Что за девушка - Алисса Шайнмел

скорее всего, никогда не доводилось попадать.

Но сейчас я об этом не думаю (внутренний монолог отключен). Я спрашиваю:

— Ты сказала, что в первый раз он ударил тебя в январе. Три месяца назад! Как ты могла с ним остаться?

Я отворачиваюсь, прежде чем Майя успевает ответить. Я благодарна, что на вечеринке столько народу. Проще сделать так, чтобы между мной и Майей оказалась горстка людей.

Прохладная ладонь ложится мне на руку. Я оборачиваюсь. Тесс.

— Слушай, — говорит она. — Слушай, извини меня. Ты права. Конечно, я верю Майе.

Я мотаю головой:

— Майя соврала.

Не про Майка. Про Хайрама. Но вранье есть вранье. Так меня учил папа. Черное и белое. Плохое и хорошее. Правда и ложь.

Губы Тесс искривляются в полуулыбке.

— Это всегда так сложно? — спрашивает она. — Знаешь, когда я читала о том, что происходит в других школах, всегда сразу понимала, кому верить.

Я тянусь вверх, моя ладонь ложится на шею Тесс сзади. Она ахает:

— У тебя такие горячие руки!

Я тяну Тесс вниз, к себе.

— Пошли отсюда? — шепчу я.

МАЙЯ

Я не вижу, кто говорит, но слово звучит так ясно, так громко, что можно подумать, вокруг не гремит музыка, не шелестят разговоры.

Шлюха.

Джуни начинает кричать на толпу, как будто это сказали они все, а не одна из девочек (кажется, голос был женский). Но, может, Джуни знает то же, о чем подозреваю я, — даже если не все это сказали, то все подумали.

Шлюха.

— Да что с ними не так? — спрашивает Джуни, поворачиваясь ко мне. Думаю, это риторический вопрос.

— Не слушай их, — добавляет она. — Они не знают, о чем говорят.

Я мотаю головой. То есть я пытаюсь помотать головой, но тело меня не слушается. Они знают, о чем говорят. Я изменяла Майку.

Он поэтому меня ударил?

Но я начала изменять только после первой пощечины.

Может, поэтому он ударил меня снова.

Но до вчерашнего вечера он не знал обо мне и Хайраме.

Может, я это заслужила. Может, Майк знал, что я буду целоваться с другим. Может, он знал, что я плохая. Дрянная девчонка.

Шлюха.

Я наклоняюсь, иначе пришлось бы кричать, чтобы Джуни меня услышала. Я признаюсь ей, что они знают, о чем говорят.

— Я целовалась с Хайрамом. — Мой голос дрожит.

— В каком смысле?

— Не все время, — поспешно добавляю я, как будто частота — или ее отсутствие — это смягчающее обстоятельство. Как будто так лучше, правильнее. — Только… Только иногда. И мы всего лишь целовались, ну, в основном.

В основном поцелуи. В основном — нежные губы Хайрама на моих. Но иногда его ласковые руки пробегали по моей коже. Иногда они проскальзывали ко мне под футболку, иногда под пояс джинсов. Всегда так медленно, так неуверенно. Всегда будто каждым движением спрашивая разрешения, давая мне возможность сказать «нет».

Иногда Хайрам действительно спрашивал разрешения. Не шептал. Он спрашивал четко: «Ты не против?» Он, казалось, ни капли не боялся, что может испортить этим настрой. Никогда не боялся, что я могу одуматься и отказаться. Мне кажется, что он как раз хотел дать мне время все осмыслить, что он просто вернулся бы на свою сторону машины, если бы я передумала.

Но этого не случалось.

Шлюха.

Даже Джуни так считает. Я вижу это по ее лицу, по тому, как она отшатывается от меня. Она считает меня отвратительной.

Лгунья.

Потаскушка.

Я все это заслужила.

Прежде чем исчезнуть в толпе, Джуни спрашивает, как я могла оставаться с ним еще три месяца. Я не знаю, что ответить.

Джуни не осталась бы. Эрика Блэк не осталась бы.

Может, бьют тех, кто остается. Тех, кто не уходит, а изменяет.

Если бы речь шла о другой девушке, об истории, которую я только слышала и не знала никого из участников, я бы сказала, что тому, что парень ее бьет, нет оправдания. Даже если она изменила ему. Даже если она с ним осталась.

Сказала бы, да?

Я ведь в это верю, да?

— Ты реально облажалась, знаешь ли.

Я оборачиваюсь. За мной стоит Ева Меркадо. Точнее, она стоит передо мной.

— Что? — тупо спрашиваю я.

— Ты реально облажалась. Из-за этой твоей путаницы у Майка могут быть серьезные неприятности.

— Моей путаницы? — Я оборачиваюсь и вспоминаю, что Джуни здесь больше нет.

— Или ты просто соврала? Потому что я точно заметила бы разницу между Майком Паркером и Хайрамом Бингхемом!

Она выплевывает имя Хайрама, как будто от него остается мерзкое послевкусие. Мы с Евой едва знакомы, но я вижу в ее лице ненависть. Раньше она ненавидела меня за то, что у меня был Майк, а у нее нет. А теперь — за то, что я от него отказалась.

А я отказалась? Мы пока не расстались официально.

Ева продолжает:

— Думала, что одной этой сказочки хватит, чтобы его удержать, да? Знаешь, Майк заслуживает девушки, которая его ценит. Которая не сделает ему больно. Не изменит ему.

— Ты о себе? — не удержавшись, спрашиваю я.

Рассказывая обо всем, я не думала о какой-то гипотетической девушке. Я не думала, что Майк найдет еще кого-то, кому тоже будет больно. Я даже не думала об исключении Майка, о возможных последствиях. Я думала только о себе.

Я хотела, чтобы это прекратилось.

Ева считает, что я это сделала, чтобы спасти свою шкуру. Не от побоев, а от расставания. Она считает, что я обвинила Майка, чтобы не ударить в грязь лицом. Только вот какая девушка скажет, что парень ее бьет, только ради того, чтобы не ударить в грязь лицом?

Только если она хуже, чем девушка, которая осталась.

Только если она обманщица. Изменница. Шлюха.

Именно так обо мне думает Ева.

— А может, и о себе. — Ева пожимает плечами, отвечая на вопрос, о котором я забыла. — Я бы обращалась с ним в триста раз лучше, чем ты.

Может, она была бы такой хорошей девушкой, что Майк не делал бы ей больно. Может, она бы не изменила ему, если бы сделал.

До боли знакомый голос вмешивается в разговор:

— Ну все, Ева, этого достаточно.

Как я хочу, чтобы это была Джуни. Или Хайрам, который снова явился меня спасти. Нет, я не хочу быть девушкой, которую нужно спасать.

Девушкой, которую бьют.

Девушкой, которая остается.

Что бы я сделала вчера на парковке, не будь со мной Джуни и Хайрама? Может, позволила бы Майку утянуть себя в какой-нибудь тихий уголок. Может, кивнула