Воображаемые жизни Джеймса Понеке - Тина Макерети

* * *

В дальнейшем мы проводили время, обмениваясь любезностями. Утолять жажду предлагалось вином, портвейном и ромовым пуншем, а еда подавалась крошечными кусочками, которые, как я понимаю, было легче поглощать во время разговора и стоя на ногах, однако среди гостей совсем не было дам, кроме тех, кто нам прислуживал. Художник снова оказался рядом со мной и велел мне обратить внимание на собравшихся в зале знаменитых джентльменов, которыми он очень восхищался. Среди них был доктор Диффенбах[63], чья работа в Новой Зеландии вдохновила моего благодетеля на его путешествие.

– Джеймс, подумать только – нас привела сюда моя работа в Новой Зеландии!

Художник потянул меня за собой по направлению к доктору, но этикет требовал дождаться, пока его представят. К счастью, мистер Антробус держался поблизости и увидел нашу нужду. После взаимных представлений великий натуралист с любопытством оглядел меня.

– Tena koe, мистер Понеке, – обезоруживающе произнес он. – Kei te pehea koe?

– Aue, e te rangatira. Tino whakaohomauri tou reo maku! Engari, he pai te mita o tou reo, ne?

– Ах, ko taku he[64]. Я не настолько хорошо владею языком маори, как можно подумать по моему приветствию. Я знаю его совсем немного. И многое уже позабыл.

– Ae, как и я сам. Так чудесно снова услышать родную речь, пусть даже мельком. Благодарю вас, доктор.

– Для меня тоже кое-что значит повстречать человека из Новой Зеландии. Я всегда надеялся туда вернуться, но не получилось. – Рядом с доктором Диффенбахом образовалась небольшая группа гостей, явно пытавшихся привлечь его внимание. Он посмотрел на собравшихся, затем снова на меня, склонив голову набок и кивая. – Очень надеюсь, что мы еще встретимся, мистер Понеке. А теперь, боюсь, я должен уважить предыдущую просьбу.

Он явно сожалел о том, что ему пришлось прервать разговор, хотя меня это не особенно огорчило. По беспорядочной суматохе, в результате которой был освобожден дальний конец комнаты, было понятно, что уже вот-вот настанет время, когда будет раскрыта цель сегодняшнего собрания. Там стояло несколько столов, на которых под покрывалами находились загадочные предметы. Несколько джентльменов заняли свои места у каждого стола, и присутствовавшим представили маркиза, чтобы тот мог произнести вступительное слово, в основном потчуя нас рассказом о великолепии и огромном значении паровозов – как это техническое новшество изменит все, от судеб бедняков до коммерции людей состоятельных. В этом меня не требовалось убеждать, но не могу сказать, что я точно запомнил многое из сказанного маркизом, потому что мне в память запало то, что было потом.

Одно за другим нам были продемонстрированы несколько любопытных механических изобретений, каждое из которых сопровождалось краткой лекцией о его предназначении и принципах работы. Первой была коллекция моделей, иллюстрирующих историю парового двигателя, предоставленная сэром Исааком Голдсмидом. Про одну из них было сказано, что ей уже две тысячи лет[65]. Все десять замечательных моделей были в идеальном рабочем состоянии, и мне доставило большое удовольствие их наблюдать. Наибольший интерес вызвал паровой экипаж, который мистер Пардингтон в пояснительном выступлении провозгласил «могущественным сокращателем времени и пространства». Он дал все необходимые разъяснения, очень пространные, хотя меня действительно воодушевило, когда я узнал, насколько тесно современные идеи подобных устройств связаны с учениями древних философов, а значит, ничто в мире не является настолько новым, как мы склонны считать.

Затем мистер Перигаль[66] с огромным – и вполне оправданным – волнением представил заводной механизм. Внутри этого механизма находился небольшой стеклянный шар-комета, очень быстро двигавшийся по изгибам крайне любопытной и завораживающей фигуры – чего-то вроде восьмиконечной звезды, восемь концов которой имели параболическую форму. Целью этого было доказать, что комета может вернуться на однажды пройденный путь и продолжить периодически навещать нас, словно двигаясь по параболе все время в одном направлении. То, что мы могли так много знать о движении звезд, пробудило во мне то же самое чувство, которое я испытал, впервые увидев паровой двигатель, и мистер Перигаль оказал мне любезность, задержавшись побеседовать со мной, несмотря на то что остальные зрители двинулись дальше, и сообщив, что совсем недавно на небе можно было наблюдать одновременно целых пять комет.

– Ах, чудеса звездного небосвода! – закончив, воскликнул он.

Я не смог удержаться.

– Там, откуда я родом, мы считаем их нашими предками.

Мистер Перигаль снисходительно улыбнулся.

– Но они направляют нас, как наши предки. В мореходстве. В жизни. Я слышал, что мои соплеменники могут находить в Тихом океане острова меньшего размера, чем Британия, с помощью одних только звезд.

Тогда я заметил, что его взгляд стал пристальнее.

– В самом деле, юный Понеке, я тоже слышал подобные вещи. Но наша работа – отделять факты от суеверий, не так ли?

Я подумал о том, что он мне только что показал, насколько фантастическим и невообразимым оно было всего несколько мгновений назад. Подумал о его Боге и библейских чудесах. Я не мог понять разницу между ними и тем, о чем только что ему рассказал, но не стал говорить об этом, потому что у меня перед глазами все еще плясали его чудесные заводные кометы.

Потом нам предложили самостоятельно осмотреть всевозможные модели, а также произведения искусства, и Художник представил публике меня, наряду с небольшим набором офортов и предметов из его коллекции. После этого я какое-то время был занят, отвечая на вопросы и обмениваясь любезностями. Более любопытные джентльмены осведомлялись о моем происхождении, обычаях моего народа и марше прогресса по Новой Зеландии. Я рассказывал им, что мог, но вскоре устал от одних и тех же вопросов. Под конец, хотя я и не мог понять почему, у меня возникло тягостное чувство, как будто меня оскорбляли.

Наконец зрители разошлись, все как один привлеченные следующим пунктом программы – все, кроме величественного на вид мужчины африканского происхождения. У него была царственная манера держаться, и одет он был в сногсшибательный бархатный цилиндр, шелковые галстук и жилет и элегантнейший белый воротник. Его сюртук был из ткани глубокого зеленого цвета, с малиновыми вставками в складках, от чего, когда он двигался, создавался настоящий танец теней. Однако ничто из этого не привлекало такого внимания, как, собственно, он сам. В течение вечера я время от времени замечал его, единственное темное лицо в море белых, и мне хотелось с ним познакомиться, но вместе с тем я испытывал перед ним робость. Дело было не в том, что его фигура была слишком внушительной и величественной, хотя и в этом тоже. Такое соседство лишало меня уверенности в