Итальянское лето с клубничным ароматом - Анна Боначина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что после довольно малоприятного вечера девушка устроилась в кровати, решив, что утром первым делом отправится к нему, узнать, все ли в порядке.
Чезаре бы никогда так не поступил и не пропустил бы встречу без единого слова, если только что-то не случилось.
Следующим утром, так и не получив никаких сообщений, писательница быстрым шагом направилась в бар на поиски своего хирурга. Но вместо него за столиками сидела Лаура с верными подругами, и весь книжный клуб что-то обсуждал.
– Только подумайте, как повезло жене Чезаре, – говорила Ирена в тот самый момент, когда писательница собиралась войти в бар.
Остальные с понимающим видом закивали.
– И потом, она такая красавица, так необычайно элегантна. Но это и естественно, что Чезаре выбрал женщину не простую. Такая жалость, что она почти не приезжает с ним в Тильобьянко. Хотя с тремя маленькими детьми – вполне объяснимо. А Чезаре просто великолепный муж и отец.
При звуке имени Чезаре у Присциллы все антенны повернулись в ту сторону, и в итоге она так и замерла у входа, едва перешагнув порог – прямо у занавеси из пластиковых полосок.
Сердце у нее разбивалось на куски, точно ваза из розового фарфора, с тем же безнадежным звуком.
Чезаре женат? У него трое детей? И кто та Бьянка, что написала ему сообщение?
Магнолия с новогодними гирляндами, аромат акации, бутылка «Сассикайи», его слова, его руки, его губы, тот первый поцелуй и все следующие…
Дни, которые они провели на вилле «Эдера», их ночи, ее работа, откровенность, смех, взгляды, доверие, мечты.
Все это.
И все это сейчас жалкой кучкой лежало на полу бара Аниты, прямо у ее ног в кроссовках.
Вот так просто. Почти беззвучно.
Присцилла попыталась сосредоточиться. А потом повернулась и вышла, не оборачиваясь.
Тем временем огонь, который как по волшебству зажегся в комнатке в высокой башне, больше не согревал. Теперь он сжигал все, безжалостно и без разбора.
Есть страдания, которые нельзя выразить словами.
Обычно это те же самые, которые в начале не проливаются слезами, как когда порежешь палец и должны пройти те три секунды неверия, прежде чем начнет ощущаться боль.
Такой была боль Присциллы. Немой и глухой.
И вот писательница закрылась на вилле и, не в силах поверить услышанному, села на диван с чашкой чая в руке.
Она не шевелилась, не плакала. Просто смотрела на чашку и чувствовала себя маленькой пустой скорлупкой. Если ей повезет, то она больше не испытает никаких эмоций, никогда. Но она знала, что это был только тот самый миг милосердного онемения, который предшествует самой сильной боли. Она знала, что в двух шагах ее ждет черная фигура, которая вскоре обхватит ее, лишая воздуха.
«Я хочу домой», – только и подумала Присцилла.
Но она сомневалась, что у нее хватит сил даже просто побросать вещи в чемодан и сесть на поезд. Не было сил бежать.
Поставив чашку на столик у дивана, она свернулась калачиком.
Она так и останется здесь и допишет роман. Закроется на вилле «Эдера», почти как Пенелопа.
Чезаре может катиться к дьяволу, попыталась сказать она, но нечто застрявшее между ребер, точно острая палка, осталось там и саднило как обещание того, что произойдет, когда черная фигура настигнет ее.
И когда она ее настигнет, все взорвется, так что сейчас, возможно, единственное, что она может сделать, – это не шевелиться и пытаться стать невидимой.
Так Присцилла и осталась лежать там, в тишине – проходили часы, но она их не замечала.
Утро перетекло в день, день в вечер, а вечер в ночь, и тогда Присцилла спряталась в покрывалах, не переодеваясь, глядя перед собой широко распахнутыми глазами, в ожидании, когда придет сон. А сон, как и почти все чудодейственное, запаздывал.
Уснула она, только когда почти наступило утро, а проснулась всего пару часов спустя, спрашивая себя, почему ей так плохо, и переживая один из тех ужасных моментов, когда боль просыпается раньше тебя. Потом она все вспомнила и так и осталась в кровати, не вставая, оглушенная отчаянием и ужасным прозрением: так вот кто такая Бьянка, женщина, которая спрашивала, когда Чезаре вернется. Жена. Это было так очевидно. А она не заметила. Вот если бы высветилось имя Ребекка[34], тогда бы это ее сразу насторожило.
А теперь Присцилла осталась одна, позволив очаровать себя магнолией в огоньках. Букетом из книг.
Тем взглядом Чезаре, который заставлял поверить, что она наконец для кого-то особенная, не такая, как все; взгляд, от которого она чувствовала себя так, как никогда прежде.
Все это было. И та бесконечная благодарность, затопившая ее в тот момент, когда она поверила, что нашла что-то потрясающее, – именно тогда, когда верить уже перестала. Это ее обмануло.
А теперь боль и разочарование разливались в ней липкой жидкостью, густой и черной. Она заполняла все внутри, и Присцилла уже с трудом дышала – и понимала, что чернота уже не уйдет. Ей придется жить с этим черным пятном внутри всю оставшуюся жизнь, а всему остальному остается лишь смириться и вечно выживать в его тени. И все потому, что она отвлеклась. Она поверила и доверилась.
Но больше она так не попадется. А она ведь должна была бы знать, именно она – что в жизни не бывает как в романе.
Тем временем прямо у калитки виллы «Эдера», то есть в нескольких шагах от домов Эльвиры и Аньезе, разразился спор.
Агата несколько раз звала Присциллу из сада виллы как днем накануне, так и утром, но та не подавала признаков жизни. Очень странно, думала Агата, потому что они же решили вместе участвовать в конкурсе тортов и согласились все время посвящать готовке. И вот у калитки виллы вместе с Агатой стояли Эльвира, Аньезе, Эвелина и Розамария.
Кларетта не смогла присоединиться по простой, но веской причине – ей нужно было следить за своей «Империей деликатесов». Утешать девушку, это, конечно, хорошо, но работа есть работа – пенсии она не признавала.
– Оставим ее, пусть, – предложила Эвелина. – Может, она спит.
– Но ведь уже десять часов! – возразила Аньезе, которая сама была на ногах уже часов пять.
– Ну, может, она из тех, кто пишет по ночам, а спит днем, вроде вампиров.
– Вот только днем мы обычно всегда видели ее где-то здесь, и мне кажется странным, что она не отвечает малышке, – не согласилась Аньезе.
Агата продолжала смотреть в сторону виллы. Что-то тут не так.
– Может, принесем ей
