Председатель КГБ Юрий Андропов - Сергей Семанов

Чрезвычайно трудно сейчас проследить все махинации, которые прокручивал Горбачев, находясь на Ставрополье и в Москве. Это работа для следственных органов, которым придется искать причинно-следственную связь между событиями, происходившими в нашей стране с 1985 по 1991 год. Со своей стороны могу сказать лишь о том, о чем мне известно лично.

Партийные привилегии давали некоторые преимущества, порой достаточно ощутимые: квартиру, машину, дачу, покупку продуктов, необходимых книг в спецмагазинах, медицинское обслуживание. Однако все пользовались этими благами по-разному: были и те, кто практически не пользовался привилегиями, были и другие, среди них — Горбачев.

Все, начиная от шикарной мебели из дорогих пород дерева, которую Михаил Сергеевич приобретал через своих людей (в числе которых был Кручина) за бесценок, почти как струганные доски, до роскошных загородных домов, которые строились специально для сиятельной четы. Ставропольский "Интурист", по сути, был превращен в личную дачу Горбачева, где принимались только нужные, полезные Михаилу Сергеевичу люди.

Суслов прибыл в край по случаю двухсотлетия Ставрополя, город наградили орденом Октябрьской Революции. Михаил Андреевич был с дочерью. Торжества совпали с днем рождения Майи Михайловны. Горбачевы узнали об этом заранее и, естественно, окружили дочь Суслова чрезвычайно любезными ухаживаниями. Раиса Максимовна весь день никого к ней не подпускала, вцепившись в ее руку мертвой хваткой. Жены других секретарей допущены не были.

Майе Михайловне преподнесли дорогие подарки. Перед самым отъездом по указанию Горбачева семье Суслова вручили подводное ружье, модную по тем временам кожаную куртку для внука… "Партийная совесть", видимо, в полудреме благосклонно приняла подношения.

Это был не единичный случай. Зная особое расположение Брежнева к министру гражданской авиации Б. Бугаеву, Горбачев пригласил Бориса Павловича с семьей и знакомыми в Кисловодск. Встречу организовали на высшем уровне — дорогие подарки, роскошный ужин. Это был единственный раз, когда Михаил Сергеевич явился без супруги. Охотно танцевал, говорил комплименты жене министра, другим дамам".

Так что же, не ведал обо всем этом Юрий Владимирович? О Кубани всю подноготную выяснил, а у соседей — ничего? Знал он все прекрасно, однако Суслов был ему союзник (в какой-то хоть мере), Бугаев — тот вообще мелкая сошка в большой политической игре Андропова, а про Горбачева уже сказано.

Вот так выборочно боролся Юрий Владимирович с коррупцией, которая в последние годы правления Брежнева разрасталась, как эпидемия. Но у него были тогда совсем иные планы и цели.

Акула неумолимо сужала круги. Теперь в разработку "органов" попало три направления: Н. Иноземцев как давний и ближайший советник Брежнева, В. Гришин как один из возможных его наследников, имеющий мощную опору в столице, и, наконец, Галина Леонидовна, любимая дочь Генерального Секретаря.

Следует начать с первого. Николай Николаевич Иноземцев тоже заслуживал бы особой книги (настоящее отчество его было "Израилевич", но это так, между прочим). Он был типичной фигурой хрущевско-брежневского времени: острый, практического склада ум, поверхностное образование, полная беспринципность, помноженная на неуемный карьеризм, и, конечно, как самое важное, полная прозападная ориентация. В отличие от Аген-това, Арбатова, Бовина и иных из ближайших советников Брежнева у него была совсем иная карьера: по окончании аспирантуры Института международных отношений он через небольшое время — сотрудник высших номенклатурных изданий партии, сперва журнала "Коммунист" (1952–1955), а в 1961 — 1966 годах — в "Правде", где закончил карьеру замом главного редактора.

В сорок лет — доктор наук, в сорок семь (1968) — академик по Отделению экономики. Чуть ранее делается директором созданного специально под него Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Итак, в аппарате ЦК Иноземцев не служил, избрал вроде бы нейтральную карьеру "ученого" (настоящие-то ученые дружно полагают, что публикации его в научном смысле ничего не стоят). Зато, по сути, стал главным советником Брежнева и всего Политбюро, ибо его гигантский институт занимался только тем, что пек различные "справки" для цековских подразделений, причем по любым вопросам. Обладая вкрадчивым характером, он был очень близок к Брежневу.

