Русский характер - Сергей Донской

Каждому знакомо выражение: «Умираю от жажды». Далеко не все знают, что это означает в действительности. А умирать от голода? Продукты иссякали. Суточный паек из ста граммов сухарей и банки консервов на двоих считался праздником. Десантники стали худыми, как узники концлагеря, а голоса у многих сделались детскими. И глаза были по-детски огромными. Иногда светящимися самой настоящей радостью. Это когда ночная вылазка на поля и огороды завершалась успешно. Например, уходили вчетвером, а возвратились втроем, но зато со свеклой или с картошкой. Или если удалось выспаться в тепле.

В тепле… Редкая удача. Становилось все холоднее и холоднее, а теплого обмундирования не было. Тоска накатывала. Продуктов нет, воды нет, боеприпасы кончаются, оружия мало. Сколько это может продолжаться?

Пока будет длиться блокада.

Чтобы сделать ее полной, немцы запустили в пролив самоходно-десантные башни с пушками и зенитными пулеметами. Против них, обшитых стальными листами, укрепленных бетонными плитами, низко сидящих, непотопляемых, оказались бессильны самолеты, артиллерия и торпедные катера Тамани. Восемь-десять барж ежедневно патрулировали пролив, не пропуская к плацдарму ни одного суденышка. Каждое утро в течение шестнадцати с половиной минут эти серые чудища, именуемые «плавучими гробами», с немецкой педантичностью расстреливали Эльтиген.

Снабжение десантной дивизии попытались наладить с помощью «ильюшиных», но фашисты встречали их ураганным огнем шестидесяти шести батарей зенитной артиллерии и армадами «Мессершмиттов». Отступились сталинские соколы. За дело взялись девчата из сорок шестого легкобомбардировочного полка, прозванные немцами «ночными ведьмами». Не на метлах и не в ступах – на крохотных фанерных самолетиках «По-2» носились они над нашими позициями, сбрасывая мешки, подвешенные вместо бомб. С выключенными моторами, со слезящимися от ветра глазами, на высоте сорока метров, чтобы не промазать в квадрат, помеченный кострами. Ведьмы, говорите вы? Нет, ангелы. Небесная рать. Сестры милосердного мужества, без которых у десантников давно закончились бы боеприпасы, медикаменты, одежда, вобла, картошка, мука, масло. Крикнут девушки звонко: «Братишки, привет с Большой земли!» – и сбросят незнакомым братишкам не только мешки, но и долгожданные письма в адрес полевой почты 11316.

Как было на них не молиться?

Все красноармейцы без памяти влюблялись в этих девчат, понятия не имея, как их зовут и как они выглядят. Особенно влюблялись раненые. К концу операции их набралось очень много, раненых. Они постоянно умирали без надлежащего ухода, питания, лечения, но все равно их было очень, очень много. На дне водонапорной башни. В пещерах и норах, по пятнадцать человек на шестиместных нарах в два яруса, в чаду плошек, наполненных машинным маслом, в духоте, в темноте, в страданиях. На деревянных козлах в холодном хилом сарайчике с плащ-палаткой вместо вышибленной взрывом двери. Под скальпелем хирурга, то и дело сующего ладонь в пламя свечи, чтобы не свалиться от усталости прямо во время операции. Рукава халата засучены, сквозь марлевую повязку отрывистые команды: «Кохер! Зажим!»

Все, товарищ майор медицинской службы, закончились кохеры, закончились зажимы, нет больше стерильного белья, ваты, бинтов, нет автоклавов и бикс, осталась последняя бутылка эфира. Обходись подручными средствами. Сцепи зубы и держись.

Эльтигенцы держались. Все, как один.

И 7 Ноября, когда, несмотря на яростные атаки, отпраздновали двадцать шестую годовщину Октября…

И десять дней спустя, когда по радио сообщили, что около сотни бойцов и командиров, особо отличившихся при захвате плацдарма в Крыму, удостоены звания Героя Советского Союза, а гитлеровцы в отместку направили на десант две свежие дивизии, шестьдесят танков, артиллерийские полки, минометные и зенитные батареи. Гитлер лично приказал сбросить десант в Черное море. Мы сделаем его красным, заявил он, а бесплодную крымскую почву превратим в чернозем. Смешать их с землей!

С первого декабря на плацдарм начали накатывать такие ожесточенные волны атак, что командование все чаще устремляло взоры на север, в сторону Чурбашского озера. Ржавая болотистая пустошь простиралась до самой Керчи. Через эти топи прошли уцелевшие десантники. Прорвали вражеское кольцо, вырезали по пути несколько фашистских заградотрядов и, не останавливаясь для передышки, взяли Митридат. Такие это были люди. Так они умели драться.

А мы?

