Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

может он, молодой партийный работник, вчерашний цеховик, не внимать советам этого человека?

Ни в приятели, ни в подшефные к Карыгину Пилипченко не напрашивался. Карыгин сам пожелал сблизиться с ним, сам зашел в кабинет в тот знаменательный вечер, когда новоиспеченный секретарь парткома провел свое первое в жизни общезаводское партийное собрание. Достойно провел. Многих задел в докладе за живое, пробудил критический дух, вызвал горячие споры. Даже секретарь райкома Тулупов остался доволен собранием. Пожал Пилипченке руку, шепнул, уходя: «Вот видишь, паниковал, отказывался — не потяну, не справлюсь. А как сразу заворачиваешь! Так и держи».

Устав от длительного напряжения, Пилипченко пришел к себе в партком и сел отдышаться, выкурить одну-другую папиросу.

В это время и появился у него Карыгин. «На огонек», как изволил объяснить.

— Собрание хорошее? — поинтересовался Пилипченко со свойственной ему непосредственностью, вглядываясь в холодное, недоступное для разгадки карыгинское лицо.

— Собрание хорошее, а доклад дерьмовый.

Пилипченко от неожиданности подпрыгнул на стуле.

— Почему?

— Вы походили на сумасшедшего автоматчика — поливали огнем всех подряд — и кого надо, и кого не надо. Как артиллеристы? Выбрал одну точку и лупит по ней. — Заметив, что резкая оценка доклада вызвала у Пилипченки протест, Карыгин принялся пояснять, деловито постукивая палкой: — Вы многих пощипали, и многие остались вами недовольны. Не так нужно, дорогой мой дебютант. Нужно вытащить за ухо кого-нибудь одного и показать с фасада. Потом, когда и пощипанный, и все остальные решат, что теперь головомойка будет устроена кому-нибудь другому, опять взяться за него же, показать уже с тыльной стороны. Покрутить, в общем, туда-сюда, как на вертеле. Все поймут, что вы умеете развенчивать беспощадно, и каждый будет вам благодарен, что не выволокли на всеобщее обозрение его.

Пилипченко подумал, подумал и согласился. Да, всех подряд обстреливать негоже.

Способность Карыгина проникать в глубь явлений, видеть то, чего не видят другие, дать свое истолкование фактам, свою оценку тому или иному событию удивляла и восхищала Пилипченко.

Сидели они как-то на директорской оперативке в кабинете Брянцева. Вообще-то директор всегда слушал начальников цехов и отделов внимательно и прерывал лишь в тех случаях, когда кто-либо из них явно завирался или выходил из положенного регламента. На сей раз он тоже спокойно выслушал разглагольствования Гапочки, в выступлении которого, кстати не впервой, прозвучало: в цеховых неполадках виноваты многие, не виноват только он. Когда довольный собой Гапочка уселся на место, покручивая усы, придававшие ему сходство с Тарасом Бульбой, неожиданно, чуть откашлявшись в кулак, заговорил Брянцев.

— Дорогие мои руководители, признайтесь откровенно, не надоело ли вам каждый день сидеть по часу на оперативке, возводить друг на друга обвинения, предъявлять друг другу претензии и, по сути, заставлять меня и главного инженера разбираться в том, кто прав, кто виноват, кто, простите, врет без всякой меры, кто в меру, а кто говорит дельное? Вот нас полсотни человек. По часу в день — это пятьдесят человеко-часов, отнятых у самых квалифицированных людей на заводе, у «мозгового центра», так сказать. Вы же не цирковые лошади, которые пританцовывают по манежу, пока дрессировщик щелкает бичом. Обойдемся без ежедневной оперативки. Предлагаю учредить совет начальников цехов и отделов, который будет собираться накоротке два раза в неделю и все решать полюбовно. А директорскую оперативку будем проводить только по субботам.

Начальники цехов оторопели было от такого предложения. К оперативкам они привыкли и не могли представить себе, как без них обходиться. Но, прикинув все «за» и «против», согласились.

На следующий день оперативки уже не было.

Выслушав тогда Брянцева, Пилипченко никакой крамолы в предложенном нововведении не увидел и политической окраски ему не придал. А Карыгин сразу же, как только они вышли из кабинета, сделал развернутый анализ действий директора, да такой, что Пилипченке муторно стало.

— Ты, Вениамин Герасимович, партработник молодой и многого еще недопонимаешь, — внушал он поучительным тоном. — Наш директор впадает в серьезную ошибку, переоценивая значимость общественности. Партия, правда, призывает к развитию общественных форм деятельности, но беда в том, что Брянцев ни в чем не знает меры. По сути, он выпустил из рук вожжи, с помощью которых надо управлять. Идите, лошадки, куда хотите, сами ориентируйтесь. И еще один недостаток присущ Брянцеву: любит поставить себя над всеми. Казалось бы, почему не обратиться за советом в партком, если появились какие-то соображения? Разве вы не одно дело с ним делаете? Так нет. Сторонится, чурается. А почему? Одобрят члены бюро — пойдет как инициатива парткома. А на кой хрен ему это? Зачем, чтоб попало в копилку Вениамина Герасимовича? Он все в свою копилку складывает. Намотайте себе на ус: все идет к тому, что у нас получится неуправляемый завод.

Предостережение заставляло Пилипченко задуматься. Шуточное ли дело — неуправляемый завод! Удивительно, что это же словосочетание — «неуправляемый завод» слышал он из уст секретаря райкома. Стало быть, такое мнение уже создалось.

Или вот весьма примечательный факт. Пришел он как-то с председателем заводского комитета профсоюза и Карыгиным к Брянцеву с предложением присвоить звание цеха коммунистического труда первому заготовительному цеху, которым руководит Гапочка. Вот-вот должно было состояться партийное перевыборное собрание, а на заводе ни одного цеха коммунистического труда. И что же, поддержал их Брянцев? Не только не поддержал, но и решительно восстал против такого намерения, как восставал раньше, когда об этом заходил пристрелочный разговор.

— Сколько в заготовительном цехе бригад коммунистического труда? — с непримиримой напористостью в голосе говорил он. — Двенадцать? А всех — двадцать одна? Вот когда все бригады получат это звание — цеху присвоим автоматически. Так что повременим.

Напрасно твердили они Брянцеву, что на заводе синтетического каучука уже четыре цеха коммунистического труда, на нефтеперегонном — пять, напрасно убеждали, что создается впечатление, будто шинный завод отстает и тем самым подводит райком партии.

— Такое высокое звание не должно присваиваться сверху, — стоял на своем Брянцев. — Оно завоевывается снизу. А насчет того, что райком подводим… Не подводим, а поднимаем. Райкому фиктивные звания не нужны. А если другие райкомы относятся к столь ответственной акции благосклонно — пусть это остается на их совести. Прогулы в цехе есть?

Ответили — бывают.

— Выходы в пьяном виде?

— Тоже.

— Учеба?

— Лучше, чем в остальных, но сказать — на высоте — нельзя. Зато рабочих-исследователей более сорока.

— Не так уж много.

И вот в атаку пошел Карыгин. Со свойственной ему экспрессией он стал доказывать, что звание цеха коммунистического труда можно присваивать авансом, что акция эта не столько поощрительная, сколько воспитательная, поелику заставляет людей подтягиваться до уровня лучших.

— Я против