Атака на Иноземцева повелась Андроповым очень резко и с нескольких направлений. Ну, не удержался бедный выскочка от мздоимства, своего бывшего завхоза сделал аж замом директора, а тот возил ему безвозмездно импортную мебель и обустраивал личную дачу. Ну мелочь, о чем толковать, однако в начале 1982-го в привилегированном институте появились люди из прокуратуры, стали прощупывать хозяйственные дела. Это казалось невероятным — проверяют советника Брежнева, только что избранного в члены ЦК!

Опытный Иноземцев смекнул, откуда дует ветер, и денежки за незаконные услуги поспешно внес в казну (мелочь, говорили, 18 тысяч всего, но… как можно партийному идеологу!). Дальше — хуже. В апреле в институте Иноземцева появляются люди не из прокуратуры, а из самого КГБ. Надо знать обстановку в этих элитных столичных заведениях, чтобы понять в чем дело. Молодые сотрудники состояли преимущественно из сынков и дочек, не выползали из загранок, презирали все "совковое" и были, естественно, антисоветски настроены в самом пошлом смысле этого слова; ну, и православных там набиралось немного. Короче, институт был "прогрессивным". И вот группа аспирантов института во главе с Фадиным создает рукописный сборничек "Поиски", что-то из области либерального коммунизма. 6 апреля 1982 года устроили в институте обыск, а нескольких молодых людей даже забрали. Началось следствие, кое-кого стали таскать по всей форме в Лефортово. Баловень судьбы Иноземцев не выдержал не очень-то уж страшных испытаний: 12 августа, работая у себя на даче в саду, он скоропостижно скончался.

Некролог в "Правде" был по наивысшему разряду, подписались, как говорится, "все". Первой шла подпись Брежнева, а второй — это уже воля русского алфавита — устроителя убийства Андропова. Более того, на другой день после официального некролога в той же "Правде" появилась маленькая заметочка "В последний путь". 17 августа, сообщалось там, в конференц-зале Академии наук состоялись проводы покойного. В карауле стояли, естественно, Арбатов, Замятин, Загладин и др., а среди множества венков, как было особо отмечено, "венок от семьи Брежневых"…

Вопрос тут был вовсе не сентиментальный, а политический: Леонид Ильич открыто давал понять, что любил и любит Николая Израилевича и хорошо понимает те пути, которые толкнули его друга в могилу. Нет, дряхлеющий Брежнев и не думал сдаваться без боя, хотя Андропов уже побеждал в этой подковерной схватке по всем статьям.

Договорим уж до конца про этот характерный случай с еврейскими "социалистами". Уже в конце 1982 года все они (А. Фадин, Ю. Хавкин, Б. Кагарлицкий и др.) были отпущены, хотя их заставили письменно покаяться и дать показания обо всем, что знали. Очень типичный почерк Андропова: Иноземцев, приближенный Брежнева, опозорен и устранен, а зачем мучить бедных юношей? Они могут еще пригодиться. И пригодились вскоре при "перестройке".

Тут вдруг произошло событие огромной политической силы. 19 января 1982 года у себя на даче застрелился С. Цвигун. На молодого Вертера никак уж не походил он. Здоровый, простоватый, он был не чужд искусствам: сам выпускал под разными псевдонимами сочинения о "советских разведчиках". Его супруга Роза отличалась тем же, но сочиняла на темы "общечеловеческие" (тоже под псевдонимом, даже вступила в Союз писателей). Держала салон, охотно покровительствовала молодым дарованиям. Помню, как в буфете Большого театра я был ей представлен Юрием Селезневым, в ее салон входившим; потрясла меня тогда нить не мелких бриллиантов на отвороте ее скромно-сверхмодного костюма.

Внешняя история этого неслыханного события хорошо известна ныне. К вечеру Цвигун приехал на дачу. Розы не было, там находилась только обслуга. Один из охранников чистил на дворе снег. Цвигун подошел к нему, не заходя в дом, и спросил, куда ведет эта дорожка? При этом вид и голос у него были совсем спокойны.

" — А никуда, — ответил тот, — к забору, Я тут расчистил немного, а у забора сугроб.

— Вот и хорошо, что никуда, — ответил Цвигун и пошел к забору.

Около сугроба он и застрелился".

Несколько лет назад в одном из управлений Министерства здравоохранения обнаружили следующий документ.

"Усово, дача 43. Скорая помощь. 19 января 1982 г. 16.55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица. Реанимация, непрямой массаж сердца, интубация. В 17.00 приехала реанимационная бригада. Мероприятия 20 минут не дали эффекта, прекращены. Констатирована смерть. В 16.15 пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил в висок из пистолета "Макаров". Подписи пяти врачей".