Траектория чуда - Аркадий Гендер

— Таш, а, Таш! — позвал я ее. — Слушай, не переживай, ничего не умерло. На операцию денег хватает. Ну, а на обратный путь, на все остальное я чего-нибудь придумаю. Займу у мсье Сержа, в конце концов.

Таша подняла голову и посмотрела на меня. Ее пальцы были так сильно прижаты к лицу, что оставили на щеках и лбу длинные белые полосы. Она смотрела на меня непонимающим взглядом, и ее зрачки к меня на глазах расширялись, как в фильме ужасов.

— Глеб, ты хочешь сказать, что они забрали у тебя все деньги? — наконец спросила она. — Шесть миллионов долларов?

— Ну да, — просто ответил я.

А она-то что думала? Что я буду так убиваться, если б у меня остался хотя бы миллиончик? Хоть сотня тысяч?

— Но подожди, — непонимающе замотала головой Таша. — Если бы они опубликовали эти свои фотографии, ты бы не получил ничего, верно? Но сейчас, получив деньги, ты все их отдал им. Я не могу понять, — не лучше бы, чтобы они не достались никому, чем все достались им? Зачем ты это сделал? Зачем ты все им отдал? У тебя вообще все в порядке с головой?!

Она почти кричала от возбуждения. В таком состоянии я Ташу не только никогда ее не видел, я даже не мог предполагать, что она способна на такие эмоции. Это поразило меня намного сильнее самого факта, что она повысила на меня голос. Но в эту минуту она просто не владела собой. Ее лицо теперь покраснело, она почти легла на столик, всем телом перегнувшись ко мне. Да, не собирался я грузить ее до конца, но нужно же что-то отвечать!

— Они забрали мою семью, — сказал я. — Жену и дочь. Ей шесть лет.

— Как забрали? — не поняла Таша. — Что значит — забрали?

— Забрали — значит, похитили, — удивляясь собственному спокойствию, объяснил я. — И сказали, что если я не переведу деньги, то жену, которую уже накачали наркотиками, совсем посадят на иглу. Но до того у нее на глазах изрежут дочь на куски.

Я никогда не видел, чтобы такая яркая пунцовость на лице так быстро сменялась смертельной бледностью. За какие-то секунды Таша стала белее снежной шапки Монблана, возвышавшейся на горизонте. Она сползла со стола и бессильно опустилась на стул.

— Боже, какой кошмар, — прошептала она, неподвижно глядя в одну точку, но тут же встрепенулась: — Но кто, кто это сделал? Тот человек, который тогда встречался с тобой?

В ее глазах горел огонек странной надежды.

— Нет, — ответил я. — Тот человек вообще мертв. Его убили.

От этих слов в глазах Таши опять поселился ужас, и она снова закрыла лицо руками. Только теперь она не молчала.

— Это я во всем виновата, это я, — глухо бормотала она сквозь сжатые пальцы.

Я поднялся со своего стула, склонился над нею, обнял за плечи.

— Ну, при чем здесь ты, глупенькая? — как ласковая мама плачущую дочку, принялся утешать ее я. — Разве ты виновата в том, что мне пришло в голову покобелировать? Извини за пошлятину, но не на тебе, так на ком-нибудь другом подцепили бы меня, — все едино. Наверное, я был обречен, — мои загулы просто не могли не довести меня до какой-нибудь беды.

Эк я самокритично загнул, — ну прямо апофеоз покаяния!

— Не в этом дело, — ответила Таша.

Она вытерла слезы, и посмотрела на меня. Ее взгляд был спокоен и серьезен.

— Глеб, пожалуйста, сядь, и выслушай меня, — сказала она.

Я с трудом обошел столик, и плюхнулся на свое место. Водка сделала свое дело, — после полбутылки без закуси пошатывало.

— Глеб, я считаю, что в этой ситуации я не могу принять от тебя деньги на операцию, — сказала Таша, твердо глядя мне в глаза.

Я блаженно улыбнулся. Да, друзья, да и вообще люди познаются в беде, и как здорово бывает не разочароваться в том, кто тебе не безразличен.

— Об этом не может быть и речи, — ответил я. — Я не хочу, чтобы рухнули все мои планы, ты понимаешь?

Таша открыла было рот с явным намерением возразить, и тогда я несильно вроде хлопнул по столу ладонью. Но спьяну не рассчитал, и графинчик из-под водки слетел со стола на бетонный пол, с жалобным звоном разлетевшись на осколки. При виде ли демонстрации непререкаемой мужской силы, от другой ли причины, но возражать Таша не стала. Можно только представить, каких усилий вообще стоило ей заявить, что она отказывается от своей заветной мечты. И ведь получается, что — ради меня?

— А что, под каким-нибудь благовидным предлогом сегодня же вечером перехвачу денег у старика, и вся недолга, — с пьяной верой в то, что сам говорю, начал я опять развивать перед нею план действий.

— Мсье Серж не сможет понять, почему ты, только что получив огромное состояние, просишь у него еще денег, — резонно возразила Таша, — а если ты объяснишь ему все, его хватит удар.

