Золотое кольцо всадника - Мика Валтари

Когда лев начал кататься по песку и рвать собственные кишки, Юкунд на коленях подполз поближе и нанес ему смертельный удар. Но в агонии лев содрал с головы у мальчика кусок кожи, так что кровь залила Юкунду глаза. Толпа шумно рукоплескала подростку.

Ощупав Барба и поняв, что тот мертв, Юкунд подобрал горящий факел и начал наугад размахивать им перед собой, пытаясь другой рукой с зажатым в ней мечом утереть кровь с лица. Один из львов обжег себе нос о пламя факела и в испуге отскочил, приняв его за раскаленное железо дрессировщика. Решив больше не рисковать, зверь погнался за более легкой добычей, и я стал опасаться, что сцена со львами может окончиться провалом и что я слишком уж положился на неумение христиан владеть оружием.

Собак тем временем уже почти не стало. Многие погибли, остальные были сильно утомлены, и потому львам не составило особого труда покончить с ними, чтобы потом в спокойной обстановке заняться людьми. Собаки оказались настолько смелы, что ни одна из них даже не попыталась поджать хвост и убежать. Наконец лев ловким ударом лапы переломил хребет последней из собак, и та, рухнув на песок, жалобно заскулила.

Парочка зрителей тут же вскочила с мест и закричала, что такая игра слишком жестока и что собак мучить нельзя. Тогда один из христиан нанес мечом милосердный удар и прекратил страдания животного.

…А Юкунд все еще сражался. Вооруженный дубинкой с шипами мужчина, увидев, что среди приговоренных он самый смелый и лучше других орудует мечом, шагнул к подростку, чтобы защищать его с тыла. Вдвоем им удалось серьезно ранить еще одного льва.

Толпа была так довольна, что кое-кто начал уже поднимать вверх большие пальцы, но спасение запоздало: храбрый Юкунд встретил свою смерть.

Все остальное оказалось малоинтересной кровавой бойней. Два льва нападали на сбившихся в кучу беззащитных христиан, а те даже не двигались с места, чтобы хоть как-то развлечь публику. Они продолжали стоять, тесно прижавшись друг к другу, и львам приходилось вытаскивать их по одному.

Я даже был вынужден приказать спешно отправить в помощь львам двух медведей. В самом конце, когда все христиане уже погибли, между львами и медведями произошла замечательная схватка, причем раненый лев за свою безрассудность заслужил оглушительные аплодисменты.

Я был огорчен смертью Юкунда, хотя и знал к тому времени о событиях, происходивших в саду у Тигеллина, пока Рим полыхал огнем; они означали, что Юкунд заслуживал сурового наказания. Но к этому я вернусь чуть позже. Теперь же я продолжу рассказ о дне его гибели.

Мне надо было следить за тем, чтобы представление продолжалось, но тут ко мне подошел один из рабов, служивших в моем загородном доме в поместье в Цере, и, сияя от радости, сообщил, что этим утром Клавдия родила прекрасного мальчика. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо, и Клавдия просит моего согласия назвать сына Клементом.

Я расценил как благоприятное предзнаменование то обстоятельство, что мой младший сын родился именно тогда, когда старший, Юкунд, погиб, мужественно сражаясь со львом. Правда, я не считал имя Клемент — «кроткий» — подходящим для мальчика, появившегося на свет в этот полный мрачных событий день, но на радостях решил согласиться с Клавдией, чтобы не пускаться в подробности и длительные объяснения по поводу своего отказа. Однако в душе, мой единственный сын, я десять лет называл тебя Юлием.

Представление, яркое и красочное, продолжалось до самого вечера. Естественно, случилось немало неожиданностей — неизбежных, впрочем, когда на арене находятся дикие звери. Чаще всего недоразумения удавалось разрешать, и многие хвалили меня за хорошую организацию спектакля. Некоторые зрители заключали пари, и в толпе нередко вспыхивали драки, к чему, впрочем, в цирке давно привыкли.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда представление достигло наконец своего пика — сцены с девушками и быками. Восторгу толпы не было предела, когда ворота настежь распахнулись и на арену вырвались около тридцати быков, к рогам которых были привязаны полураздетые юные христианки. Завистники из Неронова театра захотели снискать себе все лавры, и после долгих споров я согласился на то, чтобы именно они привязывали девушек. Конечно же, эти бездари и их помощники сделали все из рук вон плохо, и потому мне пришлось-таки звать на помощь своих опытных скотоводов.

Каменная глыба, которую нам с таким трудом удалось вытащить на арену, к сожалению, оказалась ненужной. Пока актеры Нерона нечленораздельно бубнили что-то в рупоры (кажется, они пересказывали толпе историю Дирки), быки с легкостью стряхивали девушек, подкидывали в воздух легкие тела и нанизывали на рога. И всего лишь два животных разбили своих Дирок о камень, как того и требовала историческая правда.

Но, поверь, Юлий, моей вины тут не было.

Наконец всех оставшихся в живых христиан выгнали на арену к быкам, и, к моему несказанному удовольствию, они повели себя с невероятным мужеством, забыв о присущей им бесстрастности. Людей словно охватило внезапно сильнейшее желание умереть, и они помчались, как бы соревнуясь в беге, прямо на быков, чтобы броситься им на рога.

Толпа бурно приветствовала самоубийц и даже начала испытывать к ним некоторое сочувствие.

Когда же эта игра подошла к концу, быки стали бодать тела распятых, валить на землю кресты и биться о защитное ограждение с такой силой, что зрители, сидевшие неподалеку от него, начали серьезно опасаться за свои жизни. Однако представление уже закончилось.

Взглянув в небо, я смог с облегчением вздохнуть и отдать лучникам приказ убить быков. Они проделали это с таким мастерством и отвагой — причем зачастую с близкого расстояния! — что зрители и их тоже наградили благодарными аплодисментами. А я-то боялся, что эта необходимая заключительная часть спектакля будет для толпы утомительной!

Тигеллин хотел в довершение ко всему сжечь еще и ограду с распятыми на ней христианами, однако Нерон не согласился на это, ибо полагал, что огонь может распространиться и повредить его цирк.

И вот, пока толпа потоками текла через все выходы, несколько преторианцев ходило по арене, копьями добивая полуживых христиан: император решил, что их страдания не должны длиться дольше, чем страдания тех, кто был сожжен заживо или убит дикими зверями.

Меня могут спросить, отчего это я не поберег моих ценных диких быков, и я отвечу, что счел за лучшее прикончить их. Конечно, зрители могли бы еще долго наблюдать за тем, как служители гоняются за животными по всей арене, но это наверняка показалось бы им скучным и испортило бы впечатление от спектакля. Кроме того, быки были такими дикими, что при их отлове и доставке к клеткам могло бы погибнуть несколько моих людей. И наконец, я намеревался послать Нерону такой колоссальный счет за зверей, что смерть тридцати быков почти ничего не значила для меня.