В семнадцать мальчишеских лет - Владислав Гравишкис

— За тобой не гнались, случаем?

Поля отрицательно качнула головой, с трудом выдавила:

— Боялась опоздать на службу.

— Ну-ну, — понимающе согласился Иван Иванович.

Вечно молчаливый, он никуда не спешил, не суетился, на вопросы начальника отвечал с достоинством, а когда тот делал внушение, Иван Иванович смотрел на него испытующе, прижмурив маленькие серые глазки. Его прокуренные до желтизны усики чуть пошевеливались. Наверное, эти столь непочтительные усики больше всего и выводили из себя начальника. Он умолкал на полуслове и стремглав уходил к себе.

Странный это был человек, Иван Иванович. Когда начальник вгорячах забывал запереть сейф, Иван Иванович демонстративно вынимал большущий кисет с махоркой и, покряхтывая, отправлялся на крыльцо. Кисет для Поли означал: скоро не жди, вот надымлюсь всласть, тогда и примусь опять за дело. Едва Иван Иванович выходил за дверь, Поля бросалась к сейфу. Из стопки чистых паспортных бланков выдергивала пяток-другой и — к своему столу, заталкивала в бумаги. Щеки после этого пылали, сердце колотилось гулко, отчаянно. Но Поля брала себя в руки, склонялась над очередной повесткой… Верхний бланк из стопки никогда не брала — так наказывал Иван Васильевич.

Возвращался с улицы Иван Иванович — Поля так и не знала его фамилии — и молча усаживался за свой стол. И опять текли минуты, часы, тихие, тоскливые. Иван Васильевич предупреждал:

— Когда надо будет отлучиться, спроси у Ивана Ивановича, он отпустит.

Об Иване Ивановиче Поле было известно, что раньше он работал на заводе, потом воевал на германском, а после ранения не смог работать по специальности. Когда-то Иван Иванович учился в воскресной школе для рабочих и вот теперь мало-мальски управлялся с канцелярской работой.

Иной раз, не в силах разобраться с какой-нибудь премудростью, он просил:

— Объясни, дочка.

Однажды в отсутствие Ивана Ивановича Поля услышала, как начальник шипел себе под нос:

— Набрали сиволапых, вот они и плетут лапти…

Поли начальник не стеснялся: видимо, считал, что с такой юницей и разговаривать-то не стоит.

Об услышанном Поля не говорила Ивану Ивановичу, но относиться к нему стала внимательнее.

Вскоре в аптеке состоялась первая встреча с Теплоуховым. Ему требовались не только городские, но и волостные паспорта. Тогда он успел шепнуть:

— Через неделю придешь к вечерне в Никольскую церковь.

Степенно шла Поля в церковь. Ее обгоняли богомольные старухи, мещане помоложе. Поля усмехнулась: «Попала в компанию…» В церкви, став рядом с Теплоуховым, который предусмотрительно занял позицию в стороне от плотной группы молящихся, Поля усердно осеняла себя крестом и, глядя на батюшку, слушала Ивана Васильевича. Он, благоговейно закатив очи, шептал:

— В воскресенье пойдешь за пруд, на склад, где разбирают дрова для углежогов. Возьми корзинку, каравай хлеба, молока. Господи, помилуй нас грешных… Захочешь есть, отойди к последней поленнице, увидишь большой куст. Сядь и достань сначала молоко, потом каравай. К тебе подойдет старик в домотканых синих штанах, в холщовой рубахе, в сапогах гармошкой. Он скажет: «Хлеб-то какой запашистый». Ответишь: «На домашних дрожжах поставлен». Покорми его, а что он оставит, передашь мне.

Усердно осеняли себя крестом. Усердно били поклоны. А склоняясь, уточняли детали.

Затем разошлись, смешавшись с толпой богомольцев.

На крутых тропах

По крутой тропе в густом ельнике бредет девчонка. Бредет, опустив худенькие плечи, раздвигая кусты. Смуглые руки обнажены. Из-под белого платочка выбиваются завитки каштановых волос. Прохудившиеся ботинки намокли, разбухли, идти в них тяжело и неприятно. Громоздятся островерхие глыбы, из-за кустов выглядывают каменные отполированные кругляши. Смотреть на них больно: по глазам ударяют солнечные лезвия.

Девчонка о чем-то задумалась. Ее не тревожит наплывающий зной, не отвлекает птичья перекличка. На руке у девчонки корзинка. Но почему она не высматривает грибные местечки, не замечает подскочивших к самой тропке сыроежек? Лишь остановится на миг, прислушается к лесным шорохам, поднимет к дальней сопке свои золотисто-карие глаза и опять зашагает. Куда? Зачем?

В ясном небе парит, высматривает добычу ястреб. Безмятежный птичий гам, привычно, надоедливо жужжат шмели. Вдруг хрустнула ветка, девчонка отпрянула с тропки, замерла. Потом вздохнула облегченно, распрямилась и опять зашагала, поднимаясь все выше и выше на взгорье.

А с другой стороны к той же вершине осторожно шагал Виктор. Позади — домишки со сверкающими слюдяным блеском крышами, пыльные и знойные улицы, ощупывающие взгляды.

Впереди, далеко-далеко, а где, и не разберешь, не уловишь глазом, сизые волны то, понижаясь, сливаются с небосводом, то, круто вздымаясь, будто уплывают в поднебесье.

Ступил бы в этот простор и, как былинный витязь, начал перешагивать с горы на гору. Шагал бы да скликал верных друзей-товарищей!.. Их много, и не сдобровать вражьей силе, когда они поднимутся во весь рост. По угорьям, в каменистых пещерах Таганая затаились до поры до времени бойцы партизанского отряда. На станции подпольщики прячут и собирают в надежные места оружие, в депо задерживают ремонт паровозов, на заводе выводят из строя станки.

И ребята из боевой комсомольской десятки мужают не по дням, а по часам. Прошло первое увлечение сбором оружия. Опытная рука большевиков-подпольщиков направила их дальше, поручая все более сложные и ответственные задания. Заводские хлопцы, когда в цехе не было поблизости соглядатаев, словно невзначай заводили теперь разговоры с мастеровыми, спрашивали, будто сами не знали, куда отправляют снаряды и долго ли город будет на военном положении. Разговоры и листовки делали свое дело. Несмотря на призывные речи начальства, несмотря на угрозу выгнать строптивых за ворота завода, производство боеприпасов падало.

Придет время — многие из тех, с кем сейчас изо дня в день ведут работу подпольщики, сами возьмутся за оружие, чтобы вместе с Красной Армией навсегда вышвырнуть из города временных хозяйчиков.

…Из-за каменной глыбы показался белый платочек. Виктор стремительно шагнул навстречу девушке, протянул руки.

— Здравствуй, Поля, — коснулся смуглой влажной руки. — Никто не видел, как уходила?

Поля покачала головой, назвала пароль:

— Я от дяди Васи…

Виктор спохватился, торопливо ответил:

— Он уже выздоровел?..

Ни один из них еще утром не подозревал о встрече.

Виктор смотрел на Полю, и в душе его росла нежность, желание уберечь ее от чего-то неотвратимого — такого, что по плечу только сильным мужчинам.