье-то имя.

Мансур подскакивает.

Человек, носящий это имя, владеет киоском на рынке, где продаются календари, ручки и открытки. Поздравительные открытки по случаю религиозных праздников, свадеб, помолвок, дней рождения — и открытки с афганскими сюжетами. Последние торговец обыкновенно покупал для перепродажи у Султана, но уже давно к ним не заглядывал. Мансур его хорошо запомнил, потому что тот постоянно во всеуслышание жаловался на дороговизну.

Джалалуддина как будто прорвало. По-прежнему дрожа, он продолжает свой рассказ:

— Как-то раз вечером я возвращался с работы, и он подошел ко мне. Мы поболтали, и он спросил, не нуждаюсь ли я в деньгах. Я ответил как есть — что нуждаюсь. Тогда он предложил принести ему открыток. Сначала я отказался, но он пообещал мне много денег. Я подумал о своих детях. Моего заработка не хватает, чтобы прокормить семью. Я подумал о жене: ей всего тридцать, а уже начали выпадать зубы. Подумал об укоряющих взглядах, которыми встречают меня домашние за то, что я так мало приношу. У детей нет одежды и обуви, они плохо питаются, у нас нет денег даже на то, чтобы вызвать врача к больным. И я подумал, что, если возьму несколько, всего лишь несколько открыток, пока работаю в магазине, мне удастся хотя бы чуть-чуть поправить наши дела. Султан этого даже не заметит. У него так много открыток и так много денег. И я взял несколько открыток и продал их.

— Мы должны поехать к скупщику и конфисковать краденое, — говорит полицейский и приказывает столяру, Мансуру и еще одному полицейскому следовать за ним.

Они приезжают на рынок и идут к киоску. За окошечком стоит мальчик-подросток.