Яйцо птицы Сирин - Сергей Кравченко

Окно для исхода из царей продержалось открытым несколько месяцев. Но всему приходит конец. Уже нашелся новый царь, и нужно было им заниматься. МБ плюнул на Николая, и тот растворился в нетях.

Тоска взяла Мелкого: до чего же скучно на Руси!

Но нет, смотри-ка — не все потеряно! Новый красный царь в марте 1918 года бежал от казаков из Петербурга в старую Москву, присел на Красном крыльце, и тут уж мы ему загрузили, что есть, Володенька, в Тобольских болотах остров, на острове — дуб. Туда прилетает по весне Птица Сирин и сейчас самый сезон ее ловить. И нужно торопиться, пока колчаковцы не захватили тех мест. Царь поднатужился, совместил диалектический атеизм с корыстными атавизмами и послал по указанному следу своих татар кожаных, так похожих на дрессированных хищников. Чего они на острове Буяне словили, нам не доложено. Те события, если и отметились на бумаге, то тут же были вырублены компетентным топором. Внешне ничего не изменилось. Вот — Царь-пушка. Вот — Царь-колокол. Вот — просто царь в кепочке пролетарской.

И вот, с некоторых пор в кремлевских пустотах стала раздаваться птичья трель, и скрипучий голосок то и дело выкрикивал странные, нечеловеческие слова. «Моссельпром!», «Рабкрин!», «Экспроприация!».

Новое боярство и без птичьих подсказок знало, что с прошлым нужно кончать и не оставлять за спиной свидетелей беспредела. Всех участников тобольского сезона — от Колчака до семиюродных Романовых — прикончили тем же летом. Реквизировали церковный инвентарь, как бы в помощь голодающим. В августе 1918 года Ногинский патефонный завод получил заказ на изготовление мелкой партии иголок. Можете проверить по накладным в заводском музее, — их отличие от обычных звукоснимательных колючек состояло в материале — освященном церковном серебре. И музыку на них собирались исполнять не вполне православную.

Мелкий Бес в эти дни был озабочен собственной карьерой и гардеробом. Очень ему хотелось кооптироваться в ЦИК. Впервые за всю историю Мелкому светили хромовые сапоги (из собаки) и кожаная куртка (из свиньи). Он подсчитал количество заготовленных серебряных игл и понял: сейчас эти фарисеи навтыкаются всем синедрионом, и не подвинешь их потом, останешься без сапог и куртки.

Поэтому немедленно прозвучали выстрелы блудной монахини на заводе Михельсона, еще кое-кого отправили в дальний путь, пространство расчистилось, появились вакансии. Мелкий приобрел за последний ярмачок вполне приличный маузер и стал ждать.

Темной ночью 25 сентября 1919 года случилось удачное пересечение звезд и планет. Большой Бес рванул в Леонтьевском переулке здание партийного горкома и объявил свою масть — Красный Террор. Все сразу забегали, засуетились, маузеры защелкали птичьей трелью, и под этот шумок группа бородатых человечков засела в сумрачном Кремле на тайное совещание.

Все было обставлено строго по регламенту: красные скатерти прикрывали зеленое монархическое сукно, графины полнились канонической жидкостью, бабы кожаные раздавали все прочее, что пожелаешь. В клетке на столике за занавеской чистила перья наша Птица, готовилась петь.

Члены президиума сидели за кумачовым столом в защитных френчах и консерваторских сюртуках. Но под столами..., как бы это сказать при дамах?... — впрочем какие они дамы? — бабели колхозные! — короче, штанов на членах под столом не наблюдалось. Там ползал на четвереньках кремлевский доктор с непроизносимой фамилией и совершал хирургические манипуляции болезненного свойства. При каждом уколе соответствующий товарищ громко вскрикивал что-то болезненное, типа: «Да здравствует Революция!», и ставил подпись в протоколе о коллективной ответственности за неразглашение.