Я сник. Да, она была права. Где угодно, но только не у Бернштейна! Если старик узнает, как оперативно я все просрал, он точно коньки двинет от досады. Так, но тогда — где взять денег? Ладно, об этом потом. Я, прямо-таки кожей ощущая, что становлюсь беднее еще на полста баксов, расплатился с гарсоном, и мы двинулись в клинику, которая от банка была в двух шагах.

В клинике все прошло за полчаса. Нас, конечно, ждали, и встретили, как дорогих гостей. Мы с профессором сразу же уединились в его кабинете, а его сухолядая ассистентша увлекла Ташу на короткую экскурсию по палатам, лабораториям и операционным. Общаться мы со светилом по причине языкового барьера не могли, да и не о чем было. Мы подписали три экземпляра контракта — им, мне и Таше. Я, натянуто улыбаясь, передал ему деньги. Он, улыбаясь совершенно искренне, выдал мне расписку. Если бы не вернулась Таша с ассистентшей, дальше склабиться друг на друга было бы больше не о чем. Итак, с формальностями было покончено. Я спохватился, что вещи-то Ташины остались в отеле, но выяснилось, что для того, чтобы лечь, они и не нужны. Вообще по условиям контракта, который Таша неизвестно когда проштудировала от корки до корки, все ее пребывание в клинике было построено по принципу "все включено". Выходило, что даже наличность ей была без надобности, потому как и стоимость обратного перелета в Москву, правда, в экономическом классе, входила в контракта. Но все равно я стал настаивать, чтобы она оставила себе хотя бы двести баксов, но Таша, поняв, что эти деньги у меня едва ли не последние, категорически отказалась. На самом деле меня отсутствие этих денег в такой ситуации не губило, а наличие — не спасало, и я, чтобы поставить на своем, просто незаметно сунул их ей в карман.

Условившись, что вещи я завезу Таше завтра, я попрощался с людьми в белых халатах, а Таша вышла проводить меня на улицу. Мы встали на невысокой приступочке у дверей клиники, и молчали. К вечеру холодало, и Таша зябко ежилась, пытаясь натянуть пониже рукавчики своего жакета. Я расстегнул пиджак и, как в очень старом кино, обнял ее, одновременно охватив пиджачным полами. Она обвила меня под пиджаком руками, крепко прижалась ко мне всем телом. Так мы стояли, но время шло, и пора была расставаться.

— Ну что, все? — спросил я, целуя ее в маковку. — В следующий раз я увижу тебя немножечко другой?

— Разве мы не увидимся завтра? — встревоженно подняла на меня глаза она. — Завтра я буду еще прежней.

— Да, конечно, конечно, — успокоил ее я. — Я совсем забыл, что завтра мне надо завезти тебе сумку.

В молчании прошло еще несколько минут. Уже заметно темнело.

— Ладно, ты… иди, — вздохнув, сказала наконец Таша. — Все равно на прощанье не намолчишься. Обо мне не беспокойся, решай свои дела. Я уверена, с твоей семьей все будет хорошо.

Я разжал объятия, застегнул пиджак.

— Спасибо, — сказал я ей.

— Тебе спасибо, — ответила она. — То есть, как я еще могу сказать, как я тебе благодарна за то, что ты делаешь… сделал для меня.

В ее глазах блестели слезы. Она порывисто взяла мою руку своими холодными пальцами и прежде, чем я успел что-либо сделать, поцеловав в раскрытую ладонь, прижала к своей груди.

— Ты удивительный, Глеб, — зашептала она сквозь слезы. — Ты большой и добрый. У тебя все будет хорошо, я чувствую, я знаю. Только… не забывай меня, ладно? Как разберешься с делами, позвони мне, хорошо? Я буду ждать.

Я ободряюще улыбнулся ей, кивнул:

— Конечно.

Она потянулась ко мне, поцеловала солеными от слез губами, повернулась к двери, взялась за ручку. Дверь звякнула, открываясь, и Таша скрылась за ней, в последний раз оглянувшись на меня. Но мы не успели встретиться взглядами, — дверь закрылась. Я вздохнул, повернулся, чтобы уйти, но вдруг странное чувство дежавю заставило меня снова обернулся на дверь. Но нет, наверное, когда и где я уже пережил этот момент, я не вспомнил.

Пятница, вечер

Как ни твердо было мое желание начать во всем экономить, но до отеля было далеко, и пришлось взять такси. Всю дорогу я ни о чем другом думать не мог, как только ревниво наблюдать за с невероятной скоростью прыгающими цифирками счетчика. Заплатив за путь в каких-то пять километров аж тридцать франков, я принял твердое решение, что роскошествовать надо бросать. Во исполнение сего я первым делом решительно отправился на рисепшн и попробовал переехать в номер поскромнее, но меня ждало разочарование. Оказалось, что отель забит до отказа, и свободных мест нет. Оставалось, воспользовавшись общением с отельскими, выяснить хоть состояние моих с ними взаиморасчетов. Лучше бы я этого не делал! К себе в номер я поднялся в предынфарктном состоянии, узнав, что за номер, как я и предполагал, не плачено, а стоит это двухкомнатное великолепие без малого пятьсот грин в сутки. Я без сил упал на кровать, и закрыл глаза.