Неприступный герцог - Джулиана Грей

— Скажи, чему я обязана удовольствием испытать на себе столь неджентльменское обхождение?

Ее пальцы скользнули по его щекам и принялись ласкать волосы.

Уоллингфорд ощутил, как горячие губы прокладывают дорожку от его подбородка к уху.

— Я не могу оставить все своему сопернику.

— М-м-м… Да, он очень опытен, так что тебе потребуется изрядно попрактиковаться.

— К твоим услугам.

Абигайль отстранилась. Ее глаза стали огромными на изящном личике.

— В самом деле, Уоллингфорд? Ты не шутишь?

— Ни капельки. — Он провел пальцем по ее уху.

— О! Ты просто хочешь меня подразнить. Это бессмысленное самоотречение совершенно ни к чему, ибо даже моя неопытная девственная кожа чувствует, как ты сгораешь от желания обладать мной.

Уоллингфорд отпрянул.

— Ради всего святого, Абигайль!

— Господи, Уоллингфорд, ты покраснел? Думаешь, я не понимаю, как ты возбужден? Знаешь, я изучала мужскую анатомию.

— Не удивляюсь. — Уоллингфорд с трудом удержался от желания посмотреть вниз. Он прекрасно знал, что обсуждаемая часть мужской анатомии отчаянно упирается в ткань брюк в попытке вырваться на свободу, что не преминула заметить Абигайль.

— Ну и ну! Да ты и правда покраснел! Тебе так идет румянец. Он делает твое лицо живым.

— А раньше я тебе живым не казался?

Абигайль удрученно вздохнула:

— Послушай, мы так и будем обмениваться остроумными замечаниями? Мне больше нравится целоваться.

Уоллингфорд наклонился, чтобы это сделать, но прежде чем он успел коснуться ее губ, Абигайль испуганно вскрикнула и ударила его в грудь.

— Подожди-ка. Как долго я спала? Сколько сейчас времени?

Уоллингфорд со стоном достал из кармана часы.

— Девять двадцать три.

— О Боже! Уже? Мне ужасно жаль, дорогой, но я действительно должна идти. Я обещала Морини помочь с масками. Мы не успеваем, хотя я работала полночи…

Абигайль вскочила и начала поспешно собирать то, что осталось от пикника, и бросать в корзину из ивовых прутьев. Проникающее сквозь листву солнце раскрасило ее голову золотистыми пятнышками.

— Маски? — рассеянно спросил Уоллингфорд, завороженный видом ягодиц, мелькающих у него перед глазами.

— Да, для сегодняшнего маскарада. У тебя ведь есть маска, правда?

— Конечно, есть.

Абигайль замерла и повернулась с фляжкой воды в руках.

— Ты напрочь забыл об этом, да?

— Не забыл. Моя маска… она… Словом, все готово. Действительно готово. С этим… — Уоллингфорд беспомощно покрутил пальцем, — с пером. С перьями. Если быть точным, это скорее не перья, а гусиный пух. Я очень полюбил его в последнее время. — Уоллингфорд с надеждой улыбнулся.

Абигайль опустила фляжку в корзину и захлопала в ладоши.

— Отлично сыграно. Я почти тебе поверила, если бы не упоминание о гусином пухе. — Она подняла с земли корзинку. — А теперь поможешь мне сложить одеяло?

Уоллингфорд взял из ее рук корзинку, поставил на траву, а потом принялся складывать одеяло. Сейчас, когда он пребывал в состоянии крайнего возбуждения, любое занятие и тем более физические упражнения были даже полезны. За последние несколько месяцев он научился укрощать постоянно одолевающее желание. Научился отвлекаться от этого состояния с помощью какого-нибудь дела. Например, с помощью плавания на озера, когда нужно просто продолжать грести, ибо ничего другого не остается. Он научился управлять желанием и получать удовольствие не от поспешного совокупления, а от предвкушения, прикосновений и взглядов, от самой Абигайль.

А от нее не было никакой помощи. Она просто не понимала, в чем дело.

— Не понимаю, Уоллингфорд, — сказала она, пробираясь рядом с ним между деревьями. Ведь они ушли очень далеко, на другой берег озера, как делали это каждый день, чтобы остаться наедине. — Мы не в Лондоне с его нормами морали. Я очень хочу оказаться с тобой в постели. И ты тоже. Так чего же, черт возьми, мы ждем?

Уоллингфорд улыбнулся:

— Ты никогда не слышала о добродетели самоограничения?

— Да что ты об этом знаешь? Я уверена, ты ни разу не пытался в чем-то себя ограничить.

— Кажется, ты сердишься, дорогая.

— Да, я сержусь. — Абигайль остановилась и повернулась к герцогу. — Ты спал с дюжинами женщин. Почему отказываешься со мной?

Ну и как ответить на это? Герцог повесил корзину на руку и коснулся волос Абигайль.

— Ты знаешь ответ на свой вопрос.

Она ударила его по руке.

— Ах да, этот скучный и смешной запрет на соблазнение девственниц. Или, вернее, девственниц благородного происхождения, ибо я считаю, что вы, джентльмены, не испытываете угрызений совести, когда речь идет о тех леди, которых некому защитить.

— Это неправда. Я никогда… — Уоллингфорд нахмурился. — В любом случае угрызения совести здесь ни при чем. Дело в…

Абигайль повернулась и пошла дальше.

— Традициях? Сомнениях?

— Господи, нет. В желании, чтобы все было по-другому… — Последние слова Уоллингфорд произнес еле слышно, как если бы разговаривал сам собой.

— В чем?

— В той сентиментальной чепухе, которую ты так презираешь. Расскажи-ка мне о солнцестоянии. — Уоллингфорд вновь взял корзину в руку.

— О, это будет чудесно! Ты обязательно должен прийти. Я серьезно. Будет костюмированный бал, танцы. Придут жители деревни. Лилибет, Александра и я будем одеты официантками…

— Официантками?

— По словам Морини, это традиция. Леди, проживающие в замке, в праздник летнего солнцестояния наряжаются служанками. Конечно же, нужно все организовать.

Абигайль продолжала болтать о пасте с соусом из анчоусов и о местном оркестре, но Уоллингфорд потерял способность воспринимать какую-либо иную информацию, услышав слово «официантка». Воображение его разыгралось не на шутку. Он сразу же представил Абигайль в платье с глубоким декольте, почти обнажающим полную грудь, и — о милостивый Боже! — в фартучке и с подносом изысканных кушаний в руках. До его слуха донеслись слова «оливки», «начинка» и «труба», но он мысленно стаскивал с Абигайль платье и поэтому совершенно забыл о том, где находится. Лишь удар тычок и сопровождающий его возмущенный голос вернули его к действительности.

— Я говорю, Уоллингфорд, ты пойдешь со мной?

— О да, оркестр, трубы. Ужасно весело.

Интересно, в какой момент праздника появится этот самый оркестр с его трубами? Успеет ли он увлечь Абигайль в укромный уголок и заставить потчевать оливками лишь его одного? Интересно, будет ли на ней маска? Герцог судорожно сглотнул.

— Трубы? Да ты совсем меня не слушаешь, Уоллингфорд. Я говорила о значимости такого события, как летнее солнцестояние.