Новый Мир ( № 10 2009) - Новый Мир Новый Мир

— Его душа уже принадлежит аду, поэтому для нее просто нет лучшего места, чем наша пиццерия, — радостно заявила Эллисон. — Мы поместили договор о сделке на своем веб-сайте и повесили на стене офиса» [31] . Таких предложений более чем достаточно. И желающих купить необычный товар хватает.

Впрочем, и без таких эпатажных выходок и во времена самого Ницше обыденное сознание повсеместно относилось к институту церкви уже без должного пиетета. Например, в солнечной Италии статуям святых из католических храмов приходилось несладко, если все молитвы и подношения к их подножию так и не навлекали дождь на засохшую землю. Не хлебом единым жив человек, что правда, то правда. Он, например, может в отсутствие перспективы урожая разбить в сердцах статуи святых, отвечающих за дожди, оторвать им руки или просто сжечь.

Философию спасает от такой незавидной участи сожжения на костре истории ее снобизм. Любовь к идиотизму ближнего не для нее. Она умеет рассыпаться бисером цитат и ссылок на философские труды классики, оставаясь при этом совершенно безучастной к бессилию смертных. Если ее и снедают сомнения, так это от невозможности окончательно сдвинуть религию с пьедестала почета и полностью занять ее место.

Философия заносчива, но трусовата. Нести ответственность, обычную земную ответственность за слова и поступки, — не для нее.

Зато она умеет выуживать нужные ей сюжеты, парадигмы христианской или любой другой теологии и подгонять под собственные нужды на потребу таким же «страдальцам» о собственном земном бессмертии. Евангельские сюжеты разобраны на века вперед, и если и появляются хоть в виде «бытия-к-смерти», «нужды смерти», «влечения к смерти», ни один земной человек не в состоянии отличить подлинную историю от филигранной культурной подделки.

А что касается заносчивости… Если бы вместо Христа перед Великим Инквизитором Ивана Карамазова сидела Философия, то, безусловно, тирады ревностного католика закончились бы не поцелуем старика, а надменным хмыканьем Философии над каждым его словом, и Инквизитор бежал бы с несчастным растерзанным сознанием и велел бы вывести ее за пределы города и отправить на все четыре стороны только лишь потому, что такая надменность под силу только Сатане.

Философия давно завидует месту Спасителя. И не против наконец услышать подобные слова Великого Инквизитора, обращенные к себе, и… увы, слышит только их. Правда, от собратьев по академической жизни. Великие Инквизиторы в далеком прошлом. Массы пребывают в массовом. К ним она опускаться не любит.

Она глуховата к простым голосам и речам. Она глуховата к онтическому, но продолжает требовать от онтического абсолютного и безраздельного внимания к собственным словам и поступкам.

Обзор всех научных и медицинских теорий о причинах, которые приводят к самоубийству, как в начале прошлого века, так и в начале нового тысячелетия заканчивается одним, — никто не может четко и ясно сказать, почему человек кончает жизнь самоубийством. Достаточно хотя бы бегло просмотреть длинный список. Ответа на этот вопрос нет даже у самоубийцы.

Время от времени философия требует своего места в осмыслении «черного феномена», но не слышит должных призывов, не слышит: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его…»! А потому встречи «философской суицидологии» с рядовыми психотерапевтами, детскими психологами, социальными работниками — словом, с теми самыми невзрачными представителями онтического — всегда напоминают попытку запрячь коня и трепетную лань.

Согласитесь, «аутоагрессия» Зигмунда Фрейда мало что может прояснить по сути дела, но он сам, к слову сказать, совсем не настаивал на том, что может ответить на вопрос о причинах самоубийства. К тому же, если по отношению к бунинскому Мите еще подходит жесткое и колючее слово «аутоагрессия», то по отношению к Катерине Александра Островского человеческое ухо отыскивает слова сострадания и сочувствия. Поступок же кроткой петербургской швеи Федора Достоевского, которая выбросилась из окна, держа в руке образ, бежит от таких медицинских терминов, как «аутоагрессия». Обычный человек негодует и даже воспримет такое словосочетание как оскорбление памяти погибшей девушки.