3

Поймав себя на этой мысли, Иван помрачнел. Он пришел сюда не за славой, а за алмазами. Не по приказу родины, а по воле охреневших от вседозволенности и безнаказанности фээсбэшников. Плюнуть бы на все да отправиться куда глаза глядят, да чтобы глядели они подальше отсюда. Но что тогда будет с Таней Токаревой? Что будет с этой совершенно чужой Ивану женщиной, от имени которой в груди разливается тепло, а голова идет кругом, как от хорошей дозы неразбавленного спирта. Она принадлежит другому, но достаточное ли это основание, чтобы покинуть ее в беде? Возможно. Только не для Ивана Долото.

Дойдя до кромки камышей, он остановился, осматриваясь по сторонам. Далеко-далеко, километрах в трех от озера, во мраке ползли светлячки автомобильных фар. Ивану не требовалось сверяться с картой, дабы определить, что там пролегает шоссе. То самое шоссе, по которому в сорок четвертом ползли танки и грузовики, набитые вооруженными до зубов эсэсовцами. А озеро, которое предстояло форсировать, когда-то пересекали вброд советские десантники, едва державшиеся на ногах от голода, усталости и потери крови. Они прошли.

– И мы тоже пройдем, – прошептал Иван.

– Что? – подал голос Олег.

Он выглядел чересчур суетливым, как любой проштрафившийся человек. Прикидывался, что ему наплевать на отношение напарника, а сам был готов из кожи лезть, чтобы загладить свою вину. Бесполезно. Единственное, чего хотелось сейчас Ивану, так это убить перетаптывающегося рядом Олега. Во всяком случае, он лелеял эту мысль, а все прочие, расходящиеся с ней, гнал прочь, как назойливую болотную мошкару. Некоторых поступков прощать нельзя. Ни себе, ни тем, кого считаешь своими друзьями. Потому что, поступаясь принципами, ты гробишь собственное «я». По кусочку, незаметно, постепенно. А в конечном итоге вместо прежнего человека остается черт-те что и сбоку бантик. Перспектива, ни в коей мере не устраивающая Ивана.

– Ничего, – отрезал Иван. – В воду лезть надо. Боеприпасы в водонепроницаемой упаковке, так что не беспокойся.

– Почему ты не взял автоматы? – задал Олег давно мучивший его вопрос.

Иван и сам спрашивал себя об этом, но ответ ему был известен. Не захотел. Умышленно отказался от укороченных «калашей», задумав испытать судьбу. Если не суждено выбраться из этой передряги живым, значит, так тому и быть. Но как сказать об этом Олегу? Напарник ведь не горел желанием подергать смерть за усы. Ему бы поскорее покончить с делом и наслаждаться жизнью. С алмазами в карманах и красивой бабой под боком. С Татьяной Токаревой, оказавшейся падкой на красивых мужиков.

– Ты бы еще пулеметы потребовал, – проворчал Иван, ныряя в прибрежные заросли. – Небось не в джунглях находимся, а на территории братской Украины. Чем меньше шума, тем лучше.

– Но без пальбы не обойдется, – резонно возразил Олег.

– Что с того? Народ подумает, Шарко день рождения с салютом празднует.

– В таком случае чем плохи автоматы?

– Стрелять одиночными разучился? – злобно прошипел Иван и провалился по пояс сквозь просоленную корку, засохшую поверх болотного месива.

Запахло газом и гнилью. Отплевываясь, напарники упрямо продвигались через зловонное мелководье. Тысячи лягушек провожали их укоризненным кваканьем, в ноздри и уши лезли комары-камикадзе. Добравшись до воды, Иван с наслаждением окунулся и поплыл.

Это был последний относительно легкий этап операции. Остаток ночи и весь следующий день напарникам предстояло провести в полной неподвижности под землей. Потом бой. Потом воздушные маневры с целью уйти из-под наблюдения чекистов. Наконец, неизбежное расставание. Коли Иван сгоряча брякнул, что уходит, то он не имеет права нарушать данное слово. Таким уж он уродился.

4

Предчувствие скорого расставания навеивало тоску, но ожесточение против напарника придавало сил. Иван переплыл глубокую часть озера не останавливаясь и не оглядываясь. На илистое дно он встал одновременно с Олегом.

– Лихо отмахали, – заметил тот, явно стремясь к мировой.

Иван промолчал и попер через плавни, угрюмый и целеустремленный, как дикий кабан. В голове крутились воспоминания о совместных тренировках в Подмосковье. Больше это не повторится. «Нет, нет, нет!» – хлюпала болотная грязь под ногами.

– С маршрута не собьемся? – пропыхтел Олег.

«Не отвечай», – сказал себе Иван.

– Не собьемся, – буркнул он.