Рожденная пламенем - Эбби-Линн Норр

внутри, но я старалась держать ее пока на привязи, чтобы не мешала думать.

Заметив подушку на деревянной платформе, я заинтересовалась. Странная вещь для темницы. Я взяла ее в руки: подушка была влажная, но относительно чистая, белая. Я понюхала ее. Ощутила слабый аромат. Лаванда? Губы мои скривились в усмешке при виде единственного предмета роскоши в таком месте. Как приятно, что он подумал о комфорте для моей головы.

Я кинула подушку назад на кровать и подошла к двери. Спустившись в выемку, дернула ручку и потянула. На двери была узкая прорезь окошка с прутьями решетки на ней, а также щель, прикрытая задвижкой. Вероятно, для подачи пищи. Я заглянула сквозь прутья, но ничего не смогла различить в темноте. Я снова прокричала имя Данте. Искры слетели с моих губ, и боль пронзила нижнюю губу.

Ответом мне стал звук падающих капель.

Я стала ходить туда-сюда. Гнев заставлял сердце колотиться, и жар поднимался внутри с ритмичными интервалами. Я пыталась глотать, но в горле и во рту пересохло. Нужно было попить. Жар еще немного усилился.

Глаза мои бродили по стенам. О, тут надписи! Я подошла, чтобы рассмотреть их получше. Процарапано на совесть. Там были обозначены имена и еще какие-то слова – то ли на классической латыни, то ли на народной, я их не различала.

Вернувшись к двери, я стала снова и снова выкрикивать имя Данте. Голос мой хрипел и свистел, с каждым разом становясь все слабее и суше.

Я ахнула, услышав шаги.

– Наконец, – выпалила я, пытаясь сдержать прорывавшийся гнев, но тщетно. – Ты долго отсутствовал.

Его лицо снова появилось в окне.

– Привет, Сэксони. Ты успела остыть?

– А ты? – огрызнулась я.

Он наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, словно хотел сказать: «Более-менее».

– Данте, что ты творишь? Отпусти меня.

– Конечно. При одном из двух условий, – проговорил он. – Первое – предпочтительное из двух: ты согласишься остаться со мной. Войдешь в нашу семью, будешь находиться подле меня, став моим инферно. Поможешь мне набирать людей, станешь работать со мной. Посодействуешь завоеванию бизнеса отца. А я сделаю тебя счастливой и дам тебе все, чего пожелаешь.

– Что ты можешь знать о моих желаниях?

– Девушки не так уж сложны, – произнес он так, словно разговаривал с ребенком. – Им важны комплименты, нужно, чтобы с ними обращались как с принцессами, дарили подарки, называли красавицами. Они хотят жить в роскоши и любви. Им необходимо восхищение, а еще нужен мужчина, на которого можно опереться.

Я невесело рассмеялась, но резко остановилась, почувствовав жгучую боль, пронзившую грудь.

– Что скрывается за дверью номер два?

Он покачал головой и цокнул языком.

– Тебе она не понравится. За дверью номер два совсем невесело. Невесело для тебя.

Я ждала. По коже поползли миллионы огненных мурашек, когда я увидела выражение его лица.

– Во втором варианте мы дождемся твоего обезвоживания. Когда будешь на грани смерти, ты передашь мне огонь в обмен на глоток воды. Вероятно, ты выживешь. А может, и нет. Будет жаль, если ты предпочтешь этот путь. – Он приложил загорелую ладонь к груди, изображая притворное сочувствие. – Но я готов пообещать тебе, что наилучшим образом позабочусь об огне.

– Ты сумасшедший. Выпусти меня, и я не уничтожу эту клетушку и все вокруг. Ты же знаешь, что не сможешь удержать меня внутри. – В моем голосе звучала притворная бравада. Я вовсе не была уверена, что мне хватит сил выбраться, не сгорев заживо.

– Вообще-то, мне не придется ничего делать. Эта дверь почти в фут толщиной, а прутья из закаленной стали. Тебе удастся их нагреть. Сможешь даже покорежить их, если хватит сил. Но задолго до этого огонь медленно поджарит тебя изнутри. Чем больше ты станешь его использовать, тем быстрее превратишься в жаркое. Ты уже не пила пару часов… может, и больше.

Мое сердце жарко запульсировало, каждое биение отдавалось в ушах.

– Ты не заставишь меня отдать тебе огонь, Данте. Если я все равно умру, зачем мне по своей воле передавать такую власть социопату вроде тебя? Даже если будешь снова угрожать Феди, я тебе его не отдам.

– Я бы никогда не причинил вреда своей кузине, Сэксони, – сказал он, взглянув на меня с жалостью. – Семья для меня все. Для Феди тоже, поэтому она и согласилась мне помочь.

– Ты лжешь, – прошипела я.

– Думаешь?

– И что? – процедила я, сжав челюсти. – Это еще одна причина, по которой я никогда не отдам тебе огонь. Скорее умру.

– И умрешь. Боли от горения хватит с лихвой. Но на случай, если я недооценил тебя, у меня есть пара ребят в Галлиполи. Одно мое слово, и один из твоих мальчиков исчезнет. Кстати, такое случится не в первый раз.

Расплавленная лава взбунтовалась, и горячие зубы впились в каждый нерв. Глаза так раскалились, что я почти слышала их шипение.

– Ты не посмеешь, – проговорила я со свистом.

Он рассмеялся.

– Посмею. Парни наготове. Ты недооцениваешь меня, хорошая девочка.

У меня ничего не осталось. Ни одного козыря. Мысли неслись галопом, отчаянно ища нужные аргументы.

Данте готов умереть ради одобрения отца.

– А твой отец знает, что ты творишь, маленький змееныш? – проговорила я, глядя ему в лицо. Зрение мое затуманивалось и снова прояснялось: глаза пульсировали, наливаясь жаром.

Он помедлил всего долю секунды. Что бы это значило?

– Отец научил меня всему, что я делаю, Сэксони. Он мастер получать все, чего пожелает, – Данте выпрямился, и лицо его исчезло из вида.

Промедление с ответом было единственной причиной, давшей мне повод думать, что все сказанное им об отце – глупая бравада. Лицо его появилось снова в поле зрения, когда он наклонился, и оказалось при этом почти перевернуто.

– А как ты удержишь меня в Италии, если я соглашусь присоединиться к вашей славной компании негодяев и преступников? Я могу солгать, чтобы ты меня выпустил, – заметила я.

Данте пожал плечами.

– Так же, как заставлю тебя отдать мне огонь. Я сделаю так, чтобы ты всегда оставалась при мне. Впрочем, став частью моей семьи, ты сама не захочешь уходить. Обещаю, тебе понравится жизнь со мной. – Он подмигнул. – Не вынуждай лишать мир такого прекрасного сокровища, как ты, – сказал он нежным голосом, словно разговаривал с возлюбленной.

Я пристально взглянула на него, чувствуя, как усиливается красное свечение. Я замигала и заслонила ладонью глаза, поморщившись от резкой боли.

– Больно, не так ли? – спросил Данте. – Я дам тебе время все обдумать. Боль очень убедительный аргумент. – Лицо его исчезло из проема окошка, и звук шагов стих вдалеке.