Конечно, не стоит обвинять профессионалов в отсутствии определенной доли сентиментализма. Меньше всего они озабочены поисками особых философских смыслов. Последователь Фрейда Карл Меннингер предположил, что «все суициды имеют в своей основе три взаимосвязанных бессознательных причины: месть/ненависть (желание убить), депрессия/безнадежность (желание умереть) и чувство вины (желание быть убитым)». К этой триаде осталось только добавить четвертый, самый главный пункт — ясное и четкое осознание, воля и механизм реализации намерений. Он отсутствует.

Так же как «чувство невыносимой душевной боли, чувство изолированности от общества, ощущение безнадежности и беспомощности, а также мнение, что только смерть является единственным способом решить все проблемы» Эдвина Шнайдмана, «пионера современной теории суицида», мало что могут прояснить в понимании причины реализации самоубийства. «Желание быть убитым» или мнение, что смерть — единственный избавитель от всех тягот жизни, если и повод, то совсем не механизм реализации суицидальных намерений. Впрочем, подобные теории скорее напоминают добротную философскую прозу (и здесь, безусловно, философия может торжествовать!), чем анализ механизмов, которые включают волю к само-убийству и доводят все до логического конца. А если уж точнее, такие теории просто замещают христианское «вселение беса» и переводят «бесовство» на современный язык, доступный медицине и праву.

 Та же картина открывается при знакомстве с биологическими предпосылками суицида. Например, указывают на наследственный характер последнего, — у незначительной части самоубийц в роду был самоубийца. Но можно говорить и о наследственности целых этносов — представители финно-угорской группы (Финляндия, Венгрия) отличаются высокой склонностью к суициду. Что же это может прояснить философскому осмыслению? Ничего. Тем более что Сократ, Христос, Иуда, Катон, Вертер, инженер Кириллов, Адольф Гитлер и даже Анна Каренина не относятся к представителям финно-угорской группы.

В психиатрии особой популярностью пользуется «серотониновая теория». Профессор психиатрии Колумбийского университета Дж. Манна утверждает, что «практически у всех „состоявшихся” самоубийц содержание серотонина, или „гормона радости”, в мозге существенно снижается. У „несостоявшихся” суицидентов уровень этого нейромедиатора тоже уменьшается, но гораздо меньше». А совсем недавно Эленор Миттендорфер-Рутц и ее коллеги из Каролинского института предложили теорию о связи риска самоубийств с ростом и весом при рождении.

«Побойтесь бога, хоть живого, хоть мертвого, — восклицает философия, — Сократ и серотониновая теория! Рост и вес Анны Карениной при рождении! Кто же будет заботиться о количестве серотонина в мозге великого грека! Кто же замерял младенца Анну, — это позабыл сделать даже автор! Кого увлечет идея проверить, не страдал ли кто-нибудь из предков греческого философа патологической страстью размышлять о самоубийстве и убивал себя?» Но эти возгласы не покидают стен университетов, кафедр и библиотек. А психиатрия равнодушна к академической патетике.

Эксперименты над текстами Платона, образом Сократа тем и хороши, что абсолютно безопасны. Они могут дарить призрачную безопасность ненужных смыслов. Потому погружаться в бесконечную игру поиска или конструирования смыслов «имеет смысл» в рамках психотерапии, во всяком случае, многим людям, страдающим депрессией, помогают как раз подобные погружения. И здесь психотерапия, психоанализ, опираясь на философию, способны отвлекать от черных мыслей будущих суицидентов. Трансперсональная психология, танатотерапия и длинная череда всевозможных практик, которые используют символическую смерть человека как хорошее исцеляющее средство, казалось бы, вселяют надежду. Возможно, философия опять вправе торжествовать. Но ненадолго.

Около 70% самоубийц пользовались услугами философствующей психотерапии, и до конца не ясно, для чего они обращались в офисы психотерапевтов: то ли отвлечься от своих черных намерений, то ли только утвердиться в правильности своего выбора и покончить с собой при первом удобном случае. Что делать?! Естественной потребностью самоубийства занимается «малая психиатрия», малая настолько, что совершенно незаметна для высокой культуры смыслов.

Можно долго размышлять о смыслах собственного абсолютного исчезновения из мира смертных, но смысл механизма само-убийства, последнего шага к петле или к чаше с ядом, остается нетронутым. Что реализуется, какая потребность утоляется именно цепочкой принятия окончательного и бесповоротного решения и последними действиями? «Аффекты» бессмертия знакомы не каждому самоубийце, в отличие от философа, потому философское бессмертие руками самоубийства утоляет только обитателей пыльных библиотек.