Не унывай! - Людмила Ивановна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идем с ней один раз, и стоит автофургон-прилавок «Мясокомбинат “Беркут”». Скидка пенсионерам – 20 %. Смотрим – сосиски. Они и так дешевле грибов – 60 рублей кило. А еще – скидка. Ну, я тупой, а у нее – мощная интуиция, она быстро сообразила: «Ты бери полкило, и я полкило, – на тебе деньги». Я говорю: «Зачем мне деньги, ты хозяйство ведешь, бери сразу килограмм». – «Дурак, – говорит тихо, – тебе скидка 20 % и мне 20 %. Понял? Считать умеешь?» – «Я-то, – говорю, – умею, а у тебя в школе по арифметике двойка была?» – «У меня-то пятерка, как и по всем остальным предметам, а ты – тупица (уже кричит), хоть и академик. Вот женщины за нами стоят, вы ему скажите, какая скидка двум пенсионерам?» Женщины, как в гипнозе, сказали: «Сорок». Тоже двоечницы. Я смеюсь, а она злится. «Ладно, идиот, плати тогда сам, я тебе дома все объясню». Как же ей объяснить? Проще всего формулу написать: x(a-b) = xa + xb… Нет ни ручки, ни бумаги. А, сейчас я ей предельную теорему сформулирую. Только надо очень конкретно. «Слушай, вот мы с тобой, еще возьмем твою тетку Люсю, Лену Ларину и Раечку, секретаря Галины Волчек из “Современника”. Нас пять пенсионеров. Значит, скидка 100 %. Дадут нам сосиски бесплатно? Тогда возьмем сколько унесем?!» – «Дурак, все равно я тебе не верю, – говорит, – я круглая отличница и золотая медалистка. Дамы, я права?» Женщины согласно закивали головами. Они ее давно узнали – народная артистка Людмила Иванова. Значит, ничего-то я не доказал. Такова волшебная сила искусства и бессилие науки перед тайною Бермуд.
Дети и внуки
Строим семью
Теперь плавно перехожу к нашей семейной жизни.
С 1963 года мы стали жить вместе, родился наш первый сын Иван. Рожала я его в роддоме № 8, где родились и я, и моя мама. В моей палате лежали тринадцать женщин, огромная палата с высокими потолками – это старый роддом. Двенадцать женщин родили девочек, щекастых, по четыре килограмма, а мой – стандартный, три триста. Девочек одели в розовые распашонки, а Ваню – в красную в белый горошек. Глаза он не открывал, а мне очень хотелось узнать, какого они цвета. Нянечка сказала: «Возьмите за нос и потеребите». Он открыл глаза и посмотрел на меня моими глазами. Никакие они были не голубые, а коричнево-зеленые, как у меня!
Когда ему был примерно месяц, я с ним установила очень доверительные отношения. Я научилась издавать какой-то очень точный звук «а-а», который он улавливал и радостно отвечал: «A-а!» Я потом пробовала повторить, но с чужими младенцами это не получалось.
У Миляева была к нему бесконечная любовь, а первые годы – и страх за него. Дело в том, что в ночь, когда я рожала, на даче, где жил тогда Миляев, утонул ребенок. Маленький мальчик, двухгодовалый, которого бабушки оставили без присмотра, заболтавшись, и он как-то ухитрился упасть в стоявшую рядом ванночку. И дальше всю ночь они пытались его откачать, Валерий делал ему искусственное дыхание, вызвали «скорую», она приехала с большим опозданием. В поселке не было электричества, они пробовали делать электрошок, используя аккумулятор милицейского мотоцикла…
Но ничего не помогло, мальчик умер.
На Валерия это так подействовало: он понял, что жизнь ребенка – это нечто очень хрупкое, что может оборваться в любую минуту.
Ваня был похож на Валеру. Это было заметно сразу, а с годами их сходство лишь усилилось. Конечно, мужа это очень радовало.
Когда мне было лет 10, мы с мамой были у зубного врача. Врач был интеллигентный, правильной национальности и с оригинальной коммерческой «жилкой». Он вдруг предложил уменьшить мой растущий подбородок. «Если потом будет артистом, а подбородок слишком уж мужественный!» Как лечение предлагалась тугая ночная подвязка на лицо, задерживающая рост. Тут я маме и говорю: «Вдруг я забудусь утром и убегу так в школу? То-то будет видок!» А мама резко заявила: «Я вижу, что сын будет похож на моего мужа, а он мне нравится!» Так я и остался с папиным подбородком на всю жизнь. Хотя артистом я не стал – веду телепередачи, концерты и лекции. Интересно, что и жена на мой подбородок не жалуется. Да и моего двухметрового сына трудно представить с птичьим подбородком. Такая уж фамильная деталь.
Иван МиляевМы жили в коммунальной квартире. У нас была одна комната, за шкафом спала моя мама.
Тогда ведь не было больших декретных отпусков, и на десятый день после родов я вышла на сцену. Это был спектакль «Голый король», и я хотела сделать вид, что не уходила рожать. Артистов у нас было немного, вводить кого-то со стороны было трудно. Я танцевала на вертящемся круге и еле-еле удержалась, чтобы не упасть.
После этого спектакля мы благополучно пошли в отпуск, а у меня был еще и декрет.
Я решила, что ребенка надо вывозить на свежий воздух. Мы стали думать, куда бы податься. В квартире у нас не было горячей воды, мы постоянно стирали пеленки, причем Валерий это делал безропотно, придумывая разные приспособления для стирки. Купали мы Ваньку вдвоем, ближе к ночи, и бесконечно гуляли с ним. Это было наше спасение – жить с мамой в одной комнате было нелегко. Мы часами бродили по городу, ездили на станцию Северянин Ярославского направления, ходили в лес, на ручей. Недалеко, в Лосиноостровской, когда-то жила моя бабушка. Мы читали стихи и говорили о самых важных на свете вещах.
Однажды я отпустила Валерия гулять с сыном одного. Было тепло, Ваня в одной распашонке. Тогда еще, конечно, не было мобильных телефонов, связи с ними не было. Они задерживались, дело шло к вечеру. Я боялась, что Ванька замерз, ужасно нервничала, и когда муж пришел наконец с коляской, с холодным, как мне показалось, замерзшим ребенком, я на него налетела: «Дурак! Что ты делаешь!» И очень пожалела, что произнесла это слово, потому что его это потрясло. Он сказал, что никто и никогда в жизни ни разу не называл его дураком – ни родители, ни бабушка, ни учителя. Обиделся ужасно, и мне еле-еле удалось привести его в нормальное состояние.
Мы мирились всегда очень быстро. Я считаю, что это залог счастливой семейной