И вот уже почти все желающие вечной власти были оприходованы бесплатной медициной, кожаная дева Мария пошла к занавеске, чтобы включить птичий звук и оплодотворить мистерию. Как вдруг чья-то мохнатая лапа с наманикюренными когтями грубо схватила служанку коммунизма за общественное место и оттащила прочь. Дверца на птичьей клетке открылась, и Птица, дурно завывая псалмами, выкатилась в окно, перелетела двор и уселась на зубец стены с видом на Красную площадь. Здесь добропорядочное существо некоторое время приходило в себя от увиденной и услышанной мерзости, потом поднялось на крыло и полетело вдоль Тверской к Сретенке.

В партийной комнате возник переполох. Придворный доктор обнаружил, что ему самому иголки не хватило! Сапожник без сапог! Яичник без яиц! Он вскочил под столом, подбросил его лысиной, вырвался наружу, закричал о самоотводе, что и было немедленно исполнено. Грянул бесовской маузер, и в протоколе сама собой появилась строка о санитарной чистке партийных рядов. А председатель собрания уже голосил с кавказским акцентом, что без музыки у него ничего не выходит. Тут же ответила музыка. Только был в ней не птичий концерт «Ре-мажор», а патефонный скрип о разрушении до основания Кукуйского храма и воздвижении поголовного Ипатьевского дома.

От этой неправильной песни произошло противоестественное оплодотворение, яйца оказались нежизнеспособными, члены нашего политбюро — нестойкими.

Вместо вечной молодости они обрели скоропостижное преображение в мощи тленные. Маузер Мелкого захрюкал вдохновенно. Вот уж где порезвился наш симпатичный поросенок!

Но сколь же милостив животный ангел! У него по сей день сохраняется важное гуманитарное правило: МБ свято выполняет последнюю (но только последнюю!) волю угасающего члена своей партии. Мало ли, что ты всю жизнь хотел построения царства небесного в земле Сибирской! А вот вскрикнул в прицеле: «Ба-бу-бы!». И все. Получи скромную ласку по трехрублевому разряду, а о царстве забудь.

Инстинкты вечной любви действуют в нашей воздушной стране непреложно. Поэтому мы, люди русские, от новых расточительных царств вполне безопасны. Нас только коммунисты несколько побеспокоили. Очень крепкий, кремневый был народ. Даже умирая под пулями МБ, они цепко желали безразмерной власти, клялись всем своим поколением дождаться интернационального птичьего пения. Пришлось Мелкому эту последнюю волю исполнять.

Не стал он развозить падших серафимов Большого Брата по городам и весям, а сложил рядком под Кремлевской стеной, там, где в последний раз на Руси видели Птицу Сирин. Так и лежат покойные члены в ожидании шума крыльев. Но пролетают над ними только железные птицы Апокалипсиса, только они поют в грешном московском воздухе заунывную керосиновую песню...

Я исследовал безвыходную ситуацию. Долго сидел за столом южными ночами, и так и эдак прикидывал, что нам делать с дурной наследственностью? Какой еще измыслить всенародный рецепт? Ничего научного не выходило.

Но вот сегодня, в сумерках последних строк этой книги, кто-то заворочался в мусоропроводе, и легкий голосок проблеял:

— Ты, брат, в корень смотри! Они же крестом лежат!

— Каким крестом? Кто? — спросил я козленка.

— Обыкновенным! На Руси покойников принято укладывать вдоль планетарной временной оси — ногами к востоку, чтобы восход наблюдали. А мы своих предпоследних как положили? То-то и оно! Их оси с московской параллелью косой крест образуют, а это очень нездорово! Пока вы их из под площади базарной не выроете, да по-человечески не закопаете, никакого нормального базара у нас с вами не получится!

Вот такой у нас теперь рецепт. Не птичий, а козлиный. Возьмемся дружно, очень нужно нам его исполнить!

И тогда, Бог даст, мы снова услышим не козлиное блеянье, не свиное хрюканье, не вой бесовской и не лай огнестрельный, а забытые песни Русских Птиц.

Новочеркасск 3 февраля — 31 марта 2003 г.