Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

солдат были взяты в плотное кольцо. Их судьба решена. Как жаль, что в их крови течёт лишь гнев, а в голову вшита одна команда — убивать. Здесь не с кем договариваться, кровокожи будут биться до последнего, даже не осознавая, что их незавидная участь предрешена. Их ярость не утихнет, а руки продолжат до последнего вздоха вскидывать и опускать мечи. Но быть может это и к лучшему. Они погибнут, так и не поняв, что бой был проигран еще ранним утром.

Под несмолкаемый треск кровавых доспехов и удары клинков, мы с Дрюней выбрались из толпы на дорогу. Каменная тропинку тянулась вперёд и сразу же пропадала из виду, завернув за опустевшие дома.

— Побежали! — сказал я, и мы кинулись вперёд.

Хруст наших доспехов отражался от домов. Наше дыхание оставалось ровным, а взгляд с животной яростью смотрел вперёд.

— Как будем действовать, Червяк?

— У меня есть план.

Мы обогнули домов десять, прежде чем дорога упёрлась в ветхое и очень мрачное деревянное здание с башней. Та самая церковь, в которой пыли лежало больше, чем спущенного дерьма в море со всего города.

— Ты уверен, что он здесь? — спросил Дрюня.

Я окинул взглядом церковь и уверенно заявил:

— Да. Здесь его истинный дом, который он предал ради ложной веры, и теперь пытается всеми силами ложь обратить в правду. Всеми силами и правдами он пытается оправдать тысячи смертей, обозвав всё происходящее искуплением, и считая, что это мы встали на ложный путь.

— А мы грешны?

— Мы все грешны. И мы пришли сюда не за искуплением своих грехов.

Я перевёл взгляд на лицо Дрюни и спросил:

— У тебя еще остались зажигательный бомбочки?

— Да, парочку. А что?

— В церковь я пойду один, мы будем только мешаться друг другу.

— И что ты задумал? — спросил Дрюня, бросая взгляд в сторону церкви.

— Ну, в начале мне нужен твой ихор, — я посмотрел на нагрудную пластину гнойного доспеха, успевшего покрыться сотней шрамов и рытвин за время наших сражений.

Без лишних вопросов Дрюня сковырнул на груди небольшой кусок доспеха, от которого протянулись тонкие гнойные нити до обнажившейся плоти. Моя ладонь влажно чмокнула, когда я коснулся его груди. Потом второй ладонью. Я растёр Дрюнин гной по своему лицу — какая никакая, но защита от вредных насекомых.

Потом я объяснил Дрюне, что ему нужно будет сделать с колбами горючего вещества, после чего протянул серебряную коробочку.

— Возьми, пригодится.

— Ты сумасшедший, — сказал Дрюня, забирая из моих рук маленькую коробочку со спрятанными внутри угольками.

— Я знаю.

Огромная церковная дверь из рельефной древесины оказалась не заперта. Не опасаясь внезапного нападения, я переступил порог и погрузился в мрачную атмосферу праведной жизни. Копьё покоилось на спине, доставать оружие в храме, и тем более угрожать им, даже конченным уродам, — грешный путь. Во мне осталось мало человечности, но я отнесусь с уважением к тем сохранившимся внутри меня крупинкам.

Ровные ряды лавок тянулись в конец церкви. Огромные застеклённые окна пропускали достаточно солнечного света, чтобы можно было насладиться даже мелкими деталями внутренней архитектуры, и попробовать сосчитать бесчисленное количество мух, облепивших не только лавки, но и стены. Насекомые кружили над моим доспехом, на короткое мгновение садились на корку из крови, но быстро срывались и с мерзким жужжанием и улетали прочь.

Я поймал себя на мысли, что не дышу. Мухи могли полезть в нос и добраться до лёгких, но ни одна тварь даже не приблизилась к моему лицу. Чувствовали они мою защиту на лице, или так хотел Гнус? Он мог бы обрушить на меня рой, облепить насекомыми полностью моё тело и вынудить меня напасть на него, но ничего подобного не происходило. Никаких провокаций.

Я сделал глубокий вдох.

Спёртый воздух пропитался чистейшим гниением и мог вызвать рвоту или, хуже того, отравление у обычного человека, которое при любых обстоятельствах закончится смертью. Но в постоянной смерти и был смысл. В этом храме смерть сменялась жизнью, а жизнь — смертью, оставляющую после себя почву для семян жизни.

— Закрой за собой дверь, не нарушай тишину.

Слова Гнуса доносились ото всюду; из-под потолочных балок, где гнездились птицы, из непроглядных углов, куда свет солнца никогда не упадёт. Я слышал его впереди, сзади, и даже сверху. Его голос медленно перетекал внутри церковного чрева, передаваясь от одного роя мух к другому.

Я закрыл за собой дверь и пошёл вдоль ровных рядов лавок в самый конец церкви, где из-за полупрозрачного занавеса из тысячи мух смутно виднелся постамент для креста и сцена, на которой служитель мог зачитывать свои речи. Половый доски натужно хрустели под моими ногами. Я миновал десяток огромных окон, бросающих на меня тени от рам в виде крестов.

— Где судья Анеле! — нарушил я тишину, когда до первой скамьи оставалось пройти несколько рядов.

Гнус сидел по левую руку на первом ряду, и я мог видеть лишь возвышающийся над деревянной спинкой капюшон робы, успевший пропитаться влажным гноем.

— Она и не собиралась пересекаться с тобой на проклятой земле, — прожужжало где-то над головой. — Ты всерьёз веришь, что можешь с ней потягаться?

Раздавшееся жужжание походило чем-то на смешок.

— Зачем вы забираете детей?

— А ты еще не догадался? Посмотри на себя, чего ты сейчас хочешь больше всего?

— Найти…

Сотня мух ударили мне в лицо, но мерзкие насекомые и не собирались садиться мне на кожу, скорее всего, это был некий акт устрашения, задача которого была оборвать меня на полуслове.

— Не обманывай себя, — жужжали мухи, кружившие рядом со мной. — Ты хочешь власти!

— Это не так! — протестовал я.

— Ложь! — Гнус сидел неподвижно, я только видел, как с каждым мгновением намокал капюшон робы, и под собственным весом постепенно слезал с головы. — Зачем тебе судья Анеле?

— Она похитила моего друга!

— Как благородно. И как фальшиво звучит из твоих уст. Ты действительно пытаешься убедить меня в том, что обрёк почти тысячу невинных жизней на вечное служение твоим прихотям ради спасения какого-то друга?

— Эти люди защищают свою землю!

— Странно, но раньше они не нуждались в защите своих земель. А теперь они гибнут, и ради чего?

— Ради Свободы! — рявкнул я.

Напротив моего лица рой мух задрожал, вновь разразившись жутким смехом.

— Ты забрал у